…Когда с деловой частью заседания — последнего заседания Государственной комиссии по космическому кораблю «Восток» — было покончено, начались приветствия и подношения даров, так сказать, официального характера. Космонавт узнал, что отныне он не только носитель воинского звания майора, но и заслуженный мастер спорта, и военный лётчик уже не третьего, а первого класса.
Гагарин воспринимал все эти знаки признания и благодарил за них сдержанно, достойно, с нескрываемым удовлетворением, но без буйных проявлений восторга, подобных тем, которые демонстрируют, скажем, забившие гол футболисты. Да, природным тактом этот молодой человек оказался одарён очень щедро!
— Смотрите, Юра, — сказал я ему в перерыве, — скольких радостей жизни вы лишились: радости от получения звания капитана, от звания лётчика второго класса, от звания мастера спорта…
Ему такой взгляд на вещи понравился:
— А ведь верно!..
Впрочем, если, как было сказано, чувство юмора не изменяло Гагарину перед самым полётом, неудивительно, что уж после полёта оно тем более сохранилось. Столь же весело воспринял он замечание одного из своих товарищей — будущих космонавтов — о том, что, мол, когда-то, в дореволюционные времена, среди пышных титулов провинциальных цирковых борцов был и такой: чемпион мира и его окрестностей. Теперь это звание можно воспринимать всерьёз — Гагарин его честно заработал.
Что говорить — все основания для веселья были налицо!
Но особенно долго предаваться ему не пришлось. Программа дня была плотная. После короткого перерыва Гагарина усадили просматривать вопросы, подготовленные журналистами, ожидавшими пресс-конференции на первом этаже коттеджа. Что вы чувствовали перед полётом?.. Думалось ли вам, что вы будете первым?.. О чем вы думали, когда корабль вышел на орбиту?.. Как выглядела наша планета, Солнце, звезды, Луна?.. Могли бы вы пробыть в космосе дольше?.. Памятные события в вашей жизни?.. Любимая книга, любимый литературный герой?.. Вопросов было заготовлено изрядное количество. Я подумал даже: что же будут спрашивать журналисты у следующих космонавтов? Ведь вроде бы все, что можно спросить, спрошено у Гагарина. Но тут я явно недооценил внутренних резервов могучей державы — прессы. Вопросы ко всем космонавтам, возвращавшимся из полётов в последующие годы, у журналистов нашлись. Причём вопросы эти трансформировались в тех же направлениях, что и сами космические задания: вширь и вглубь.
Из журналистов, ожидавших в то утро разговора с Гагариным, мне запомнились Н. Денисов из «Правды», Г. Остроумов из «Известий». Позже, кажется, подъехали П. Барашев и В. Песков из «Комсомольской правды», но я их уже не видел. Жёсткое расписание дня заставило двигаться дальше.
В домике на Волге, где все это происходило, я неожиданно увидел ещё одного хорошо знакомого мне человека — лётчика-испытателя Дмитрия Павловича Мартьянова. Оказалось, что несколькими годами раньше он был лётчиком-инструктором в Саратовском аэроклубе — первым учителем Гагарина в лётном деле.
Недавно заслуженный лётчик-испытатель СССР Д.П. Мартьянов, беседуя с журналистом В. Скуратником, вспоминал: "…вошёл молодой капитан и, пожимая мне руку, представился: Герман Титов. Следом за ним — Марк Лазаревич Галлай… У него мне довелось учиться за два года до этого в школе лётчиков-испытателей. Но я, конечно, и представить себе не мог, что он… обучал и Гагарина, будучи его «космическим» инструктором.
— Вот так штука! — воскликнул Герман. — Первый космонавт и оба его инструктора! Дайте-ка я вас сфотографирую.
Мы сфотографировались втроём… К сожалению, Герман Степанович отдал эту плёнку кому-то на обработку и забыл кому".
Да, что говорить, авиация — она тесная! Многократно пересекаются пути её служителей.
Что же касается той пропавшей плёнки, то я не теряю надежды: вдруг она найдётся! Очень уж хотелось бы посмотреть снимки, сделанные в тот светлый, радостный день.
Ещё один, тоже далеко не последний по произведённому им на всех нас впечатлению эпизод. Мы снова в воздухе. Летим на вертолётах к месту посадки «Востока» — на левом берегу Волги, у деревни Смеловки (удивительно подходящее название для конечного пункта космического полёта!) Терновского района, километрах в двадцати от Саратова.
Потом мы вернёмся на этих же вертолётах на аэродром, где стоят наши «Ил-четырнадцатые», и во второй половине дня 13 апреля двинемся на Москву.
…В Москву мы прилетели уже к вечеру. Подрулили в какой-то угол в стороне от Внуковского аэровокзала, так как площадка перед ним была занята: на ней сооружали трибуну, украшали фасад здания аэровокзала лозунгами, флагами, портретами, размечали на бетоне какие-то линии. Эти загоревшие (с курорта они прилетели, что ли?) усталые штатские в не очень отутюженных одеждах всем только мешали. В самом деле: аэропорт готовится к встрече первого в мире космонавта, а тут вертятся под ногами всякие!..
«Всякие» попрощались друг с другом. Попрощались очень тепло: у них у всех, говоря словами поэта М. Анчарова, остался «позади большой перегон». Те, кого встречали служебные машины, быстро разобрали «по экипажам» тех, кого машины не встретили. Меня позвал в свой ЗиЛ-110 Королев, подвёз до дома, а когда я вылезал из машины, крепко пожал руку и, смотря прямо в глаза, сказал: «Спасибо!»
Меня нередко спрашивают, какие награды я получил за участие в подготовке первых полётов человека в космос, и я каждый раз вспоминаю прежде всего королёвское «спасибо».
Но все это было уже вечером тринадцатого апреля.
А пока мы летим на вертолётах к месту посадки «Востока».
…Берег Волги. Широкий заливной луг, от которого крутой стеной поднимается тянущийся вдоль реки пригорок. На его вершине — небольшая круглая ямка, выдавленная в грунте приземлившимся космическим кораблём.
В нескольких шагах — сам корабль, откатившийся после первого касания немного в сторону. Он обгорел с одного бока, того, который находился спереди при входе в плотные слои атмосферы. Вместо сброшенных перед посадкой крышек люков — круглые дыры. Здесь же рядом, на жёлтой прошлогодней траве, бесформенная куча материи — сделавший своё дело парашют.
В обгоревшем шаре «Востока» мне видится что-то боевое. Как в только что вышедшем из тяжёлого сражения танке. Даже дыры от люков вызывают ассоциации с пробоинами.
А кругом зелёная весенняя степь, видимая с этой высоты, наверное, на десятки километров.
Если специально искать место для сооружения монумента в честь первого полёта человека в космос, вряд ли удалось бы найти более подходящее! Впоследствии так и было сделано: здесь действительно установили обелиск — точно там, где «Восток», приземляясь, выдавил в грунте маленькую лунку.
Королев отошёл немного в сторону и несколько минут простоял молча.
Смотрел на корабль, на волжские просторы вокруг…
Потом провёл рукой по лбу, надел шляпу, круто повернулся к группе окруживших корабль людей и принялся кому-то выговаривать, кому-то что-то поручать, отменять, назначать сроки… Словом, вернулся в своё нормальное рабочее состояние.
До полёта «Востока-2» оставалось неполных четыре месяца…
Глава четвёртая
КОРОЛЕВ
Об этом человеке уже написаны книги. В том числе — хорошие книги. И ещё больше будет написано. О его научных исследованиях. О созданных под его руководством космических кораблях и ракетах. О кардинальных сдвигах в познании и освоении мира, достигнутых благодаря самоотверженному творческому труду огромного коллектива, в котором он был признанным лидером. О его организаторской деятельности, невиданной по масштабу и активности. Обо всем, что он так охотно, с кажущейся лёгкостью брал на свои могучие плечи — плечи атланта. О его трудной, сложной, романтичной, порой драматически складывавшейся жизни…
Работая над этой книгой, я сильно колебался — выделять ли то, что мне хотелось рассказать о Сергее Павловиче Королеве, в отдельную главу. Ведь и без того он присутствует здесь — зримо или незримо — едва ли не на каждой странице, как присутствовал в любом деле, любом начинании, так или иначе связанном с созданием ракетной техники и исследованиями космоса.
Моё общение с Королёвым протекало, если можно так выразиться, пунктирно. Штатным сотрудником его конструкторского бюро я не был. Иногда мы общались (например, на космодроме) по нескольку раз в день, иногда — не виделись месяцами. Правда, мне повезло в том отношении, что судьба предоставила мне возможность не раз наблюдать Королева в моменты, для него (да и для всех нас) особо значительные, даже этапные. Человек в подобные моменты раскрывается порой больше, чем за целые годы обычной, текущей в своём нормальном темпе жизни.
Да и вообще такая позиция — промежуточная между положениями многолетнего близкого сотрудника и стороннего наблюдателя — имеет свои преимущества: многое с неё видится лучше, чем с любой другой.
