Там оказался туннель, пустой и темный, но что удивительно, на полу — ни пылинки. «Неужели кто-то там недавно подметал?» — изумился Корс Кант, понимая, что это невозможно, что нога человека не ступала по этому коридору сотни лет. «Да, человека — вот именно», — поправил он себя.
Он просунул руку в дыру и вынул еще несколько камней. Через час упорного труда, принесшего юноше нестерпимую боль, которую он старался превозмочь, он расширил отверстие в стене настолько, что смог пролезть сквозь него.
Поначалу коридор оказался довольно широким, но потом начал сужаться, словно наконечник копья.
«Превосходно! И что теперь?» Юноша в страхе оглянулся назад, за что был вознагражден сильнейшей болью в спине. Назад пути не было. Вздохнув, бард пошел вперед. Время от времени ему приходилось передвигаться ползком, разгребая грязь.
Он задыхался, кашлял. Смотреть и вперед, и назад было одинаково страшно. Ему начало казаться, что кто-то ужасный преследует его по пятам — столь ужасный, что стоит только посмотреть на него и упадешь замертво.
Если Корсу Канту было суждено умереть, он бы предпочел, чтобы это случилось где угодно, только не в этой темнице. Умри он здесь — его дух не нашел бы пути наверх.
Тут ему в голову пришел один вопрос. «Почему на моем пути не попадается костей тех, кто проделывал этот путь прежде? Наверняка я не первый, кто оступился на той предательской ступеньке!» Корс Кант медленно продвигался вперед, с каждым шагом ощущая свою беспомощность и никчемность. Наконец он пополз на животе, словно змея. В туннеле по-прежнему было пусто — ни скелета, ни хотя бы зуба или челюсти.
«Не было на свете более никчемного создания, чем ты, — твердил злорадный голос в ушах у Корса Канта. — Любишь принцессу? Да ты по лестнице спуститься не смог без того, чтобы не свалиться в яму! Вот и ползи на пузе по грязи, только этого ты и заслуживаешь!» Отчаяние охватывало юношу все сильнее. Дыхание его шумом подобно стало порывам северного ветра.
Он заплакал, стыдясь собственной беспомощности, самонадеянной любви к принцессе, стыдясь даже самих слез. «Ты даже не настоящий бард!» — издевался противный голос.
«Может, перестанешь хныкать только о себе?» — подумал он и стал плакать обо всех и обо всем, что когда-либо знал — о людях, собаках, утках, свиньях, цветах, кораблях, мечах и чашах. Ему казалось, что все они ползут сейчас по туннелю вместе с ним, стонут и скрипят зубами в отчаянии.
Корс Кант протянул руку назад, нащупал на боку арфу. «Ну хватит плакать, бестолковый. Все так, как должно быть. Помни о том, что она тебе говорила: „Все на свете связано — камни земли и звезды на небесах. И когда ты ползешь под землей, ты странствуешь по небу. То, что вверху — то и внизу. Глупышка!“ Отчаяние отступило столь же молниеносно, сколь и нахлынуло. Юноша порадовался тому, что никто не видел его беспомощности.
— Это все зелье, — проговорил он, и голос его глухо прозвучал в тесном туннеле. — Это зелье Анлодды на меня так подействовало. «Выпей меня!» Нет, принцесса, больше никогда!
Вдруг Корс Кант увидел перед собой какой-то предмет. Это был каменный ящик странной формы. Длинный, но не глубокий и не широкий. Гроб? Корс Кант понял, что именно в такой гроб ученики Христа положили его тело. Но гроб оказался больше, чем его представлял себе юноша.
Страх вновь подступил к барду со всех сторон. Он физически ощущал прикосновения чьих-то пальцев, готовых разорвать, сдавить его. Но на сей раз он осознавал, что эти ощущения чужеродны, что они обволакивают его пеленой, и что теперь страх сменил отчаяние. «Кто-то или что-то пытается вернуть меня назад, оттолкнуть, оттащить от этого гроба».
На миг Корсу Канту стало так страшно, что он чуть было не закричал, но тут же одернул себя. Он старался убедить себя в том, что это ложный страх — такой, как бывает во сне. Юноша закрыл глаза и задышал медленно, задерживая дыхание, — так, как его учили друиды.
«Песнь! Песнь о герое!» Бард безмолвно прочел рассказ о Пуйле, о его странствии в Ануфин, Страну Теней. Пуйл вступил в схватку с Арауном, повелителем Царства Теней, точно так же, как Орфей с Гадесом.
Отвага Пуйла успокоила барда, наполнила его сердце гордостью, и эта гордость прогнала страх, прогнала его прочь, как возничий гонит упряжку лошадей.
Корс Кант открыл глаза, приняв твердое решение не поддаваться панике.
Свеча почти догорела, и юноша поднес огарок поближе к каменному ящику. На крышке оказался барельеф, изображавший не то юношу, не то девушку, прижимавшую к груди свиток. Лежавшую на спине фигуру окружали четыре плакальщика, одетые в сикамбрийские доспехи — такие, как у Ланселота. Между тем на их щитах были выбиты христианские кресты.
Волосы у каменного юноши были такие же длинные, как у Меровия.
«Что это значит — то, что жаждущий посвящения ползет по узкому коридору в этот храм?» — Это значит, что он родился вновь, — прохрипел бард. И моргнул в изумлении. Откуда взялся ответ? Его произнесли его губы, но он пришел не из его разума, не из его памяти.
— И кем был он. Корс Кант Эвин? — вопросил голос, на сей раз точно принадлежавший Анлодде, и донесся он из-под крышки гроба. Юноша ощутил прилив дурноты. Желчь хлынула ему в горло, обожгла его огнем. «Нет! Это не может быть она! Там нет никого, это мой помутившийся рассудок шутит шутки со мной!» И Корс Кант принял решение не слушать никаких голосов здесь, находясь так далеко от мира людей, Свеча мигнула. Она вот-вот могла погаснуть. Корс Кант поспешно поднес ее к барельефу. Помимо фигур, тут были буквы. Большинство оказалось древнееврейскими, а этому языку не обучали даже в школе друидов. Но вот перед глазами юноши предстала фраза, запечатленная на псевдо-латыни, и он почувствовал, что ему словно обручем сдавило виски:
I TEGO ARCANA DEI
Это звучало не так безграмотно, как та галиматья, которую по памяти читал Корсу Канту Ланселот, но все же смысл был не вполне ясен. Приблизительно это означало следующее: «Я, умерший, храню тайны Господа».
Буквы жгли его разум, мерцали в воздухе. Вот они начали перестраиваться, меняться местами, по две одновременно, двигаясь с величественной грацией, словно в римском танце:
I tego arcana dei
Е igo arcana dei et in oarcaga dei et in
Oarcada gel et in arcadia Geo
Et In Arcadia Ego
Знакомая, чуть волнующая фраза, преследовавшая Корса Канта не один день: «Et in Arcadia Ego». «И я в Аркадии».
«Старая шутка греческих нумерологов — составление анаграмм». Тогда, во время видения на палубе корабля, он видел тело, завернутое в саван. Тело кого-то, кого он знал и любил, тело того, кого убил самый любимый из апостолов.
Но что значила эта фраза? И почему она переворачивалась, словно кем-то подбрасываемая монетка? Сначала он услышал ее от Меровия через Ланселота, а теперь она была начертана на крышке гроба, к которому его привел вызванный Анлоддой сон! Корс наклонился сильнее, нагнулся над гробом. Но свеча угасла прежде, чем он успел прочесть что бы то ни было еще.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
