Нанетт сидела у окна в своей комнате, прижавшись носом к стеклу, и наслаждалась зрелищем. Она получала удовольствие от всей этой какофонии. В прошлые годы ради того, чтобы побывать на такой ярмарке, она вставала очень рано. Как всякая порядочная лимузенка, Нанетт любила поговорить и потолкаться среди таких же, как и она сама. Этой зимой она часто бывала в плохом настроении, поскольку тот, кого она обычно называла своим зятем, а в последнее время — своим палачом, предписал ей покой и тепло, заставив смириться со множеством всяческих запретов.
Мари снова обвела взглядом площадь. И задержала дыхание, ощутив беспокойство.
«Адриан уехал в район Бейна, но пообещал вернуться к обеду. Каким пустым мне кажется дом…» — думала она.
Накануне Камилла уехала в Брив, где она училась в коллеже для девочек. Мари до сегодняшнего дня откладывала разговор с мужем. И сгорала от нетерпения.
«Это правильно, что я решила подождать! Если Адриан повысит голос или разозлится, Камилла об этом не узнает. Но почему он до сих пор не вернулся?»
Наконец ее желание сбылось: «Траксьон» Адриана медленно проехал вдоль загородок, сквозь которые виднелись розовые спины свиней, — одни животные барахтались в грязи, другие спали там же.
— Ну и шум! — воскликнул доктор, выходя из автомобиля. — А запах! Мари, как мило с твоей стороны ждать меня на пороге! Я чувствую себя моряком, который возвращается в порт!
С этими словами он обнял жену за талию и привлек к себе. Она показалась ему слегка расстроенной, но он не обратил на это особого внимания. Они быстро пообедали в кухне в компании Нанетт. Когда старушка, как обычно, удалилась к себе в спальню для послеобеденного сна, супруги оказались тет-а-тет в тишине, нарушаемой только тиканьем настенных часов.
— В котором часу ты снова уедешь? — спросила Мари, скатывая пальцами кусочек хлебного мякиша.
— Ближе к вечеру. Нужно навести порядок в бумагах. С радостью приму твою помощь, если у тебя найдется для меня немного времени. Это возможность несколько часов побыть вместе!
Адриан лукаво улыбался. На его широкий лоб, который она так любила гладить, упала прядь серебристых волос. На мгновение Мари решила отказаться от своей затеи. Зачем портить такой прекрасный момент близости? И тут Адриан сказал:
— Сегодня вечером мне нужно зайти в приют, послушать одну из девочек. Наверняка у нее бронхит. Речь идет о маленькой Мадлен.
— Наверное, мама Тере очень переживает, ведь она так привязана к этой девочке! Тем более что Мадлен такая ласковая и послушная! Адриан, раз ты сам заговорил о приюте, скажи, ты подумал о моей просьбе в канун Рождества?
Мари не осмеливалась поднять глаза на супруга в страхе, что прочтет на его лице раздражение или даже гнев. Опасаясь худшего, она встала, подошла и устроилась у него на коленях, словно дитя, которому нужны ласка и нежность. Воцарилась тишина. Через какое-то время она попыталась еще раз:
— Любовь моя, умоляю, не бросай «нет» мне в лицо, как в тот раз! Я понимаю, на это должны быть какие-то причины, но мне ты показался тогда таким жестким, таким отстраненным… Я пришла в полное замешательство!
Адриан ничего не ответил, но напрягся, Мари это почувствовала и, прижавшись щекой к его чисто выбритой щеке, сказала:
— Дорогой, я снова завела с тобой этот разговор, потому что уверена: этой девочке очень нужен дом, мама и тепло семьи…
— И, разумеется, ты должна стать этой мамой, а наш дом — тем самым «идеальным домом»! — живо откликнулся Адриан. — Мари, к чему все это? С завтрашнего дня ты начинаешь работать в школе при аббатстве и будешь видеть эту девочку каждый день! Сколько я тебя знаю, ты всегда кого-то учишь читать и писать, если не утешаешь и уговариваешь, что ссадина на коленке скоро заживет. Я сказал тебе раз и повторяю снова: я не хочу усыновлять ребенка.
Адриан деликатно, но настойчиво отстранился, потом помог ей встать.
— Прости меня, Мари, но у меня нет других аргументов. Я хочу, чтобы ты поняла: тема закрыта!
Она внимательно посмотрела на него. Адриан был рассудительным человеком, умел владеть собой. Чувствительный и щедрый душой, он всегда старался поддержать того, кто нуждался в сочувствии и участии. Однако сегодня он показался ей упрямым, жестким и чересчур авторитарным.
Их взгляды встретились. Адриан первым отвел глаза и воскликнул:
— Не смотри на меня так! Я не чудовище! Я уважаю труд монахинь, которые отдаются душой и телом служению этим сиротам. Я достаточно часто бываю в приюте по делам, чтобы знать: у девочек все есть, и ласка, и внимание. И если ты будешь видеть их каждый день…
Мари нервно закивала и через пару секунд спросила:
— Адриан, что происходит? Стоит мне заговорить о Мелине, как ты начинаешь злиться!
В кухне повисла долгая тишина, если не считать теперь уже раздражающего тиканья часов и свиста чайника. Адриан провел рукой по волосам. Он был похож сейчас на человека, который готов броситься в воду, но еще колеблется, не зная, будет ли удачным прыжок. И все же он решил объясниться и заговорил серьезным тоном:
— Мари, случай с Мелиной особенный. Несколько дней назад я разговаривал о ней с матерью Мари-де-Гонзаг и… Скажем так, мы вспомнили обстоятельства рождения девочки. Я не должен был тебе рассказывать, но ты меня вынуждаешь. Мелина — плод насилия над женщиной. И прости, если я покажусь тебе человеком недалеким, но мне противна сама мысль об этом! Это ребенок, о корнях которого ничего не известно. Ее отцом может быть гнусный пьяница, а наследственность — это не шутка. Хочу тебе напомнить, что я врач и кое-что об этом знаю. Идея взять в свой дом девочку, которая, возможно, происходит из порочной семьи, мне совсем не нравится!
Мари в одно и то же время почувствовала облегчение и отчаяние. Одно только слово «насилие» всколыхнуло в ней жуткие воспоминания. Наихудшим же было отвращение, которое ясно читалось на лице Адриана. Она сказала едва слышно:
— Но ведь ее мать ни в чем не была виновата! На ее месте могла оказаться любая женщина, здоровая телом и душой, с которой подло поступил мужчина. Разве то, о чем ты говоришь, — достаточное основание, чтобы оттолкнуть Мелину, невинное дитя?
Адриан прошел к застекленной двери, выходящей в сад. Повернувшись к жене спиной, он сказал быстро:
— Да, это достаточное основание! По крайней мере, для меня. Я знал отца твоих детей. Пьер был честным, непьющим и работящим, хоть и гневливым. Я счел своим долгом воспитывать Лизон, Поля и Ману и делал это с радостью, потому что любил тебя.
Мари вздохнула. Ману… Так они звали Матильду, когда та была маленькой девочкой.
— Я все это знаю, Адриан! Для них и для нашей Камиллы ты всегда был прекрасным папой. Поэтому я считала, что ты можешь дать любовь и еще одному ребенку…
Голос Мари сломался. Она не могла больше сдерживать слезы.
— О Адриан, я никогда не просила тебя ни о чем настолько важном для меня. Не могу объяснить, почему меня так тянет к этой девочке! Она такая хрупкая, такая печальная… И это в столь юном возрасте! Я знаю, как ей бывает страшно, как больно ощущать себя одинокой в этом мире, каждое утро ждать чуда… Отца или мать, которые придут в аббатство и заберут ее домой. И это все никак не происходит! Не происходит, Адриан!
Адриан стремительно обернулся, пораженный отчаянием, которое звенело в голосе жены. Увидев, что Мари, как ребенок, трясется от рыданий, он поспешил подойти к ней, обнял ее и стал нежно баюкать, стараясь не смотреть на искаженное горем родное лицо.
— Любимая, дорогая моя, не плачь! Единственное, чего я не переношу, — это видеть, как ты страдаешь! Прошу, успокойся! И забудь о Мелине. Она не должна была попасть сюда, в обазинский приют. Тебе никогда не следовало ее видеть, но судьба посмеялась над нами!
— Что такое ты говоришь? — спросила Мари. — Что ты от меня скрываешь? Почему мне не следовало ее видеть? Ты знаешь что-то, чего я не знаю, это очевидно! И причем здесь судьба? Объясни!
