— Я согласен, другого выхода нет, — ответил Р.
После встречи с девушкой он снова пришел ко мне и рассказал, что на этой встрече она вела себя как и в первый раз — начала с поцелуев, повторяя: люблю, люблю. Потом она вполне серьезно сказала о своем желании выйти за него замуж и готовности поехать с ним хоть на Северный полюс. Для начала они могут тайно обвенчаться, отец очень любит ее и, узнав об этом, простит прегрешение.
— Какой ты видишь выход из этой истории? — спросил я молодого человека.
— Я думал над этим и пришел к выводу, что лучше всего — это мой отъезд в Советский Союз, и чем скорее, тем лучше, — ответил Р.
Мне его ответ понравился, так как и мои размышления вели к такому решению проблемы. Перед тем как писать в Центр о случившемся с Р., решил переговорить с Коллонтай и выяснить ее мнение.
Когда она узнала, кто отец этой девушки, то сказала, что это один из крупнейших промышленников Швеции. Было бы несчастьем, если бы его дочь и наш атташе посольства совершили подобную авантюру. Она думает, что отец не даст согласия на ее брак с советским гражданином.
— Как вы думаете поступить в этом случае? — спросила она.
— По-моему, Р. надо отозвать из Швеции и немедленно.
— Я считаю, что это единственный выход из создавшейся ситуации, — подчеркнула Коллонтай.
Телеграмма была послана. Через два дня мы получили согласие на откомандирование атташе посольства в Москву. В тот же день пригласил к себе Р. и объявил о согласии Москвы на его отъезд на родину.
Вернувшись с последней в их жизни встречи, Р. рассказал, что когда сообщил о своем отъезде на месяц в Москву, девушка расплакалась, повторяя: это конец… это конец, мы больше не встретимся.
Через три дня после их встречи Р. улетел в Москву. Обратно он не вернулся.
Конечно, в этой истории мог быть и другой конец, если бы наша разведка решила породнить разведчика с крупнейшим магнатом Швеции, но кто знает, чем бы все это кончилось…
В конце апреля 1944 года из Москвы поступило указание, чтобы в определенном месте и в назначенное время я провел встречу с человеком, который, возвращаясь из Финляндии, сделает остановку на один день в Стокгольме. Он передаст мне информацию о военной и политической обстановке в Финляндии, полученную им. Местом встречи называлась квартира нашего разведчика Г. Меня это крайне удивило, и я пошел к резиденту для объяснения. Заявил ему, что считаю недопустимым подвергать себя опасности расшифровки перед шведской контрразведкой. Ведь квартира Г. и сам он наверняка находятся под наблюдением «наружки». В этой связи мы подвергаем провалу и весьма ценного источника информации.
— Как же вы могли сообщить Центру место встречи, не переговорив со мной? — спросил я резидента ТТ. — Здесь, в Швеции, мы имеем весьма опытную контрразведку. Я недавно решил проверить, нахожусь ли под наружным наблюдением, и пошел в город, наметив целью посещение одной картинной галереи. Вначале даже не предпринимал попытку проверки, идет ли за мной «наружка», но как только начал проверять, то обнаружил, что меня «ведут» два «наружника» — один шел за мной метрах в ста, а другой следовал по параллельной улице, наблюдая мой проход на углах переулков, соединяющих эти улицы. Это весьма хитрый и опасный для нас метод слежки. Когда я зашел в картинную галерею, то минут через десять в нее зашел тот, который «вел» меня с параллельной улицы. Сейчас, — сказал я резиденту, — изменить место встречи нельзя, и поэтому провести ее должен хозяин квартиры.
Резидент пригласил к себе Г. и сказал, что в интересах безопасности ему следовало бы встретиться с приезжим. Тот категорически отказался, сославшись на указание Москвы о том, кто должен провести встречу с источником. Короче говоря, пришлось идти мне. Чтобы ввести в заблуждение портье дома, я купил огромный букет роз, коробку конфет и пошел к смазливой жене Г. в его отсутствие. Когда вошел в дом, портье возился с чем-то и, бегло взглянув на меня, не спросил, к кому я иду. Это уже половина удачи. Через час, как было условлено, пришел источник и, когда я спросил его о портье, ответил, что его на месте не было. Это уже победа. Хозяйка поставила нам кофе, а сама ушла в другую комнату.
Собеседник рассказал, что происходило в финских политических и военных кругах с февраля 1944 года, когда Паасикиви получил у Коллонтай условия перемирия, которые вскоре были опубликованы во всех газетах, и до резкого вмешательства Гитлера, требовавшего прекратить переговоры с СССР. Маннергейм и Рюти гарантировали немцам, что Финляндия до конца дней будет воевать на стороне Германии.
Как стало известно источнику из верхушки генералитета, финны увеличили в три раза закупки оружия, боеприпасов, военной амуниции в Швеции. Разговоры о перемирии — это ширма, прикрывающая настоящие агрессивные силы Маннергейма и Рюти. Их можно принудить к переговорам о перемирии только разгромом основных сил финской армии, сказал в заключение встречи собеседник.
Придя в посольство, составил телеграмму в Москву, где изложил результаты встречи с источником. Замечаний из Москвы не поступило, но дальнейшие события показали, что эта информация была учтена…
В конце мая меня пригласила Коллонтай и рассказала, что журналист из социал-демократической газеты на целую полосу расписал, как женщины из высшего общества Швеции снимают дачи вокруг лагеря интернированных советских офицеров-моряков и под предлогом работы по дому приглашают их для любовных дел.
— Конечно, — сказал я, — черт с ними, с этими потаскухами, важно переговорить с офицерами и предупредить их от возможных провокаций. В этой связи мне бы стоило поехать в этот лагерь и по возможности разобраться на месте.
Коллонтай согласилась с этим, и на следующий день, как консул СССР в Швеции, я выехал в лагерь.
Принял меня начальник лагеря, морской офицер шведской армии, весьма настороженно. Я объяснил ему, что я советский консул и имею поручение посла ознакомиться с условиями содержания интернированных советских моряков, выслушать их претензии по поводу отношения к ним со стороны шведской администрации. Начальник лагеря не возражал против этого и разрешил встречу с нашими моряками в группе не больше трех человек. Тут же он распорядился пригласить ко мне трех старших офицеров, которые поддерживают распорядок в лагере. Вскоре эти три моряка появились. Они отрапортовали, что по званию являются капитанами третьего ранга, что по-сухопутному означает майор.
Я спросил их — знают ли они о шуме в стокгольмской прессе в отношении любовных проделок некоторых шведских женщин с советскими моряками, работающими вне предела лагеря? Задав вопрос, предложил выйти на свежий воздух, поскольку в помещении тяжело дышать. Офицеры поняли мой намек, и мы вышли на действительно благоухающую природу. Конечно, чужие уши нам были ни к чему.
Ответить на мой вопрос вызвался А. Б. Он сказал, что эти слухи известны каждому моряку лагеря. К несчастью, сообщения газет имеют некоторое отношение к ним, правда, не в таких масштабах, как сообщают газетчики. Нам известно всего три случая, имевшие место осенью прошлого года, сказал А. Б.
Одну из таких историй рассказал друзьям инженер-механик. Как-то под вечер он проходил мимо садовой клумбы, на которой сидела и ежилась от боли хозяйка дома. Она попросила ей помочь. Он поднял ее на руки, и, когда опустил на крыльце, то она потянула его на себя. Словом, он не устоял. Двух других моряков женщины столь же хитрой инициативой склонили к сближению., Одна из этих женщин просила у моряка сотворить ей ребенка из-за неспособности мужа сделать это. Моряк, кажется, успел в этом, но помалкивает. Во всех трех случаях женщины жаловались на своих мужей, обвиняя их в холодности.
— А как остальные моряки? Безгрешными ходят на работу, ежедневно, ежечасно встречаясь там с красивыми шведками? — спросил я.
— Признаний было всего три, — ответил капитан. — Возможно, их было и больше, но мы никого не понуждали к признанию по поводу их взаимоотношений с женщинами.
— Вы не допускаете, что вражеская разведка может специально подставлять женщин, чтобы последующим шантажом и угрозами вербовать наших моряков, особенно офицеров?
— На этот счет мы предупреждали, что такие попытки противник может предпринимать и чтобы они были бдительны. Мы верим, что наши моряки ведут себя достойно, — ответил А. Б.
Со своей стороны рассказал старшим по лагерю офицерам, что мой приезд вызван обращением журналиста буржуазной газеты к советскому послу Александре Михайловне Коллонтай с просьбой разрешить ему посетить лагерь моряков для встречи с ними.
— Она полагает, что допускать кого бы то ни было из шведов в лагерь советских моряков не следует без ее на то согласия, и просила, чтобы вы имели это в виду при любой попытке проникнуть к вам. Если лагерная шведская администрация будет навязывать вам такую встречу, требуйте приезда представителя советского посольства в лагерь для урегулирования конфликта.
