Роберт Карр сказал Британскому конгрессу тред-юнионов в октябре 1970 г., что главные аспекты законопроекта о промышленных отношениях обсуждению не подлежат. Второе чтение законопроекта было назначено на декабрь, в феврале и марте 1971 г. прошли массовые протесты и забастовки против него. Лейбористы использовали все средства, чтобы противостоять законопроекту, но в августе 1971 г. он должным образом вошел в свод законов. Британский конгресс тред-юнионов направил резолюцию, приказывая профсоюзам «разрегистрироваться». Таким образом, оставалось увидеть, когда закон вошел в силу в конце февраля 1972 г., каким будет его практический результат. Нам скоро предстояло это узнать.
Тем временем нас занимали другие проблемы. Некоторые полагают, что решение в феврале 1971 г. взять под контроль аэрокосмический департамент компании «Роллс-Ройс» обозначило первый разворот на сто восемьдесят градусов. Это не так. Незадолго до того, как компания сообщила правительству о непреодолимых финансовых проблемах, с которыми она столкнулась, мой избиратель сказал мне, что он обеспокоен судьбой компании. Я попросила Дэниса взглянуть на цифры. Однажды, приехав домой, я застала его зарывшимся в счетах за последние шесть лет. Он сказал мне, что «Роллс-Ройс» рассматривает расходы на исследование и развитие как капитальные вложения, вместо того чтобы относить их на счет прибылей и убытков. Это создавало проблему.
Несколько дней спустя я была внезапно вызвана на заседание кабинета и встретила ожидающего в приемной Фреда Корфилда, министра авиации. «Ты здесь зачем, Фред?» – спросила я. Он мрачно ответил: «Роллс-Ройс». Выражение его лица сказало все. На заседании мы услышали всю историю. К удивлению моих коллег, я подтвердила анализ, основываясь на том, что сказал мне Дэнис. Мы решили дать компании обанкротиться, но национализировать аэрокосмический департамент. На протяжении нескольких месяцев мы вели переговоры по поводу оригинального контракта с компанией «Локхид», которая и сама испытывала финансовые трудности. Можно было спорить об условиях и сумме, которую необходимо было обеспечить. Но думаю, что никто из нас не сомневался, что из оборонных соображений было важно сохранить мощность изначального авиационного мотора. А в долговременном ключе, конечно, это была «хромая утка», которая нашла силу улететь обратно в частный сектор, когда я была премьер-министром.
Это было за год до того, как начались серьезные экономические развороты на сто восемьдесят градусов – рефляция, промышленные субсидии, политика доходов и цен, – и отчуждение правого крыла консерваторов в парламенте и многих сторонников-тори за его пределами. Неспособность этих разворотов привести к успеху еще сильнее разделила партию и имела другие последствия. Возник инфляционный бум, ставший причиной подъема цен на недвижимость и огромного количества сомнительных финансовых спекуляций, порочащих капитализм и вместе с ним Консервативную партию. Позднее я вернусь к экономическим событиям. Важно учесть влияние на партию двух неэкономических вопросов: Европы и иммиграции.
Я всем сердцем была за вход Британии в ЕЭС, отъезд генерала де Голля из Елисейского дворца в апреле 1969 г. изменил наши перспективы. Его преемник Жорж Помпиду желал видеть Британию членом ЕЭС, и никто по эту сторону Английского канала не желал этого больше, чем премьер-министр Тед Хит. Многие политики, такие сильные парламентарии, как Майкл Фут, Питер Шор и Инок Пауэлл, – были против. Но деловой мир, пресса и общественное мнение были в целом за.
Формальные переговоры начались в Брюсселе в конце октября 1970 г. Джеффри Риппон давал отчеты Теду и комитету, а иногда и всем остальным членам кабинета. Не было сомнений, что стоимость вступления в ЕЭС будет высокой. По оценкам, лучшим, на что мы могли надеяться, были валовой взнос Британии в размере 17 процентов от совокупных расходов ЕЭС, пятилетний переход и три года так называемых корректив после этого. Чтобы ослабить неизбежную критику, Дж. Риппон надеялся договориться об особом условии пересмотра, который можно было бы осуществить, если бремя наших взносов в бюджет будет слишком обременительно. Но казалось, он не придавал этому большого значения, полагая, что мы сможем заново поднять этот вопрос вне зависимости от того, будет ли создан формальный механизм пересмотра.
Тогда Тед решил вопрос о стоимости вступления, сказав, что очевидно, что бремя будет настолько невыносимым, и нам следует прервать переговоры. Но весь этот вопрос о финансах следовало бы рассмотреть более тщательно. Европейский вопрос доминировал в отношениях Британии и ЕЭС на протяжении более десятка лет, и оказалось непросто снова его поднять.
Хотя Европейское сообщество сделало заявление во время переговоров о том, что «в случае возникновения неприемлемой ситуации в настоящем сообществе или в возросшем сообществе само выживание сообщества потребует, чтобы организации нашли справедливые решения», общие взносы Британии быстро росли. Лейбористское правительство 1974–1979 гг. не добилось никакого прогресса в их сокращении. Это пришлось позднее сделать мне. Кабинет вновь обсуждал эту тему в начале мая 1971 г., к тому времени переговоры явно «зашли в тупик». Оставались неразрешенные трудности по вопросу о льготных соглашениях относительно новозеландских продуктов (масла и баранины) и сахара из стран Содружества. Продолжался «бой с тенью» о роли фунта стерлингов в качестве международной валюты.
Реальной проблемой оставался бюджет. У нас было представление о том, что нам могут предложить: обещание уменьшить стоимость единой сельскохозяйственной политики и создание Фонда регионального развития, от которого Британия не имела бы выгоды. Это еще не было соглашением, которого мы хотели (обещания не положишь в банк), но в тот момент никто из нас не мог предсказать, какой тяжелой окажется ноша. Тед закончил дискуссию, сказав, что он планирует саммит с президентом Помпиду в Париже, чтобы прийти к соглашению.
Переговоры Теда с французским президентом шли два дня. Принимая во внимание все прошлые трудности с Францией, саммит воспринимался как настоящий его триумф. Вскоре после этого переговоры были завершены, открытыми оставались вопросы общей политики в области рыболовства, и в следующем месяце условия были одобрены кабинетом. Трудно было предположить, что решит парламент, ибо обе партии были глубоко разделены, ведь лейбористы отказались от своей прежней поддержки вступления Британии в ЕЭС. В конце концов, правительство решило провести свободное голосование среди консерваторов по вопросу о вступлении. Это смутило лейбористов, особенно когда шестьдесят девять парламентариев от их партии проигнорировали своего партийного организатора и проголосовали за, обеспечив большинство в 112 голосов. Но когда дело дошло до условий вступления, до победы было далеко. Законопроект прошел второе чтение о Европейском сообществе в феврале 1972 г. лишь при соотношении 309 к 301.
В то время вопросом, на который едва ли обращали внимание, был суверенитет, как национальный, так и парламентский, который с годами обретал все большую важность. По этому вопросу в июле 1971 г. в кабинете было проведено заседание, но лишь в контексте общего представления вопроса. Окончательные формулировки документа, параграфы 29–32 сегодня можно видеть как замечательный образец искусной путаницы, скрывающей фундаментальные вопросы. Особенно шедевральны два предложения: «Никоим образом невозможно размывание неотъемлемого национального суверенитета; предлагается разделение и укрупнение индивидуального национального суверенитета в общем интересе». И это: «Общее право останется основой нашего законодательства, и наши суды продолжат функционировать так же, как они функционируют в данный момент».
Я могу заявить, что не была способна тогда глубоко проникнуть в суть этих вопросов. Тогда мне, как и моим коллегам, казалось, что доводы о суверенитете, продвигаемые Иноком Пауэллом и другими, были теоретическими и использовались как риторические приемы.
В дебатах о статье 2 законопроекта Дж. Хау, генеральный стряпчий, дал, казалось, удовлетворительные гарантии по этому вопросу в ответ на критику со стороны Д. Уокера-Смита, сказав, что «в конце концов, если будет предложена отмена [закона о Европейском сообществе] целиком и полностью, исходный суверенитет парламента должен остаться неприкосновенным». Задав самому себе вопрос «Что случится, если в будущем парламентский законопроект непреднамеренно, в большей или меньшей степени, окажется в конфликте с законами Сообщества?», Джеффри сказал: «Суды… постараются в соответствии с традиционным подходом интерпретировать свод законов в соответствии с нашими международными обязательствами». Но что, если они не смогут прийти к согласию? Он витиевато продолжил:
