В 1880-е годы Савина много выступала в заурядных в литературном отношении пьесах. В это десятилетие сгустились сатирические краски ее палитры. Савина охотно бралась за те роли, где требовалось передать внутреннюю никчемность, душевную пустоту вздорных кокеток и хищных чаровниц. Еще совсем недавно, следуя этике шестидесятников, героини Савиной видели в любви величайшую жизненную ценность, противостоящую бездуховности. Но прежние противопоставления — любовь и жизнь, любовь и долг — сменились новым, вполне современным — любовь и деньги, и вопрос о том, что предпочесть, для молодых савинских героинь в пору всеобщего финансового ажиотажа 1880-х годов, как правило, не стоял.
Осуждающая интонация звучала у Савиной в роли Ольги Ранцевой ("Чад жизни" Б. М. Маркевича). Дочь простого исправника, далеко не щепетильная по части моральных устоев, Ольга Ранцева — Савина со страстью азартного игрока поднималась по ступеням заветной "лестницы славы". Ее не трогали ни смерть отца, ни страдания близких людей. В ласковом взгляде Ранцевой — Савиной таилось вероломство, в нежных звуках голоса — предательство. "То слегка презрительный [тон] с мужем, то кокетливый, заразительно-веселый с любимым человеком — Ашаниным, то, наконец, полный покорности, уважения и угодливости с сановником Наташинцевым, за которого она метит выйти замуж. {…} И Савина, мастерски варьируя интонации, давала зрителю ясное представление об отношении героини ко всем действующим лицам", — вспоминала актриса М. И. Велизарий [52].
Фраза Ранцевой — Савиной: "Я буду графиней Наташинцевой" — стала в Петербурге крылатой; ее повторяли, когда хотели сказать о циничном продвижении к желанной цели. Но мечта Ранцевой не осуществилась, свет не принял ее, она задохнулась в "чаду жизни". Савина на протяжении всего спектакля рисовала Ранцеву холодными, резкими красками.
В 1880-е годы Савина завоевала такое положение в театре, которого до нее не имел ни один актер Александринской сцены, разве что Василий Каратыгин, легендарный образ которого постепенно растворялся в памяти зрителей. Публика приходила в театр и спрашивала у сторожа: "Савина играет?" Если сторож отвечал, что играет, публика шла к кассе и брала билеты, даже не поинтересовавшись, что идет. Если сторож отвечал «нет» — публика уходила и театр в тот день был наполовину пуст. Савина, писал рецензент в 1886 году, с полным удовлетворением могла сказать: "Александрийский театр — это я".
Что же касается ее постоянного партнера, то, несмотря на полное, казалось бы, благополучие актерской карьеры Сазонова, его беспокоили, и не без причины, некоторые происходившие вокруг перемены. Может быть, их и не замечали верные поклонники его таланта, но он сам ощущал около себя холодок равнодушия. И это равнодушие и какая-то незаинтересованность в нем как в актере проявлялись чаще всего тогда, когда он выступал не в паре с Савиной. А триумфы Савиной возрастали независимо ни от чего. Все это болезненно воспринималось Сазоновым и не могло не отразиться на его отношении к партнерше.
В это время Сазонов пытался войти в новый для него круг ролей. Но в героических и романтических ролях он не нашел себя. Правда, трагедия К. Гуцкова "Уриэль Акоста" имела некоторый успех (прошла в январе — феврале 1880 года двенадцать раз), но то был успех пьесы, а не главного исполнителя. Зрители, особенно молодежь, горячо принимали свободолюбивые монологи Акосты.
Трагические, романтические, героические характеры Сазонов снижал, привносил в них обыденность, простоватость, «натуральность». Вот выдержки из отзывов трех петербургских газет об Акосте — Сазонове. Отзывы принадлежат А. С. Суворину, В. О. Михневичу и А. А. Соколову — критикам, которые отнюдь не одинаково смотрели на театр и не склонны были соглашаться друг с другом. Но в данном случае мы видим полное единодушие. Все три отзыва появились в петербургских газетах в один день — 6 января 1880 года. "Акоста выходил у него слишком скромным, иногда даже слишком приниженным" ("Новое время"); "Г-н Сазонов был слишком реален. Акоста вышел у него крайне тривиальным, лишенным всяких поэтических черт" ("Новости"); "Что он не был Уриэлем Акоста во всем его трагическом величии — об этом и говорить нечего" ("Петербургский листок"). А вот что писали газеты, когда Сазонов взялся за роль императора Нерона ("Смерть Агриппины" В. П. Буренина, 1887): "Г-н Сазонов с его несколько размашистыми манерами совсем не создан для исполнения таких античных фигур, как Нерон"; "Г-ну Сазонову печалиться нечего на неудачу: для актера-реалиста не суметь сыграть римского кесаря — не ахти какое горе". Приведенные отзывы свидетельствуют о том, что подобные роли не были «жанром» Сазонова. И в эти годы по поводу разных сазоновских ролей мелькали слова: «простоватый», «размашистый», «добродушный», "удалой".
Но когда он обращался к «своим» ролям, преимущественно бытовым, с налетом характерности и комедийности, он одерживал победы. Так случилось со сложной ролью Тарелкина в спектакле «Дело» А. В. Сухово-Кобылина, поставленном в Александрийском театре в 1882 году, после того как пьеса двадцать лет пролежала под цензурным запретом. Сазонов создавал характер ловкого пройдохи, в котором "хищные инстинкты, жажда животных наслаждений и наживы смешиваются с глубоким лицемерием, подхалимством и трусостью перед начальством" [53].
В этом спектакле Сазонов по праву делил успех со своими великими партнерами — Давыдовым (Муромский) и Варламовым, который в роли Варравина, по свидетельству современников, "возмущал умы" и вызывал ужас.
В 1886 году Сазонов рискнул выступить в главной роли комедии Д. В. Аверкиева "Фрол Скабеев". Восемнадцать лет назад, когда пьеса впервые шла на Александрийской сцене, роль Скабеева играл знаменитый В. В. Самойлов. Сазонов был свидетелем триумфа актера, виртуозно изображавшего ловкого обманщика Скабеева. Ныне Сазонов успешно выдержал нелегкое сравнение, причем искушенные зрители, видевшие обоих актеров, считали, что как раз в водевильных трансформациях, где Самойлов не знал себе равных, Сазонов не уступал своему прославленному предшественнику.
И все-таки эти спектакли, за редким исключением, не вызывали того резонанса, который имели спектакли, где Сазонов и Савина играли вместе. Ведь даже тогда, когда они играли не близкие им роли, участие в спектакле партнера помогало справляться с нелегкими творческими задачами. "Г-жа Савина, — читаем в отзыве на спектакль «Соловушка» И. В. Шпажинского, сгладила многие авторские шероховатости чудесною игрою во втором действии, хотя надо правду сказать, у нашей талантливой примадонны очень мало данных для изображения купчих. И тем не менее сцена ее объяснений с г-ном Сазоновым была разыграна с замечательным блеском" [54].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
