Чтобы уничтожить засеянные здесь семена, всех вышеозначенных особ нужно бы было отправить в российские губернии на жительство, ибо как сметь людям, облагодетельствованным нашим правительством, без дозволения его так явно против совести посещать французского эмиссара с пышным титулом дивизионного генерала и адъютанта французского императора и в какие времена?
Мая 11 дня. Девятый час вечера
Отставной поручик Станкевич вернулся в услужение к графу де Шуазелю уже вечером 8 мая, сразу же после отъезда генерала Нарбонна, о чем известил меня тут же краткой запиской. Он сообщил также, что у Нарбонна несколько раз засиживался допоздна дежурный генерал Кикин.
Этот факт требует должного осмысления.
Кикин – важное лицо в штабе главнокомандующего Барклая-де-Толли. Он имеет доступ к секретным бумагам и, главное, допущен к особе государя и находится в милости у его величества.
Неужто и тут измена?
Важное донесение прислал из герцогства Варшавского отставной ротмистр Давид Саван. Вот что ему удалось разузнать через шефа своего барона Биньона.
Агентуру Бонапарта в здешнем крае по договоренности с варшавскими банками содержат прибалтийские банкиры, коими заправляет Менцельман, опытный финансист, но как видим теперь, враг российской короны.
Я вызвал из Гродно майора Лешковского и приказал ему незамедлительно расследовать это дело.
Мая 12 дня. Полночь
Завтракал у Барклая-де-Толли. Кроме неизбежных адъютантов и вечно дребезжащей супруги его, присутствовал один полковник Закревский.
Я стал расспрашивать всех бывших на завтраке о дежурном генерале Петре Кикине.
Барклаю моя подозрительность вдруг показалась совершенно неуместной, и он даже вспылил, насколько может быть вспыльчив шотландец немецко-прибалтийской выделки.
Главнокомандующий сказал мне в сердцах: «Вы что, и его подозреваете? Это уже чересчур, мне кажется».
Выждав, я продолжил как ни в чем не бывало: «А известно ли вам, граф, что ваш дежурный генерал имел частые и долгие встречи с эмиссаром Бонапарта в пору пребывания его в Вильне?»
«Ну и что?» – запальчиво крикнул Барклай и заметил уже более спокойно, обратясь к Закревскому: «Не правда ли, Арсений Андреевич? Какое это, собственно, имеет значение?»
Закревский потупил голову и не издал ни звука.
Главнокомандующий все понял и сказал начальнику своей особой канцелярии следующее: «Хорошо, я согласен, приглядите за ним, но это ведь совершенно немыслимо, чтобы дежурный генерал моего штаба, находящийся в фаворе у императора, продался Бонапарту?»
«Немыслимо, но возможно», – тихо промолвил я.
Закревский при этих словах понимающе мне улыбнулся.
Барклай-де-Толли недовольно поглядел на нас двоих, но ничего не сказал.
Строго говоря, особая канцелярия Главнокомандующего и военная полиция при военном министре – ведомства, друг другу совсем не чуждые. Почему бы нам и не дружить?!
Мая 13 дня. Четыре часа пополудни
Утром в городском саду столкнулся случайно с полковником Закревским, который увидел меня первым и тут же бросился ко мне (теперь мне кажется, что, может быть, он даже меня специально искал).
Закревский вплотную подошел ко мне и прошептал, внимательно глядя в глаза:
– Знаете, Санглен, я давно уже подозреваю Кикина. Советую вам немедленно рассказать обо всем государю: он один способен повлиять на главнокомандующего, который никогда не решится пойти против императорского любимца. И вообще, чем раньше государь узнает обо всем, тем будет лучше. Измену необходимо пресекать сразу в корне, дабы не дать ей распространиться дальше.
Полковник Закревский мне всегда был чрезвычайно неприятен сочетанием хамства, беспардонности и хитрости, но тут он, кажется, совершенно прав: необходимо как можно скорее доложить государю.
Однако не хочет ли Закревский просто подставить меня, спровоцировав гнев государя, против меня направленный?
В самом деле, особая канцелярия при военном министре соперничает с воинской полицией при военном министре же. И вот под влиянием заведующего особой канцелярией я рассказываю императору о дежурном генерале Кикине, к коему Александр Павлович благоволит. В ответ его величество страшно сердится на меня и назначает Закревского начальником тайной полиции, чего тот как раз и добивается все время.
Возможно ли такое? Вполне.
И все-таки я поведаю государю – я не имею права от него скрывать сведений, доставленных поручиком Станкевичем.
Частые встречи личного эмиссара Бонапарта с дежурным генералом Первой Западной армии и флигель-адъютантом российского императора – это слишком серьезно и, без всякого сомнения, совершенно не подлежит ни малейшей утайке.
Так что хочет меня полковник Закревский подставить или нет, но государь от меня неминуемо обо всем узнает. Решение принято.
Новое сообщение прислал из герцогства Варшавского отставной ротмистр Давид Саван.
Он уведомил меня, что по здешнему краю разъезжают якобы в целях закупки леса двое французских торговцев – Пенетро и Голен. Между тем на самом деле их интересует не лес, а сведения о русской армии.
Я вызвал из Ковно майора Бистрома и тут же приказал начать поиск сих французов.
Вообще судьба ротмистра Савана давно занимает меня. События его жизни составляют прелестный сюжет для авантюрного романа.
Он коренной француз, как и я; подлинная фамилия его – Savant, что в переводе означает «знаток». На русской службе дослужился до ротмистра. Проживал с семьей в герцогстве Варшавском. Выйдя в отставку, хотел получить место учителя. Начальник генерального штаба польской армии генерал Фишер обещал помочь в подыскании места работы, но Фишер поставил условие – Саван должен будет выполнять поручения резидента Биньона на русской территории. Саван, находившийся в безвыходном положении, вынужден был принять предложение генерала Фишера. Он был отдан в подчинение барона Биньона.
В 1811 году снабженный инструкциями Саван перешел границу и по прибытии в Вильну добровольно явился в штаб русской армии.
Он доставил интересовавшие Фишера сведения, специально подготовленные в штабе Барклая-де-Толли.
Так Саван стал нашим агентом. Да, интересная судьба у отставного ротмистра русской службы.
Мая 14 дня. Шесть часов вечера
Виделся с государем. Вручил ему ряд полученных донесений, в том числе записку отставного поручика Станкевича.
Александр Павлович пробежал ее при мне глазами и сразу же резко помрачнел. Видно было, что записка произвела на него крайне неприятное впечатление.
В конце нашей беседы он сказал мне, что за дежурным генералом Кикиным следует установить наблюдение, дабы выяснить, не встречается ли он с виленскими бонапартистами.
