Но кроме того, что то, что представляют нам целью историки, было глупо, оно было еще и невозможно.
* № 283 (рук. № 96. T. IV, ч. 4, гл. I—III).903
904 <Когда мы видим умирающее животное, ужас охватывает нас. То, что есть я, сущность905 меня, скрывается от меня. Но когда умирающее передо мной есть человек,906 любимый, ощущаемый мною как я сам, тогда, кроме ужаса, мы чувствуем лишение, духовную рану, чувствуем, что часть нашей души оторвана.907 И душевная рана, произведенная разрывом, болит, как рана физическая, и908 всякое внешнее прикосновение раздражает ее.909
Последнее время пребывания княжны Марьи в Ярославле они были неразлучны. Ежели одна выходила, то другая спешила присоединиться к ней.910 Любимое их время было, когда они были одни: Наташа с ногами на большом диване, княжна Марья или у стола или против нее на кресле. Соня911 из-за стены и из-за двери слышала, что912 они913 не переставая говорили; но когда она к ним входила, они замолкали и очевидно было, что им тяжело914 присутствие посторонних и что Наташа и княжна Марья испытывали это.
915 Они обе чувствовали одинаково, что над ними после того, что они пережили, остановилось и нависло грозное облако смерти и, нравственно согнувшись и916 зажмурившись, они917 не смели918 взглянуть в лицо жизни.919 Всё в этой вольной жизни,920 не касающееся смерти, казалось оскорбительным, всё нарушало тот таинственный, величественный, дальний хор, к пению которого они921 прислушивались с напряженным922 вниманием. Они, сжавшись, согнувшись от жизни, избегали ее, ходили в ней так, чтобы грозная, нависшая туча не задевала их, и жили только в своем мире, где, они знали, ни та, ни другая не нарушит той благоговейной тишины, которая нужна была им.923
Тогда только ничто не могло нарушить торжественности их чувства. Когда они были вдвоем, тогда только с ними было еще третье, невидимое лицо, которое обе одинаково ясно чувствовали и которое стояло на страже перед всяким проявлением жизни.
Стоило только намеком, словом, жестом выразить надежду, радость жизни, как924 таинственный голос одинаково внятно для обеих говорил: помни! помнишь? и925 мысли и чувства их получали прежнее направление.>926
Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба. Это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.927 Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь каждая сама с собою.
Иногда928 они молчали целые часы. Иногда, уже лежа в постелях, они сходились и начинали говорить и говорили до утра.
<Они929 тихими голосами говорили930 между собою, но они никогда не говорили931 о будущем, как будто будущего не существовало для них и никогда932 не говорили об933 умершем. Говорить о нем было для них невозможно. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о934 нем нарушало величие происшедшего. Но беспрестанные воздержания речи, когда они говорили о чем бы то ни было, постоянное обхождение тех предметов, которое бы навело на935 разговор о нем: эти остановки с разных сторон на границах того, о чем нельзя было говорить, как будто чище, яснее и величественнее постоянно держало перед их глазами то, что они чувствовали.>
Они говорили большей частью о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания, и Наташа, прежде с спокойным презрением отворачивавшаяся от этой жизни преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь,936 чувствуя себя связанной с княжной Марьей, такою, какою она была теперь, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятное ей прежде: прелесть и высоту покорности и самоотвержения. Она не думала прилагать эту добродетель в своей жизни, потому что она не937 верила в возможность жизни, но она поняла и полюбила в другой эту, прежде непонятную ей сторону жизни. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы детства Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
<Княжна Марья читала каждый день Евангелие. Наташа взяла эту книгу, возбуждавшую ее удивление тем, что в ней находят что-то938 необыкновенное, и939 ночью, когда княжна Марья заснула, стала читать ее.940
— Наташа, — сказала княжна Марья, — я видела, ты читала.
— Да.
Княжна Марья вопросительно941 смотрела на Наташу своими лучистыми, радостными глазами. Наташа покраснела.
— Я не поняла, — сказала она. — Я не могу понять. Лучше не будем говорить.
— Что же не понять... — Княжна Марья взяла в руки книгу.
— Нет, нет, — вскрикнула Наташа, взволнованно отрывая руки княжны Марьи. — Нет, я не могу... Я всё понимаю, что ты942 говоришь.
— Да откуда же я говорю? откуда я взяла успокоение?
— Я тебя понимаю, я понимаю943 всё. Я бы желала быть такой, как ты. Но я не пойму, не могу....
— Что же будет?...
— Не будем говорить про это.944 Лучше, если бы я не читала, — говорила Наташа, краснея и избегая взгляда княжны Марьи, как будто боясь какого-то стыда за нее.
Для княжны Марьи, в первое же время своего горя нашедшей успокоение и силу в945 Евангелии, было непонятно то, что говорила Наташа,946 и она сказала бы, что это был враг человека, который смущал ее. Но она знала Наташу, потому что любила ее и не могла верить этому. Она знала, что искренность,947 требование ответов на вопросы, которых не было в княжне Марье, но которые были законны в Наташе, были причиной ее неудовлетворенности, и она, не обвиняя ее, жалела о том, чего был лишен ее новый друг.
________
Княжна Марья по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, прежде Наташи была вызвана жизнью из того мира948 печали, в котором они жили первое время после смерти князя Андрея. Ей нельзя было оставаться жить949 с племянником на неопределенное время в тесном доме Ростовых. Письма родных приглашали ее назад в Воронеж и в Москву. Вскоре после смерти князя Андрея Алпатыч приехал в Ярославль с отчетом о делах и с известиями о том, что московский дом не весь сгорел и при небольшой починке может быть сделан вновь обитаемым. Кроме этих забот, постоянный уход за племянником возбуждал к жизни княжну Марью, имевшую более сильную, чем Наташа, опору в твердой и высоко понимаемой вере.950
В начале ноября получено было в Ярославле известие о смерти Пети, и это известие вывело первое Наташу из ее положения.>951
Любовь эта, любовь эта исключительная, как казалось Наташе, основанная на воспоминании о нем, служащая только продолжением любви к нему, всё дальше и дальше вызывала ее к жизни и заставляла забывать его.
* № 284 (рук. № 96. T. IV, ч. 4, гл. II—III).952
XXI
953 Кроме общего чувства отчуждения от всех людей Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня были так ей близки, привычны, так напоминали ей тот будничный мир, который оскорблял ее теперь, что она даже враждебно смотрела на них. Она теперь почти с злобой954 повиновалась требованию отца.955
Когда она956 вошла957 в залу, отец выходил из комнаты графини. Лицо его было мокро от слез, и он, видно, только что остановил рыданья. Увидав Наташу, он поднял кверху руки.
— Что? что? — вскрикнула Наташа.
— Петя — сын.958 — Поди, поди! Она тебя зовет, — и он, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
