Как известно, посольство 367 г. окончилось унижением Афин и Спарты и торжеством фиванца Пелопида, и Фивы на некоторое время стали гегемоном Эллады. По Филодему, конечно же, выходит, будто царь, приняв сторону Фив, исходил вовсе не из выгоды царства, а был игрушкою в руках бесчестных и самовлюбленных царедворцев.
Впрочем, автор рассказывает не о том, как был заключен мир, а о том, как Клеарх отомстил афинскому послу Тимагору, чье письмо когда-то привело к его изгнанию из Гераклеи, и как Тимагор получил от Клеарха пироге угрем и действительно кусал себе локти с досады, что не попросил большего. Сам же Тимагор, которому сограждане с досады приписали неудачу посольства, был казнен народом за жадность по возвращении в Афины. Его товарищ предъявил уличающие его письма, и ни одно имя не произносилось в Афинах с большим отвращением, даже имя Писистрата или Гиппия.
Книга 5
О пропавших податях и простодушных крестьянах, о разоренных гробницах и выигранных сражениях, о жестокости толпы и великодушии Митрадата, а также о разнице между трагедией и комедией
Книга 5
О пропавших податях и простодушных крестьянах, о разоренных гробницах и выигранных сражениях, о жестокости толпы и великодушии Митрадата, а также о разнице между трагедией и комедией
Четыре вещи непрочны в этом мире: благосклонность народа, любовь женщины, благоволение царя и накопленное богатство.
Вернувшись из Согдианы, Клеарх узнал, что царь отобрал у него право подавать ему воду для омовения рук и передал это право Артавардии, сыну Гобрия.
- В чем же мои упущения, великий царь?
- Ни в чем. Я, однако, не хочу, чтоб тебе завидовали.
Что ж. Беда не приходит одна: пятилетний его сын вдруг захворал и через неделю умер; а вслед за ним от той же хвори или насланной кем-то порчи умерла любимая и единственная жена, дочь Виваны, - остальные были лишь наложницы.
Клеарх прожил в Пасаргадах еще три месяца, покупая поместья и отделывая свой городской дом, а потом отпросился на время к другу, Митрадату, в далекую Фригию.
Митрадат устроил в честь его прибытия большую охоту; явились даже наместники Лидии Автофрадат и Каппадокии Датем.
Датему было за пятьдесят, он был доверчивым человеком и искусным полководцем; наместничество он получил, отличившись в войне против кадусиев. Он покорил столько варваров, начиная с пафлагонца Отиса, что Каппадокия теперь была самым сильным наместничеством в Азии, как некогда Лидия.
В Газиуре, столице Каппадокии, говорили, что Датем - потомок Отаны, и это ему очень нравилось. В Даскилии злословили, что Датем - полускиф, полукариец, и это его очень огорчало.
Датем недавно завоевал Синопу и Керасунт, и в свите его поговаривали, что гераклеоты платили дань Киру и что, кроме того, можно освободить из-под греческого ига подвластных геракдеотам мариандинов.
Но Датем знал, что Митрадат и Клеарх имеют свое мнение о Гераклее, и поэтому приехал к Митрадату, не переставая напоминать себе, что приверженцы покойной царицы называют его полускифом, полукарийцем.
Кроме того, когда Датем брал Синопу, к нему пришло царское письмо, запретившее осаду. Датем высказал по прибытии письма положенную радость и принес положенные жертвы, но город все-таки взял. В Газиуре говорили, что письмо сочинил Клеарх по просьбе царевича Оха.
На пятый день к полудню, когда уже добыли достаточно дичи и собирались сделать привал, Датем увидел на холме дивную лань и погнался за ней. Не догнал, а когда наконец махнул рукой, то увидел, что вся свита отстала, а поспели за ним только двое: Клеарх и Митрадат.
Всадники поехали бок о бок, и Датем стал рассказывать о Гераклее, где недавно умер Архестрат. Власть в городе перешла в руки демократов, и многим из лучших людей, по-видимому, угрожало изгнание
- Да, - сказал Митрадат, - странное дело. Когда у греков власть получает партия лучших людей, они изгоняют противников, и наоборот. А ведь и в Персии у власти лучшие люди, однако они расправляются не с противниками, а друг с другом. Виндафарна подарил Дарию царство, а вскоре и сам он, и весь род его был истреблен. А между тем семеро родов тогда решили жребием, кому быть первым среди равных, и достанься, например, жребий Отане, царем был бы сейчас ты.
Птицы вспархивали из травы, Датем ехал молча.
Д а т е м. Знаешь ли ты, что сказал Тирибаз, когда царь прислал ему вареного гуся со своего стола? Тирибаз бросил ножку гуся любимой собаке, и она сдохла.
Тут-то Тирибаз улыбнулся, как его дед Вивана, и сказал: "Если съем гуся - умру, если попытаюсь бежать - совершу измену. Смерть почетней измены".
К л е а р х. Не думаю, что все так просто. Я ведь знал Тирибаза. Он, как и многие, полагал, что царство стоит на справедливости государя и на верности подданных. И тот, кто нарушит этот договор, гибнет. Стало быть, не съев гуся, Тирибаз погубил бы лишь самого себя. Съев же гуся, он погубил еще и царя, нарушившего справедливость,
Датем ужасно удивился и подумал, что действительно приведенный им пример значит противоположное. А Митрадат сказал:
- Вот я гляжу на гераклеотов и вижу, что у них борьба партий способствует свободе граждан, а у нас - произволу царя. И поистине выходит, как в той басне, когда дубы жаловались Спитаме, что их рубят и жгут, а им в ответ: "Не расти на вас топорище, не нашлось бы на вас и топоров".
Д а т е м. Мы, кажется, заблудились.
Они действительно заблудились и плутали по горам до вечере, пока не вышли к какому-то ручью и саду.
Охотники себя не назвали; хозяин усадьбы, дахик, накормил их, чем мот. В саду росло несколько смоковниц, на верхушке смоквы уже созрели, и Митрадат попросил нарвать их гостям. Но крестьянин был в ссоре с соседями, забоялся и сказал:
- Пока чиновники Митрадата не перепишут плоды, нельзя собирать урожай.
Митрадат лег на шелковую траву, уставился в голубое небо и спросил:
- А как тебе управление Митрадата?
- С тех пор как он явился в эти края, - ответил дахик, - здесь больше нет саранчи.
- Почему же?
- Боги решили, что с нас хватит одного бедствия.
Вскоре послышался лай собак - свита нагнала заблудившихся охотников. Старик оглядел одежды и знамена н затрясся.
- Ну что, - спросил его Митрадат, - не раскаиваешься в своих словах?
- Нет, - закричал старик, - мой дед и твой дед ходили с царем в одном войске, а ты считаешь каждую смокву на моем дереве!
Митрадат махнул рукой и уехал.
x x x
Надо сказать, что в Малой Азии, как и везде, персы подчинили себе лишь культурные народы. Диких людей в степях и горах персы никогда не стремились подчинить - только запугать.
В этом смысле Малая Азия подобна Эвксинскому Понту. Греческие колонии располагаются по берегам, так что само пространство Греции - как бы больное, разорванное: от Гераклеи до Синопы неделя пути по морю,, а по суше - провал во времени; дикари; синды, меоты. Также в Малой Азии горы, подобные морю, разделяли земледельческие и торговые долины. Припонтийские дикари - тавры, сатархи, гениохи - грабили гераклейские суда; а азиатские дикари - пафлагонцы, киликийцы, памфилийцы - грабили царские караваны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
