Кассир оскорбился, он имеет право презирать самого себя сколько влезет, но посторонний — не смей! Этот субъект объявил себя богом, летает на Млечный Путь и возвращается в десять минут обратно. Так-то и я сумею…
— Знаю, что ты сейчас подумал, ублюдок, подлец! — Властелин пространства подскочил к нему с кулаками. Кассир в ужасе поднялся с тачки.
— Я?! Я ничего… Я, правда, ничего!..
— Не лги, от меня ничего не скроешь! Я читаю каждую твою дурацкую мысль, недостойную даже называться мыслью, завистническую, трусливую, злую, смрадную, пресмыкающуюся, словно глиста в помете…
— Нет, нет! Вы обижаете меня… Я ничего не думал…
— То есть как ничего?
— Абсолютно ничего, я просто испугался этих мышей, вот и все, я думал только о мышах…
— Это о каких мышах?
— Правда их больше нету, но они только что летали над вами целой тучей…
— Целой тучей… Сколько их было?
— Очень много…
— Что значит «много»?
— Да, наверно, с тысячу…
— Тысяча летучих мышей?! Тысяча?! Тысяча?!.. Получай!
Кассир зашатался, отскочил в сторону, споткнулся и упал. От страшного удара кулаком у него занемела челюсть, но он поспешил встать, потому что противник был рядом. Его белое лицо, казалось, светится в темноте, точно натертое фосфором. Жуткие провалы глаз напоминали глазницы черепа. Спеванкевич не выдержал, рванулся в сторону и бросился опрометью прочь. Сделав шагов десять, он запутался в проволоке, валявшейся на земле, и растянулся во весь рост. Он лежал, постанывая и ощупывая ногу, разодранную в лодыжке. Под пальцами была кровь… Маг приближался, тихо тренькая на мандолине.
— Где вы тут?
Кассир притаился, но белый луч фонарика, вспыхнув, стал перескакивать с предмета на предмет, пока Спеванкевич не был обнаружен и свет не брызнул ему в глаза.
— Так и знал, что запутаетесь, эта проволока лежит тут с четырнадцатого года, надеюсь, не поцарапались? Было б очень жаль…
— Нет, нет, — поспешил заявить кассир, хотя боль в ноге не унималась. Невозможно было понять, откуда взялась эта неожиданная предупредительность.
— Простите за бестактность… Но вы напрасно заговорили о летучих мышах, которые вам привиделись, к тому же в большом количестве… Ведь я содрогаюсь при мысли даже об одной-единственной мыши… вот уже более десяти лет она преследует меня во сне… Впрочем, первое время после возвращения на землю я всегда немного нервничаю…
— Вполне понятно, — миролюбиво отозвался кассир, решив прибегнуть на всякий случай к лести, — Каждый разволнуется после такого путешествия.
— Что значит «каждый»? Вы что, смеете предположить, что кроме меня, одного-единственного, кто-то еще отважился бы на такое путешествие?
— Что вы… Вы меня обижаете, считая таким профаном…
— Впрочем… Я парю между Господом Богом и тайнами мирозданья… Знайте об этом…
— Да ведь об этом знают все!
— Неправда! Об этом не знает никто! И если вы хоть словом обмолвитесь о тайне, недостойным свидетелем которой вам выпала честь явиться, то горе вам! Забудь об этом! Молчи!
— Я уже забыл и буду молчать — клянусь!
— Тысячи хитроумнейших людей пытаются выведать мои тайны. Все усилия государства направлены на то, чтоб проникнуть в мои открытия, по сравнению с которыми все труды Коперника, Лапласа, Ньютона — игры ребятишек в детском саду. Министр финансов, желая удержаться на посту, решил во что бы то ни стало узнать рецепт изготовления золота и потому держит меня в тюрьме, в окружении сотен провокаторов и экспертов-металлургов, одни прикидываются сумасшедшими, другие — врачами. Этот фарс обходится государству в миллионы, но не дает ничего, хоть и длится вот уже два года. Редко, очень редко, как, например, сегодня утром, мне позволяют удрать тайком на несколько часов в Варшаву, якобы по недосмотру сторожей, которых потом увольняют за это. Жалкие людишки! Сегодня около одиннадцати, когда я проходил по Шпитальной улице, вокруг меня скопилось столько шпиков из всех министерств, из всех банков и газет, из всех партий сейма, что движение на улице остановилось, и полиции пришлось их разгонять, некоторых даже задержали за сопротивление властям — ах, как я смеялся! Вагон, где я ехал, был битком набит тайными агентами — сами видели, какая была давка… В столице мне даже не удалось повидать одного моего приятеля, который ведет мое дело. Чаще я общаюсь с ним путем передачи мысли на расстояние, но он, бедняга, хоть мало-мальски меня понимает, совершенно не умеет отвечать, впрочем, в нашей местности несколько недель назад была открыта центральная радиостанция, которую спешно строили с зимы для перехвата моих распоряжений и приказов, и это ужасно меня нервирует. Вы сразу внушили мне доверие, впрочем, я читаю ваши мысли так же легко, как мысли всякого другого человека… Не согласитесь ли вручить по адресу мой конверт? Я приготовил его несколько дней назад, на тот случай, если повстречаю порядочного человека…
— Спасибо за доверие, я с удовольствием…
— За эту услугу вы будете вознаграждены. Вам будет сопутствовать успех и счастье.
— Мне бы только без происшествий добраться сегодня до дому…
— Слово «Мерукс», написанное на конверте, отведет от вас любую беду. Оно предохранит вас от железнодорожной катастрофы, от экипажей в городе, от кражи, грабежа, от огня и наводнения, от грозы, от любви, от полиции и от всякой болезни… Я, впрочем, тоже буду наблюдать издалека…
— Спасибо, спасибо, я непременно завтра отнесу. В четыре я буду там, непременно и обязательно… Не разрешите ли и впредь пользоваться этим святым словом в случае необходимости?..
— Не имею ничего против, но предупреждаю: если вы откроете кому-либо это слово, вы заболеете проказой и сгниете заживо в страшных мучениях…
— Об этом не может быть и речи!
Примерно полчаса назад кассир наконец догадался, с кем он имеет дело. Итак, он рядом с Творками[15] следовательно, недалеко от станции Прушкув. Теперь задача состоит в том, чтоб отделаться от полоумного чародея и отправиться в путь. Он сунул в карман толстый конверт, улыбнулся как можно любезней и хотел было самым вежливым образом откланяться, как вдруг маг схватил его за плечи и тряхнул с такой силой, что у Спеванкевича щелкнули вставные челюсти.
— Знаю, что ты сейчас про меня подумал… Я все знаю, негодяй, провокатор, предатель… Комедиант, болван…
Изрыгая Спеванкевичу в лицо страшные проклятия, сумасшедший то встряхивал его, то толкал. Кассир пятился шаг за шагом, стараясь не растянуться на камнях, на которые то и дело натыкался.
— Дорогой мой, вы ошибаетесь…
— Я никогда не ошибаюсь, никогда, — мерзавец, подлец…
— Отпустите меня…
— Не отпущу… Не отпущу, я загоню тебя в яму, откуда тебе не выбраться, брошу в бездонную клоаку, где корчится от мук столько предателей… Будешь висеть вниз головой в зловонной жиже и не сможешь ни вылезти, ни утонуть… Я обрекаю тебя на семьсот лет, три месяца и одиннадцать дней…
В этот момент кассир почувствовал вблизи густое омерзительное зловоние и в страхе, что угрозы сумасшедшего вовсе не метафора, рванулся с мужеством отчаяния, освободился и вновь пустился наутек.
— Стой! Стой! Стрелять буду!
Перед кассиром металось по траве светлое пятно от электрического фонарика, за спиной слышался топот, но в ногах у него играла юношеская резвость, и он бы, конечно, удрал, если бы не заборчик, на который он налетел с размаху. Сумасшедший уже держал его за воротник.
— Я вас прощаю, вижу, вы слишком глупы, чтоб знать, что надлежит думать и что делать. Отпускаю тебя с миром и даже прошу принять мои извинения. Я знаю, такого, как я, не поймет первый встречный кретин. Надо поберечь нервы… Плевать я хотел, что про меня думают…
Даруя Спеванкевичу таким образом прощение, сумасшедший тем не менее его не отпустил: вцепившись в воротник, он приблизил к нему свое лицо, и они почти коснулись носами. Кассир рванулся, увидев жуткие черные глазницы, окруженные фосфорическим свечением.
— Дайте ухо… — прошептал маг, с беспокойством озираясь. Из черной глубины парка донеслось лошадиное фырканье. — Скорей, скорей, я хочу открыть вам великую тайну.
Прижатый к забору, кассир изворачивался как мог: очень уж страшно было… Но сумасшедший с ним совладал и, навалясь всем телом, зашептал, касаясь губами уха:
— До поры до времени мне приходится прикидываться сумасшедшим… Но осенью пробьет час… Коварная Польша покорится… ей суждено цвести у моих ног… Я осыплю тебя золотом… Сделаю министром, генералом, архиепископом… Но сейчас я сам в критическом положении… Одолжите десять злотых…
Кассир начал рыться в кармане пальто, стараясь вытащить из скомканной пачки купюр какую-нибудь бумажку. Левой рукой при этом он пытался оттолкнуть от себя сумасшедшего, полный опасений, готовый к тому, что в любой момент может приключиться что-то еще. Наконец он надорвал пачку и вытянул банкнот, кажется, в пятьдесят злотых. Холодные гибкие пальцы тотчас схватили деньги. Таинственная лошадь фыркнула неподалеку. Из-за деревьев показалось нечто похожее на приземистую человеческую фигуру. Перемещалась эта фигура довольно странным образом, с большой медлительностью. На голове — огромная шляпа, кажется, белая, под шляпой, судя по всему, — плащ, длинный, стелющийся по земле. С усилием вглядываясь в чудовище, предчувствуя покушение, Спеванкевич хотел было податься назад, но ему не позволил забор, не отпускал кассира и маг, обхвативший его за пояс… Вот, значит, как… Он у них во власти, ему суждено погибнуть в этом безлюдье… Спеванкевич рванулся снова, но мнимый сумасшедший его не выпустил… Внезапно кто-то снова фыркнул, бодро, зычно, как настоящая лошадь, и кассир закрыл глаза…
