О драконице я особо не беспокоился. По-видимому, обиделась и свалила. Но я на нее не злился. Скорее, на себя. Зачем было орать на нее и срывать на ней свою злость? Хотя она тоже хороша! Не понимает, что семья для меня святое, и забывает, что не будет нас — не будет и ее. Мы — последние хранители знаний о Стихиях. И стоит нам погибнуть, она заснет так же, как когда-то остальные.
Не знаю, сколько я времени я провёл в пути — час, может, два. Уже давно стемнело, а я все шел, не разбирая дороги, практически на автомате передвигая ноги. Хоть я и чувствовал себя предельно хреново, но мысли заночевать в лесу у меня не возникло. Почему-то я вбил себе в голову, что мне надо идти. Вот я и двигался вперёд, абсолютно бездумно, стараясь только не наткнуться на деревья. Пару раз споткнувшись о корни, здорово ушиб ноги, но и это меня не остановило. В темноте я видел хорошо, да и уверенность, что я делаю все правильно, присутствовала. Только вот что правильно и зачем я это делаю? На эти вопросы ответов не было.
Подсознательно я стал замечать, что не просто двигаюсь, а как бы даю круг. Попытался скорректировать маршрут, но ничего не вышло, стоило отключить голову, как я возвращался на прежний путь.
—Интересно, кто ж меня кружить вздумал? — шевельнулась вялая мысль. Но даже сосредоточиться на ней сил не хватало, и я, оставив попытки сопротивляться, послушно поплелся туда, куда ноги вели. Приблизительно через час плутаний я все-таки вышел на большую поляну, в центре которой стояла избушка. Да-да, именно избушка! Не на курьих ножках, но чем-то таким веяло от нее, потусторонним, что ли. Низкая ограда, что окольцовывала ее, не была призвана защитить от чего-либо, а просто определяла границы двора.
Вокруг было тихо, не пели птицы, не дул ветерок, все как будто замерло.
Оглядевшись по сторонам, я пошел к домику, справедливо рассудив, что ночевать под крышей всяко лучше, чем на голой земле.
Не успел я сделать и пары шагов, как дверь избушки бесшумно отворилась, и на пороге показалась пожилая женщина в опрятном платье. Миг, и ее лицо как будто слегка поплыло, меняя внешность, да и сама фигура была зыбкой. Но это ощущение быстро прошло, будто и не было его. И передо мной вновь стояла обычная старушка, с доброй улыбкой на лице глядящая на меня.
—Наконец-то ты дошел! — сказала она. — А я уж думала, всю ночь проплутаешь по лесу.
—А вы вообще кто? — еле-еле собравшись с духом, спросил я. Чувствуя, что еще немного — и потеряю сознание, я уселся перед ней прямо на землю, так как ноги уже не держали. Это место будто вытягивало жизненные силы.
— Ох ты ж мне, запамятовала! — запричитала она. — Чуть родовича не убила!!! Потерпи, милок, сейчас полегчает…
Взмахнув рукой, она швырнула в меня сгусток энергии, светящийся пронзительно-голубым. Моментально стало лучше, голова прояснилась, и, хотя в теле еще ощущалась дикая слабость, желание помереть куда-то испарилось. Попытавшись встать, я снова шлепнулся, больно ушибив зад. Сил не было от слова совсем.
Бабушка, охнув, кинулась ко мне, приобняв за плечи, помогла встать на ноги.
—Эк тебя моя изба-то выпила! — удивилась она. — А ведь должна была почуять кровь родную. Ан нет… Видать, в тебе много тьмы-то скопилось. Хотела я с тобой побеседовать сначала, да видно, сперва лечить тебя придется. С таким-то не о чем и разговаривать! Ну да ничего, дело поправимое.
Недовольно что-то приговаривая, она потащила меня к стоящему в сторонке от избы срубу, над которым вился дымок. Затянув внутрь и уложив на лавку, она споро принялась раздевать меня.
Сняв всю одежду, она чуть ли не волоком затащила мое ослабленное тело внутрь жарко натопленного помещения.
—Баня, — догадался я, рассматривая пыточные инструменты, развешанные по стенам. Веники, кадушка, мочалки всякие. Для меня, как городского жителя, про баню слышавшего только из рассказов, все было в новинку. И зад мой, почуяв, что скоро все-таки получит долгожданных трындюлей, заныл в ожидании.
А она, разложив меня на лавке, метнулась в другую комнату, откуда вернулась уже в длинной белой нательной рубахе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Плеснула какой-то отвар на камни, отчего в помещении запахло медом и мятой. Тело моментально покрылось испариной, старушка, взяв приятно пахнущую мазь, стала втирать мне ее в спину. Руки у нее были мягкие, но чувствовалась в них огромная сила. С каждым её движением мне казалось, что мазь проникает все глубже в меня.
Нисколько не смущаясь, закончив со спиной, она перевернула меня и проделала ту же процедуру на другой стороне тела.
Завершив растирание, она откинула мокрую прядь со лба и вновь поддала жару, налив на раскаленные камни отвар уже из другого ковша. Вдохнув пар, насыщенный пряным ароматом неизвестных мне трав, я почувствовал, что сознание мое стало уплывать.
А она, взявшись за заранее запаренный веник, осторожными движениями стала охаживать меня, приговаривая:
— В высоком тереме, в горнице Перуновой
Сидит на дубовой колонне Орел, птица витязей.
Взор его ясен, когти остры, а крылья черней ночи.
Всем дарует он силу, кто телом крепок, да душой чист.
Всех лечит он силой рода, кто к дубу тому прикоснется.
Дуб, символ родовой силы, дуб, символ мужской силы.
Суть твоя могущественна, корни твои глубоки, ветки твои крепки.
Пусть же и добрый молодец будет крепок перед врагами своими,
пусть же будет он защищен от их козней и нападок!
Пусть хвори и тьма, что в теле его, уйдут по семи дорогам и развеются на семи ветрах.
Слово это не перебить! Так тому и быть! Да свершится!
Произнеся заговор двенадцать раз и столько же раз ударив меня по плечам веником, она взяла второй и снова принялась охаживать меня ими, не жалея сил.
Пребывая в полубессознательном состоянии, чувствовал я, как возвращаются силы, как с каждым ударом очищается тело, как свежеет голова и наливаются силой мышцы.
А она все била и била, и тело уже не чувствовало ударов, растекшись по лавке, подобно киселю.
Наконец, закончив меня избивать, она вновь подняла меня на руки и вынеся во двор, швырнула в небольшое озеро, что было за баней.
Ледяная вода так взбодрила меня, что я, матерясь на чем свет стоит, вылетел обратно и, ничуть не стесняясь наготы, забегал по кругу под громкий смех старушки. А она призывно махнула мне рукой и вернулась в баню. Вынеся большое мягкое полотенце, она укутала меня в него и повела в дом.
А там усадила за стол, который был уже накрыт, стала раздувать самовар.
На еду я набросился так, будто не ел вечность. Каша из печи с маслом, да с румяным хлебом, моченые грибочки, мясо какой-то птицы, тушеное с квашеной капустой. Я сметал все, и никак не мог наесться.
Мне казалось, будто я заново родился. Ушли все тревоги, сила вернулась. Нырнув внутрь себя, я удивлением обнаружил, что мой источник будто стал ещё больше, хотя куда уж дальше — непонятно. И он играл, переливался всеми цветами радуги. На пляже возились волки, играя с Валей!!! Она приняла форму!!! Неужели она наконец-то все вспомнила?!!
Увидев меня, девушка испуганно зажала рукой рот и, снова превратившись в сгусток мягкого света, поспешно скрылась в домике. Но я не мог скрыть радости. Раз вернулась форма, значит, и память скоро вернется.
Довольный, я вернулся в реальность и увидел, как бабушка смотрит на меня с улыбкой, не сводя с меня глаз. Я с удивленьем понял, что она знает, где я только что побывал, хотя, когда я ныряю во внутренний мир, время в реальности останавливается.
—Бабушка, а вы кто? — повторил я вопрос, который задавал до этого.
—А ты сам-то как думаешь? — усмехнулась она. — Да и ответ ты знаешь, просто признаться себе в этом не хочешь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
—Баба Яга? — с недоверием спросил я, решив, что раз есть лешие и русалки, то и она, возможно, существует.
—Угадал.
—А это значит, сейчас вы меня в баньке попарили, накормили, напоили, потом спать уложите и съедите, когда я засну?
—Ах-ха-ха-хах, — залилась она веселым смехом. — Вот прям сырым и съем! Хотя нет, лучше зажарю целиком, если печь подходящую по размеру найду… Совсем вы со своими сказками из нас монстров сделали!
