Тревога и стыд поднялись волной, но быстро схлынули под натиском логических аргументов. Во-первых, я здорово сомневалась, что ротмистру могло прийти в голову как-то воспользоваться моим невменяемым состоянием, а во-вторых, за мытье его, по-хорошему, стоило бы не ругать, а благодарить: на мой вкус, нет ничего хуже ощущения застарелого липкого пота от лихорадки. Я знаю, я всегда стараюсь болеть в одиночестве, и сил добраться до ванны у меня обычно не бывает.
В конце концов я все же сумела открыть глаза. В комнате царил густой сумрак, в котором край кровати только смутно угадывался.
— Как себя чувствуешь? — раздался рядом совершенно лишенный сонливости голос Ветрова. А я думала, он спит.
— Чувствую, — медленно проговорила я. Голос был таким же слабым, как и все тело, но он все-таки был, и говорить мне было не так уж сложно. — Живой, — решила я. Жаловаться на слабость не хотелось, а в остальном все было довольно неплохо.
— Приятное ощущение, — со смешком согласился мужчина.
— Что со мной было? — задала я самый животрепещущий вопрос.
— Ты дала отличный повод для контактов с плащами. Умудрилась подцепить какую-то жутко опасную местную заразу, от которой эти идиоты дохнут пачками.
— И в чем здесь повод для контактов? — озадаченно уточнила я. — И почему идиоты?
— Идиоты потому, что у меня познаний в биологии больше, чем у этой «развитой цивилизации». У них вообще такого понятия, как медицина, нет. Сдох — и ладно, не сдох — повезло. Ты умудрилась выбрать заразу, с которой обычно не везет. Несколько часов лихорадки — и привет, — мрачно хмыкнул он.
— Не понимаю, — растерянно пробормотала я. — Как наши проглядели неизвестное смертельно опасное заболевание? И… почему я выжила?
— Хочешь это исправить? — фыркнул Ветров. — Просто повезло. Видимо, на людей оно действует слабее.
— Я вам не верю, — упрямо возразила я. Сложно сказать, откуда я это знала, но почему-то чувствовала: без его участия не обошлось, и в этом «просто повезло» он откровенно соврал.
— Да сколько можно, — вдруг раздраженно прорычал он. — Что мне еще надо сделать, чтобы ты перестала мне выкать?! — мужчина навис надо мной. В темноте виднелся только смутный силуэт, и уж точно нельзя было рассмотреть выражение лица, но, кажется, Одержимый был в ярости. И чувствовалось во всем этом что-то болезненно-застарелое, неожиданно принципиальное.
— Я… не понимаю, — неуверенно промямлила я, совершенно теряясь от такой вспышки на пустом месте. — Почему вам это так важно? Мы же…
— Ах да, я понял. Родословной не вышел, — процедил он, резко отстраняясь.
— Игорь, постойте… постой! — я попыталась поймать его за руку, но это оказалось запредельное усилие — протянуть ладонь я была не способна. — Это просто привычка! Я совершенно не понимаю, почему вы… ты так реагируешь, но, если это так принципиально, я… Я не хотела тебя обидеть. Зачем тебе это? Почему так важно, ты или вы? — совершенно запутавшись, напрямую спросила я. Он ведь явно здорово обиделся, и это все отдавало продолжением недавнего бреда. Огромный взрослый мужик всерьез обижается просто из-за того, что я вежливо с ним разговариваю. Раньше мне казалось, что он так ведет себя из природной вредности и только для того, чтобы позлить меня. Сейчас стало ясно, что дело гораздо серьезней.
— А почему тебе принципиально обратное? — все еще раздраженно, но уже явно остывая, спросил он.
— Это не принципиально, это… с детства вбитая привычка, — осторожно подбирая слова, попыталась ответить на странный вопрос. — «Ты» — оно более снисходительное, «вы» — уважительное. Обычно для «ты» требуется разрешение. Но если для… тебя это так важно, я постараюсь. Хотя все равно не понимаю почему.
— Бесит, — коротко отозвался он. Пару секунд помолчал, но потом все же решил пояснить: — Отдает лицемерием, формализмом и предательством. Гадость, сказанная в вежливой форме, становится еще большей гадостью, чем в грубой. Ладно, спи, тебе сейчас это нужнее всего. Только поешь перед этим.
Каким-то загадочным образом ориентируясь в темноте, он добыл из ниши в стене колбу с питательным раствором, аккуратно меня им напоил. Я попыталась удивиться, откуда у мужчины навыки сиделки и знания об обращении с больными, но тут же сама на этот вопрос ответила: наверняка он обучался основам медицины. Если даже нам их давали в Университете, то уж военным — тем более были должны.
Потом Одержимый вышел. Видимо, внезапного нападения он уже не опасался или ушел ненадолго, по исключительно важному делу.
А я, уже погружаясь в нормальный, не горячечный сон, вяло подумала, что причиной настолько агрессивного неприятий такой простой вещи, как вежливое обращение, может быть только очень большая и очень личная обида. Или, может быть, детская травма. Откуда мне знать, как обращались в приюте с маленьким мальчиком, которого испугались собственные родители?
Когда я проснулась в следующий раз, Ветрова в обозримом пространстве не наблюдалось. Несколько секунд я потратила на оценку собственного состояния — и пришла к выводу, что чувствую себя вполне неплохо. Настолько неплохо, что способна самостоятельно встать, одеться и дойти до уборной. Правда, на свою голову, успела выполнить только первый пункт. Когда ноги коснулись пола, комната наполнилась мягким рассеянным светом, а через мгновение вернулся Одержимый. Совершенно растерявшись, я неловко попыталась прикрыться руками.
— Да ладно, чего я там не видел, — в своей привычной манере ухмыльнулся мужчина, скрещивая руки на груди и приваливаясь плечом к краю входного проема.
— Игорь Вла… — раздраженно начала я, но осеклась, вспомнив, до чего мы договорились вчера, и продолжила, стараясь говорить ровно и уверенно: — Игорь, отвернись. Пожалуйста.
Он усмехнулся, но послушался и действительно повернулся ко мне спиной, опираясь о стену уже другим плечом.
Достав из шкафа комбинезон, я шмыгнула в уборную, уговаривая себя успокоиться и перестать смущаться.
— Тебя, когда проснешься, жаждали видеть аборигены, — насмешливым тоном заметил Ветров, оборачиваясь, когда я, уже одетая, вернулась в комнату.
— Именно жаждали? — растерянно уточнила я. — Как-то это на них не похоже.
— Да ладно, — с неприятной глумливой ухмылкой возразил он. — Стоило выгоду почувствовать, сразу такими разговорчивыми стали — мама не горюй. Оказалось, прекрасно они могут общаться без своих плясок, надо только захотеть.
— Кхм. И о чем ты успел с ними поговорить? — морально готовясь к катастрофе, спросила я.
— Я их в основном грубо посылал, — смерив меня насмешливым взглядом, Ветров слега повел плечом. — Ну, и с разрешения твоего начальства сообщил, что мы можем вылечить и эту их «горячую смерть», и вообще все что угодно. Они, конечно, поначалу не поверили, но твой пример их впечатлил: бабы от этой заразы у них дохнут практически без вариантов. Что, кстати, странно, потому что самки обычно более живучи.
