Вздумай я сам играть, непременно поставил, бы на Силлери из Отдела массовых средств. Многие придерживались того же мнения, кроме, пожалуй, самоуверенного и недалекого Бренера и еще нескольких глупцов. Вокруг Силлери уже вертелась свита подхалимов, которые, без сомнения, помнили слова Фаулера: „Массовые средства рекламы — это основа основ, джентльмены. От работника этого отдела требуется смекалка“. Я чувствовал себя прокаженным на своем конце стола; моя охрана молча наблюдала за происходящим.
Силлери только раз взглянул на моих телохранителей, но в его глазах я прочел все, как в открытой книге: „Слишком долго тянется канитель. Первое, что мы сделаем, — покончим с этими барскими замашками“.
Наконец началось то, чего мы все с нетерпением ожидали.
Прибыли представители Американской арбитражной ассоциации и Секции утверждения завещаний.
Как и положено, физиономии у них были похоронные. То ли многолетняя закалка, то ли полное отсутствие чувства юмора позволили им сохранить скорбный вид даже во время краткой приветственной речи Силлери, в которой он упомянул о печальном долге, приведшем их сюда, и о нашем желании встретиться с ними еще раз при более счастливых обстоятельствах.
Скороговоркой пробубнили текст завещания и раздали копии присутствующим. Первое, что мне бросилось в глаза, были слова: „Моему дорогому другу и соратнику Митчелу Кортнею я завещаю дубовое кольцо с инкрустацией из слоновой кости (инвентарный номер 56987) и семьдесят пять акций основного попечительского капитала Института распространения психоаналитических знаний при условии, что все свое свободное время он посвятит активному участию в этой организации и дальнейшему ее процветанию“.
„Ну, Митч, — сказал я себе, — твоя песенка спета“. Швырнув завещание на стол, я откинулся на спинку стула, мысленно стараясь представить размеры своего состояния.
— Плохие для вас вести, мистер Кортней, — храбро и сочувствующе обратился ко мне сотрудник Отдела научных изысканий, которого я едва знал. — Но мистер Силлери, кажется, весьма доволен.
Я взглянул на параграф первый, касавшийся Силлери. Еще бы, ему достались все личные акции Шокена и львиная доля капиталовложений синдиката „Мэнэджериал инвестмент“. Корпорации страховых компаний и еще двух других объединений.
Мой сосед стал внимательно изучать копию завещания. — Простите, что вмешиваюсь, м-р Кортней, — заметил он, — но старик мог бы обойтись с вами получше. Я немного знаком с областью психоанализа, но о таком институте что-то не слыхал.
Мне почудилось, что за моей спиной ехидно посмеивается Фаулер. Ах, ты старый осел! Это было так похоже на Шокена с его своеобразным чувством юмора.
Силлери откашлялся, и в зале воцарилась тишина.
Великий человек заговорил:
— Джентльмены, мне кажется, здесь слишком много посторонних. Прошу всех, кроме членов правления, покинуть зал…
Я встал.
— Готов избавить вас от своего присутствия, Силлери. Пошли, ребята. Но, может, я еще вернусь. — И вышел вместе с охраной.
***
Нью-йоркское отделение Института распространения психоаналитических знаний, не приносящая прибыли некоммерческая организация разместилась в трех жалких комнатушках где-то в Йонкерсе, деловой части Нью-Йорка. В первой комнате чудаковатая старая дева выстукивала что-то на пишущей машинке. Она словно сошла со страниц романов Диккенса. На покосившейся стойке валялись засиженные мухами брошюры.
— Из фирмы „Фаулер Шокен“, — представился я. Она вскочила.
— Простите, сэр. Я вас не заметила. Как поживает мистер Шокен?
Я рассказал ей, как он „поживает“. Она заплакала навзрыд. Мистер Шокен был так добр, так щедр и предан делу. Что же теперь делать ей и ее бедняге брату? Ах, бедный мистер Шокен! Бедная она! Бедный ее брат!
— Еще не все потеряно, — заметил я. — Кто здесь главный?
Всхлипывая, она сообщила, что ее брат находится в следующей комнате.
— Пожалуйста, скажите ему об этом как можно осторожней. Он такой нервный, такой впечатлительный.
Я сказал, что постараюсь, и прошел в его комнату. Мертвецки пьяный братец храпел, уронив голову на стол. Я с трудом растолкал его, и на меня глянули тусклые, наглые глаза.
— Чег-го т-тебе?
— Я из фирмы „Фаулер Шокен“. Мне надо ознакомиться с документацией.
Он энергично затряс головой.
— Нет, с-сэр. Н-нет. Только хозяин имеет на это право.
— Он умер. Вот его завещание. — Я показал ему пункт, касавшийся меня, и мое удостоверение личности.
— Ну, что ж… Значит, наша песенка спета. А может, вы оставите нас здесь, мистер Кортней? Ведь он предписывает вам…
— Увидим, — оборвал я его. — Давайте документацию. — Из потайного сейфа, спрятанного за обыкновенной дверью, он извлек конторские книги.
После тщательного трехчасового изучения документов я понял, что институт существовал единственно для того, чтобы держать 56 процентов акций организации, называемой „Генеральная корпорация Ньюарка по регенерации фосфора“.
Я вышел в коридор и сказал охране:
— Пошли, ребята. Теперь — в Ньюарк.
Не буду утомлять вас подробностями. Скажу только, что Корпорация в своем развитии претерпела ряд изменений, в результате которых возникли посредническая компания по использованию старых инструментов во Франкфурте, державшая 32 процента акций агентства Фаулера, и Корпорация объединенных концессий, которой совместно с Уокеганским колледжем зубоврачебной ортопедии принадлежали остальные ценности.
Через две недели в сопровождении охраны я снова явился на заседание правления.
Председательствовал Силлери. Он выглядел утомленным и измученным, словно последние две недели каждую ночь занимался какими-то безуспешными поисками.
— Кортней, — зарычал он, — я думал, ты сам сообразишь, что твоему батальону здесь не место?
Тогда я кивнул честному недалекому старине Гарвею Бренеру, которого уже посвятил во все. Он был предан Шокену, а значит, и мне. Бренер проблеял:
— Господин председатель, я предлагаю разрешить членам правления иметь при себе личную охрану в том количестве, которое им необходимо для обеспечения безопасности.
— Поддерживаю предложение Бренера, — добавил я. — А ну-ка, ребята, тащите сюда чемоданы. — Мои телохранители, ухмыляясь во весь рот, стали втаскивать чемоданы, доверху набитые доверенностями на передачу мне акций пайщиков.
У всех буквально глаза полезли на лоб и раскрылись рты от удивления, когда на столе выросла груда ценных бумаг. Понадобилось немало времени, чтобы пересчитать их и установить, что они подлинные. А потом началось голосование. Все голоса „против“ получил Силлери. Воздержавшихся не было. Правление, не раздумывая, переметнулось на мою сторону.
Верный старый Гарвей предложил избрать меня председателем правления. Предложение приняли единогласно. Затем он же предложил Силлери выйти в отставку, а его пай в фирме выкупить и отложить в качестве премиального фонда. Тоже приняли единогласно. Затем — пусть другим будет неповадно! — он предложил понизить в должности и вывести из членов правления некоего Томаса Хитерби, младшего сотрудника Отдела искусств, слишком откровенно выслуживавшегося перед Силлери, и лишить компенсации за его долю акций. Прошло и это предложение. Хитерби не успел и рта раскрыть. Кое-что все же лучше, чем ничего, должно быть, решил он, сдержав ярость.
Итак, свершилось. Я стал полновластным хозяином фирмы „Фаулер Шокен“. Но к этому времени я начал презирать все, чему она служила.
16
— Мистер Кортней, междугородный! — раздался голос моей секретарши. Я нажал кнопку.
— В Олбени по доносу соседей арестован член организации „консов“. Соединить вас?
— Черт побери! — не выдержал я. — Сколько раз вам говорить! Конечно, соедините. Какого черта вы сразу не соединили?
Голос ее задрожал:
— Простите, мистер Кортней, я думала, что это так далеко…
— В таком случае вообще не советую вам думать. Закажите мне билет в Олбени.
Возможно, я был чересчур резок с ней, но мне во что бы то ни стало нужно разыскать Кэти, даже если для этого пришлось бы перевернуть вверх дном все ячейки „консов“ в стране. Я заставил Кэти уйти в подполье, опасаясь, что могу выдать ее, и теперь мне надо было вернуть ее обратно.
Час спустя я уже сидел в олбенской конторе Агентства по взаимному обеспечению безопасности. Это было местное отделение, работающее по договорам во многих городах. У лифта меня и мою охрану встретил сам директор.
— Такая честь, — бормотал он, — такая большая честь для нас, мистер Кортней. Чем могу служить?
— Вам передавали мою просьбу не допрашивать арестованного, пока я не приеду? Надеюсь, вы так и сделали?.
— Конечно, мистер Кортней! Мои сотрудники, возможно, немного потрясли его в рабочем порядке, но он вполне в форме.
