Все, что я пишу, — истинная правда, да еще самая маленькая ее частица, каким-то чудом пробившаяся наружу.
В 1958 году вообще произошло много событий, имеющих для меня большое значение. При подготовке к выборам в Верховный Совет СССР я был утвержден членом Центральной избирательной комиссии. Мне приходилось несколько раз быть на заседании комиссии. В предпоследний раз я был в Москве на заседании комиссии 12 февраля. Мне по «секрету» А. Н. Шелепин[37], он тогда был тоже в составе комиссии от ЦК КПСС как секретарь ЦК, сказал, что подготовлено решение ЦК КПСС о награждении меня орденом Ленина в связи с моим 50-летием. Откровенно говоря, для меня это было неожиданностью, да я об этом и не думал. 14 февраля был опубликован в центральной печати Указ Президиума Верховного Совета СССР. Не скрою, я был очень рад этой высокой награде и получил много поздравлений, а саму награду в кругу друзей и приятелей хорошо «обмыли».
В марте были выборы в Верховный Совет СССР. От Богуславского избирательного округа я избран депутатом Верховного Совета пятого созыва. Мой депутатский билет № 469. Таким образом, в начале 1958 года у меня было три больших события в моей жизни: награждение меня орденом Ленина, мне исполнилось 50 лет, я избран депутатом Верховного Совета СССР. Все это обязывало меня еще к большей энергии в работе. А работы было, как говорят, невпроворот, непочатый край.
У меня еще в 1957 году возникла мысль — построить новое, современное село со всеми городскими удобствами, которое бы послужило прообразом проектирования и застройки сел области. Было решено: у трассы Киев — Одесса построить новое село Ксаверовка. Был объявлен конкурс на проектирование застройки села, представлено несколько проектов, но колхозники отвергли многоэтажную и многоквартирную застройку, а приняли проект застройки двухэтажными постройками. И провели совет: часть денег дает колхоз и колхозники, большую же часть надо брать в банке как кредит. С начала 1958 года развернулись работы по строительству Ксаверовки.
В ЦК КПУ и Совмине к затеваемому мной делу относились снисходительно, но помощи, по существу, не оказывали никакой. Однажды в ЦК на одном из заседаний меня пытались обвинить в том, что для строительства колхозной деревни я отвлекаю государственные ресурсы, металл, трубы, кирпич, железобетон, асфальт, электропровода и другой строительный материал. Больше всего в этом вопросе проявил ретивость Щербицкий, который тогда был секретарем ЦК и опекал тяжелую промышленность. Разговор принял крутой характер. Я тогда сказал президиуму, что селу надо помогать делом, а не словами, резко оборвал активность Щербицкого и заявил, что если они считают, что не стоит заниматься перестройкой сел, то мы прекратим строительство. При этом я заявил, что сам поеду к колхозникам и скажу, что строить село не будем, хотя в строительство села уже вложено более 1,5 млн рублей. Тон сбавили, тут же сказали, что строить, мол, нужно, однако надо быть более осторожным с расходованием материалов, тем более фондируемых. А они все фондируемые! Вот и выходит, что, если не возьмешь на себя ответственность, ничего крупного, даже мелкого не сделаешь.
И все же, хотя и с большими трудностями, новое село Ксаверовка было отстроено. О нем в то время много писали в газетах, передавали по телевидению, снимали в кино, в журналах «Огонек», «Советский Союз» помещали фотографии. Ксаверовку показывали многочисленным делегациям, как нашим, так и зарубежным. В один из приездов Н. С. Хрущева в Киев он посетил Ксаверовку, осмотрел хозяйство, встретился и имел обстоятельную беседу с колхозниками, побывал в коттеджах и поговорил с их хозяевами. В коттеджах были все удобства: водопровод, санузлы, газ, ванная. Н. С. Хрущев одобрительно отозвался о застройке села, ему тут все понравилось.
Я рассказал Н. С. Хрущеву о всех трудностях, с которыми мы сталкивались при застройке села, и о критике в мой адрес за расходование фондируемых материалов на кооперативное строительство. Он одобрил все мои действия. После посещения Ксаверовки, выступая на совещаниях, он не один раз приводил в пример, как на деле надо заниматься перестройкой сел, имея в виду застройку Ксаверовки. После его выступлений от меня отстали все критиканы и «блюстители» государственных интересов. Я же начал продумывать планы застройки по-новому, с учетом недоработок в Ксаверовке, нового села Кодаки. И еще при мне это село начало застраиваться по новым, более усовершенствованным проектам, и получилось просто хорошим селом городского типа.
Всем детям известно, что их родители когда-нибудь уходят из жизни и уже никогда их не увидеть, но о них часто вспоминаешь и даже часто видишь их во сне. Но я не думал, что будет так тягостна после потери отца потеря матери. Хотя когда она ушла из жизни, ей было уже за восемьдесят лет. Но я, когда не видел ее подолгу, представлял молодой, красивой. Очевидно, все это осталось еще от детства и юношества. Не один раз я приглашал мать переехать ко мне на постоянное жительство, она частенько к нам приезжала, но оторваться от своего очага и земли не решалась, да и не хотела этого делать. И вот я получил телеграмму о кончине матери. А что может быть роднее и ближе этого человека?! Я лежу — болен, прикован к постели, врачи категорически не разрешают ехать на похороны. Поехала Иринка. Она сама изъявила это желание, хотя ей это сделать было нелегко, ведь миссия тяжелая. На похороны матери поехал и мой младший брат Митя, он к этому времени уже был в Киеве, работал в школе, преподавая математику и физику в старших классах. Мне Ирина и Митя рассказывали, что похоронили мать хорошо, было много людей, сделали все, как она завещала. Но мне было все же не по себе, что я не смог отдать матери последний долг.
После болезни да и от переутомления мне врачи порекомендовали отдохнуть. Я попросил отпуск, его разрешили и предложили в порядке обмена между партийными работниками поехать отдыхать в Албанию. Предложение было заманчивым. Несмотря на то что в то время у нас с Албанией и ее руководством были самые теплые и дружественные отношения как по партийной, так и по государственной линии, но об Албании мы все же мало знали.
На отдых в Албанию я поехал с Иринкой. Нас встретили и разместили хорошо в небольших домиках на самом берегу Адриатического моря. Условия для отдыха албанцы создали отличные, отношение к нам было больше чем хорошее, просто братское, мы много путешествовали по стране. Были на чудесном, по существу, девственном озере, там же посмотрели раскопки древнего города. Побывали в горах, на родине Энвера Ходжи[38], встречались с крестьянами, рабочими, и везде нас радушно принимали и приветствовали как представителей советских людей.
Пригласили нас на большое народное гулянье по случаю Дня урожая. На этот праздник съехались представители со всех концов этой маленькой, но интересной экзотической горной страны. Все были в своих национальных костюмах. Празднество проходило на большой живописной лесной поляне у самой границы с Югославией, динамики были установлены в сторону югославов, и ораторы говорили самые острые речи в адрес «югославских ревизионистов»[39]. Пришлось и мне выступать на этом митинге. Я тоже клеймил «югославских ревизионистов». Я сказал, что союз Албании и Советского Союза вечен — так в то время говорила вся наша пропаганда, идеологи доказывали давно сложившиеся исторические связи, ссылаясь на труды марксизма-ленинизма. В своей речи я сказал, что албанцев не один миллион двести тысяч человек, а 251 миллион вместе с советским народом. Албанцами это было воспринято с огромным восторгом и подъемом.
По возвращении в Киев под свежим впечатлением мной была написана статья для газеты «Правда Украины» о моей поездке в Албанию. Помогал мне писать эту статью А. Осадчий, корреспондент газеты «Правда Украины».
У меня остались самые теплые чувства от этой маленькой красивой страны и ее гордого, независимого народа.
Работать становится все тяжелее и тяжелее, народ почти открыто высказывает свое недовольство, все это «фиксируется». Все зацентрализовано до предела, до глупого. Из колхозов хлеб забирают почти подчистую, иногда не щадят даже семенной фонд. «Председатель колхоза» и «колхозник» стали чуть ли не нарицательными ругательными именами. Если председатель оказывает какое-то разумное «сопротивление», его пытаются убрать с работы, наказывают в партийном порядке. Если этой меры не принимаешь, тебя обвиняют в мягкотелости и либерализме. Из многих случаев расскажу об одном.
Как-то поздно вечером я приехал в Бышевский район и попал в райком, когда там шло заседание бюро. Шел разговор о хлебозаготовках — «доводили дополнительные планы и задания». На бюро вызвали и председателя колхоза «Рассвет» Бариловича — это крепкий хозяин, урожаи зерновых и технических культур у него самые высокие в районе. Он уже сдал два плана хлебозаготовок. Ему «доводят» третий. Барилович заявил, что он это сделать не может — надо засыпать семена, предусмотреть страховой фонд, оставить зерно на фуражные нужды, выдать на трудодень хотя бы по 500 граммов. Райкомовцы все разумные и хозяйские доводы Бариловича не принимают в расчет, обвиняют его в «антигосударственных» позициях. Он-де антимеханизатор, у него кулацкие замашки: почему он дает колхозникам по 500 граммов на трудодень, тогда как по району приходится по 150 граммов? Вносится предложение: «С работы снять, объявить строгий выговор с занесением в личное дело». Пришлось мне вмешаться в этот «конфликт» — сбить горячечность райкомовцев, с работы не снимать и никакого взыскания не выносить. Тут же Барилович сам заявил, что он еще сдаст государству немного зерна. Я долго наблюдал за работой этого председателя, хорошего хозяина, его образцового хозяйства. Не будь моего вмешательства, по «строптивости» райкомовцев могли потерять хорошего принципиального работника, действительно болеющего за колхозное дело, а следовательно, за государство и народ.
