Кроме этого, три песни для фильма написал Александр Зацепин: «Моя песня» (на стихи Р. Рождественского), «Живу надеждой» и «Дело не в погоде» (обе – на стихи И. Кохановского).
Все эти песни Ротару и записала в студии, чтобы потом эта фонограмма звучала во время съемок в кадре.
Отметим, что в те весенние дни, когда проходила запись этих песен, из Вильнюса пришло сообщение: на XIV Всесоюзном кинофестивале фильму «Где ты, любовь?» с участием Ротару был присужден приз за популяризацию творчества советских композиторов. Скажем прямо, популяризация творчества в этом фильме действительно имела место, правда, была она весьма своеобразной: почти все песни, звучащие в фильме (за исключение одной – «Красной стрелы»), так и не станут шлягерами. Что заметно скажется на популярности Ротару – она несколько просядет, поскольку без новых шлягеров удерживать интерес публики достаточно трудно. По идее именно фильм «Где ты, любовь?» должен был обогатить репертуар Ротару достаточно большим количеством новых песен (и обогатил), однако почти все они не принесли ей той славы, на которую она могла рассчитывать. В итоге получится, что и фильм не станет открытием, и песни из него по большому счету певице не пригодятся.
С Пугачевой было иначе. Фильм с ее участием – «Женщина, которая поет» – тоже нельзя назвать шедевром, но он был буквально нашпигован шлягерами, как охотничий патрон картечью, поэтому «выстрел» оказался не холостым – эти композиции придали новый импульс популярности Пугачевой у широкой аудитории. Однако уже очень скоро Ротару компенсирует провал с первым своим фильмом, снявшись во втором – в таком же убойном «патроне с картечью», как у Пугачевой. Речь идет все о том же фильме «Душа».
Отметим, что рокерская среда в подавляющем большинстве восприняла содружество «Машины времени» с Софией Ротару как еще одну ступеньку вниз в деле продажности Макаревича и Ко «загнивающей советской власти» (первым шагом на пути этого было вхождение рок-группы в «Росконцерт» в 1979 году). Ведь в массовом сознании именно Ротару носила у молодого поколения звание официозной певицы № 1, исполняющей песни типа «Октябрь» или «Родина моя». Думается, снимись «машинисты» с Аллой Пугачевой, нападок на них было бы значительно меньше, поскольку та считалась певицей продвинутой, неофициозной, исполняющей даже песни на стихи столь почитаемого в либеральной среде репрессированного поэта Осипа Мандельштама. Однако соблазн попасть на широкий экран у «машинистов» был столь велик, что на мнение своих коллег по рокерской среде они попросту наплевали.
Между тем, в устах Ротару (а также Михаила Боярского, который проходил по разряду лирико-романтических певцов, но отнюдь не социальных) песни «Машины времени» и в самом деле приобрели совершенно иной оттенок – они теряли свою социальную актуальность, превращаясь в разряд сугубо эстрадных. Да, это была эстрада высокого уровня, но асоциальная. Примеры?
Так, в песне «Барьер» Макаревич отдавал дань той коммерциализации, которая наступила тогда в СССР, в частности, в эстрадной и рок-музыке. Другое дело, он сомневался в том, что многие рокеры теперь, когда стало многое (но еще не все) разрешаться, смогут с пользой для себя и для общего дела распорядиться этой свободой.
…Ты шел, как бык на красный цвет,И был герой, сомненья нет,Никто не мог тебя с пути свернуть.Но если все открыть пути —Куда идти, и с кем идти,И как бы ты тогда нашел свой путь?..
И тут ты встал, не сделал шаг —Открытый путьСтрашнее был, чем лютый врагИ вечный лед.
Под «вечным льдом», естественно, подразумевалась «треклятая» советская система, которая заставляла того же Макаревича, когда-то «бравшего любой барьер», и который раньше «бил, пока хватало сил, и был собой», продаваться и чувствовать себя при этом как-то неуютно, а то и вовсе прискверно. Как острили советские евреи-либералы: «и вкус противный Михалкова на губах» (имелся в виду Сергей Михалков, который при всех режимах чувствовал себя прекрасно). В устах Софии Ротару эта песня теряла свой первоначальный смысл, поскольку ее текст ложился на судьбу героини фильма – женщины, которая переживала драматические события в своей жизни, связанные с тяжелой болезнью.
В «Беге по кругу» слышались все те же стенания Макаревича, как по поводу его личной несвободы – дескать, как ему бедному, осточертело чувствовать себя оседланной властью лошадью, которую заставляют бегать по кругу, а также стенать по поводу того, что он в одиночку несет на профессиональной советской эстраде знамя социального рок-протеста (вместо покойного Владимира Высоцкого). Дескать:
И с круга все сошли давно, остался только я,Я должен обогнать себя – ведь каждый ставит только на меня.И вот теперь я заперт в круг, друзей своих любя —Попробуй подведи-ка, друг, того, кто все поставил на тебя…
Здесь автор текста явно набивал себе цену. По его версии выходило, что он жил себе тихо-мирно своим рок-н-роллом, как вдруг проклятущая советская власть хвать его в охапку, затащила в профессионалы и давай гонять по кругу, как ломовую лошадь. Хотя на самом деле все было иначе – никто силком Макаревича в профессионалы не тащил. Просто ему сделали предложение, от которого лично он не захотел отказаться. Об этом и надо было писать песни, а не заниматься мифологией. Другое дело, не будь этой мифологии, сколько бы фанатов было у «Машины времени»? «Скажи, мой друг, зачем мы так беспечны?..».
Отметим, что эта песня в фильме звучала в исполнении самого Макаревича, однако бдительные цензоры оставили от нее рожки да ножки – сократили до полутора куплета, дабы не дразнить зрителя аллюзивным текстом.
В песне «За тех, кто в море» речь, на первый взгляд, шла о моряках – сильных и смелых. Однако и здесь без подтекста не обошлось, причем уже не однажды возникавшего в предыдущих песнях Макаревича, и опять же морских: например, в «Полном штиле» (1977). Речь идет о навязшем в зубах брежневском «застое», которому Макаревич желает поскорее «загнуться» с помощью бури, которая в его понимании – весьма полезная штука:
…Напрасно нас бурей пугали —Вам скажет любой моряк,Что бури бояться вам стоит едва ли —В сущности, буря – пустяк:В буре лишь крепче руки,И парус поможет, и киль.Гораздо трудней не свихнуться от скукиИ выдержать полный штиль.
Однако и в этом случае в устах Ротару эта песня из аллюзивной превращалась в обыкновенную эстрадную вещицу – задорную и приятную, но лишенную какого-либо подтекста. Ну какой может быть подтекст, когда сияющая от счастья Ротару исполняла ее, прыгая на… батуте, да еще в золотистом комбинезоне на фоне таких же золотистых и счастливых «машинистов», тоже скачущих рядом на том же самом батуте в таких же костюмах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
