– А скажи-ка, Ким, велики ли у писателя доходы?
Кононов, отдуваясь, переложил кувалду на другое плечо.
– Знаете, Варя, что говорят издатели? Российский писатель должен быть тощим, нищим, голодным и пьяным. Чтоб адекватно отражать российскую реальность.
– Выходит, доходы небольшие, – заключила Варвара. – Ну, ничего, Дашутка тебя подкормит и приоденет! А издатели твои сквалыги, вруны и сволочи. Вот Лев Толстой… Тоже писатель был, а граф! Богатый, сытый и с поместьем! «Войну и мир» написал!
– Реальность была другая, – заметил Ким, распахивая дверцу «Москвича».
ДИАЛОГ СЕДЬМОЙ
– Не нашли?
– Нет, Пал Палыч. Джип на месте, дом пустой, дрова раскиданы, натоптано везде, и у колодца все в крови. Кровь вчерашняя, подсохлая, но пятен, как на скотобойне, – и на траве, и на колодезном срубе, и на бачке для воды. Словно свиней кололи…
– Хмм… Ты, Толян, не увлекайся, давай без аналогий. Что еще?
– Еще следы, Пал Палыч. Тачка подъезжала, «жигуль» или «Москвич», протектор в грязи отпечатался. И кроссовки! Шастали от колодца в лесок, а там – к пруду… Даже не пруд, а полынья в болоте, глубокая и с топким берегом… Отпечатки ясные, будто тащили тяжелое и не раз.
– Тяжелое, говоришь? Хмм, тяжелое… И какие мысли у вас с Сашком зародились?
– А что тут рожать, Пал Палыч? Подвалил мужик на тачке, угробил наших и сбросил в прудик. Потом отвалил. Может, с бабами, может, один.
– Гирю угробил и четверых бойцов? С оружием? Плохо верится, Толян!
– Не верите, а зря. Если тот, что со склада утек, так очень может быть. Мы его с Сашком тащили – на ощупь бациллистый, а как он Гирю приложил! И Коблова с Петрухой! Такому убить, что пива выпить!
– Боишься?
– Боюсь, Пал Палыч! Я ведь не из Гириной бригады, к крови непривычен… И свою жаль!
Долгое молчание.
– Вот что, Толян… Ты фокусника того на рожу помнишь?
– А как же! С Сашкой везли, в подвал к Мураду кантовали… Как не запомнить!
– Знаешь кабак на Фонтанке? Бар, откуда Ерчуганова вышибли?
– Знаю. Возил туда спиртное.
– Ерчуганов там поблизости ошивается, следит. Сказал, заявился тип какой-то, тощий и с огромным молотком. Не пьет, а усадили на почетном месте… Ты прогуляйся вечерком, в окошко загляни. Вдруг узнаешь?
– А если он меня узнает?
– Я что сказал, лохастый недоумок? Я сказал, в дверь не лезь, в окошко загляни! Окна там широкие, большие… Понял, чмо?
Вздох. Потом с сомнением:
– Ну, ежели в окошко…
– Иди, Толян, иди… И во дворе не ошивайся, в город езжай, на склад. Устал я от тебя…
ГЛАВА 8
БАР «КОНАН»
Киплинг сказал: есть шестьдесят девять способов сочинять песни племен, и каждый из них правильный. Путей, ведущих от мужчины к женщине, гораздо больше, но в правильности их тоже не приходится сомневаться. Мы идем по этим дорогам и неизменно достигаем цели – ведь, в конце концов, человечество еще не вымерло!
Майкл Мэнсон «Мемуары. Суждения по разным поводам». Москва, изд-во «ЭКС-Академия», 2052 г.
Кровать была широкой и мягкой, с голубоватыми простынями и тонким, легким, но удивительно теплым одеялом. Возможно, ощущения мягкости и теплоты исходили от спавшей рядом женщины – ее голова прижималась к плечу Кима, рука обнимала шею, рыжие волосы рассыпались по его груди. Он лежал, боясь пошевелиться, слушал ее тихое дыхание, смотрел, как светлеет окно за плотно задернутой шторой, и вспоминал, вспоминал…
Было ли это вчера или полвека назад? Все-таки вчера; через пятьдесят лет эти рыжие локоны поблекнут, лягут морщинки на нежную кожу, губы станут не такими сладкими… И что с того? Он будет любить ее по-прежнему, ибо любовь не только физическое влечение и не восторг перед женской красотой, а нечто большее – созвучность душ, соединение сердец, радость, которую даришь и получаешь той же мерой, щедро, без оглядки. Еще, конечно, благодарность. «За что я буду благодарен ей – тогда, через половину века? – раздумывал Ким. – За прожитые вместе годы? За наших дочерей и сыновей? За счастье любоваться ею, слушать ее голос? За то, что она – моя Муза, моя Дайома, фея с волшебного острова?»
На этом острове он появился вчера и обнаружил, что за прошедшее время как будто ничего не изменилось. Разве что вывеска – «Бар „Конан“» – была поменьше, зато из бронзы, а сразу за дверью торчал серьезный человек размером шесть на девять – не иначе как Дашин секьюрити. Зал все тот же – квадратный, довольно просторный; потолок и стены отделаны дубовыми панелями; напротив входа – стойка бара; столики вдоль стен числом двенадцать, а тринадцатый стол – в углу и слева, на возвышении – не предназначен для посетителей: там, в огромном кресле, сидел восковой Конан, сжимавший в кулаке гигантскую кружку. По стенам было развешано оружие из дерева и жести, секиры и мечи, щиты и кольчуги, а также знамена с таинственными разноцветными гербами; большие зеркала за стойкой делали помещение глубже, отражая сияние факелов-светильников. В середине зала – пустое пространство в семь шагов поперек; сверху свешивается демон с клыками и алыми электрическими глазками. Демон со злобой разглядывал Конана, будто собирался его съесть.
Перешагнув порог, Ким выбрал место у окна, уселся и со вздохом облегчения пристроил у стены пудовую кувалду. Шесть часов, народа немного – компания парней у стойки да четыре парочки. Парни пили пиво, закусывали креветками и обсуждали лотерейный бизнес, парочки шептались над бокалами шампанского и красного вина. За фигурой Конана – распахнутая дверь; оттуда тянуло вкусными мясными запахами и доносилась перекличка поваров.
– Чего желаете?
Рядом с Кимом вырос молодой официант: суконная рубаха-безрукавка, наплечники из жести и кожаный пояс с подвешенным слева кинжалом. Справа за поясом виднелся мобильник.
– Аквилонец? – спросил Ким, обозревая наряд официанта. – Или немедиец?[4]
– Простите?
– Если аквилонец, тащи бифштекс и пива, а если немедиец, куска не съем, глотка не выпью. Еще отравишь!
Парень впал в задумчивость, затем насторожился, бросил взгляд на кувалду, на секьюрити, торчавшего в дверях, и сообщил:
– Мы травим посетителей лишь в особых случаях. Персон нон грата. Вы не из таких?
– Я – Конан! Живой Конан! – заявил Ким, слегка пристукнув по столу ладонью. – Как я могу здесь быть персоной нон грата? Я только требую аквилонского сервиса. Хочу, чтоб обслужил меня не маркитант, а юная очаровательная дева. Желательно зеленоглазая и рыжая.
Официант вздрогнул и снова покосился на секьюрити.
– Простите. Один момент… Сейчас сбегаю за девой.
Но вместо девы к столику Кима приблизился менеджер – тот самый щуплый и юркий, но отнюдь не смешливый. На этот раз глаза его были холодны, как ванахеймский лед.
– Говорите, вы Конан? Живой?
– Кровь Нергала! Он еще сомневается! Могу паспорт показать с киммерийской пропиской.
Парни у стойки, почуяв скандал, обернулись. Две парочки поспешно выскользнули вон, а секьюрити напрягся и многозначительно уставился на Кима.
Щуплый менеджер постукал себя по виску:
– Вы в своем уме?
– В своем. Натурально в своем, раз деву требую! – Ким наклонился и зашептал: – Скажите ей, что Конан Варвар исцелился в лазарете и отомстил пиктам за обиды. Теперь готов спасать ее от колдуна. Только поесть бы сначала и выпить…
– Так и передать? – набычился щуплый.
– Так и передайте. В точности эти слова, а еще привет от Варвары Романовны.
Менеджер вздрогнул, побледнел и ринулся к двери, распахнутой за молчаливо пировавшим Конаном. Вернулся он минут через пять, с любезной – можно сказать, дружеской – улыбкой.
– Давайте знакомиться. Слава Канада, главный местный… э-э… маркитант.
