Журналистка. А!!! Была б хоть артистка.
Тот, которому я привезла авторучку, меня избегал. Как я потом выяснила, редакция совершила опрометчивый поступок, выгравировав на граните его имя. Его корреспондентский грех был тайный. Заметушечки шли в громадном количестве, но под псевдонимом. В них были изысканные выражения типа «встав на трудовую вахту» и «идя навстречу Великому Октябрю».
Я ходила по безоконной улице и не понимала ничего ни в себе, ни в людях. Почему из всех возможных вариантов проверки жизнью мне был предложен этот – молчаливый, без окон, с твердыми пряниками? Или все было не так? Была обычная, снулая периферийная жизнь?.. Как есть снулая столичная…
Меня сразу погрузили в эту жизнь, чтоб знала. Чтоб ведала.
Использовала я когда-нибудь это знание?
Знания ложились пластами. Забыла, как это называется в химии – непереходимость одного в другое.
Мертвые закаменелые пласты.
Или это только у меня?
Кончилось все тем, что корреспондент запряг лошадь и отвез меня в конце концов на маленький полустанок. Там стрелочник поднял свою обшарпанную палочку и остановил товарный поезд. Я влезла на паровоз, и меня повезли на ближайшую станцию.
Из таких сюжетов теперь делают многосерийные фильмы. В двенадцати сериях вам покажут и лошадиное копыто, и паровозное колесо, и белозубую улыбку кочегара, и вы узнаете, какие кругом живут замечательные люди, готовые прийти…
Кочегар не улыбался. Он прокричал громко и отчетливо все, что он думал про стрелочника. Стрелочник, видимо, тоже что-то ему сказал, но мне не было слышно. Я крикнула своему возчику «спасибо», но он в этот момент объяснялся со стрелочником.
Я даже не сумела сделать из всего этого устный рассказ. Не могла, и все.
Бухгалтерия вычла из зарплаты просиженные дни. Государство не может брать на свой счет чужую частную неповоротливость. Надо было брать лошадку сразу. Пешком идти. Газете нужны люди действующие, а не снулые.
Тьфу, привязалось слово. Снулые – умирающие на воздухе рыбы.
Поскольку определяющей в нашей жизни является производственная деятельность…
Мне издалека приветственно машет грешный корреспондент. Он бы с удовольствием написал такую фразу.
Таинственное влияние воспоминаний на нашу стилистику».
? – Свердловск
Здравствуй, Сашка!
Пишу тебе уже из изгнания.
Что такое райцентр? Это пыль и вывески… Причем, как я успела заметить, это самые самодовольные обитатели города. Даже дождь, эта могучая сила природы, ничего не может сделать с пылью. С вокзала я шла под довольно бойким дождиком, и, несмотря на это, ноги по щиколотку увязали в пыли. И в это время, когда мне приходилось бороться сразу с двумя стихийными бедствиями, в упор на меня с каждого квадратного метра смотрели будоражащие душу призывы: «Выполним семилетку досрочно!» Это удивительно, но эти красные ромбики и квадраты с призывами не висят только в мутном небе.
Народ здесь вежлив. Мне приходится усиленно раскланиваться направо и налево. Видел бы ты, какие улыбки раздариваю я тутошним старожилам! Меня принимают за артистку, слышала спор о том, где я снималась. Хочется сыграть на наивности провинциалов и пообещать сделать здесь мировой центр кинематографии.
А вот в райкоме я не полюбилась. И почему это всякие, большие и малые партийные работники относятся ко мне так пристрастно? Вывод: губы завтра не накрашу, хотела не закручивать волосы, но духу не хватило. Черт с ними (работниками, конечно)! Что я тут сумею сделать, еще не знаю.
Для вдохновения у меня отличная комната в очень чистой гостинице. Полы вымыты, «как яичко», и по желтым половицам хочется ходить босиком. Что я и делаю, полностью пренебрегая роскошной ковровой дорожкой (за 1 м – 150 р.).
Ты меня еще не забыл? Посмей только! «Измены не пра-а-щу!» Сдавай экзамены и скорей приезжай! Всех тебе благ, пожелай и мне удачи!
Твоя Галка.
11 ч. ночи (это чтобы ты знал, что я для тебя сном пожертвовала).
Это письмо как раз из тех, про которые я сейчас не знаю – откуда и когда. То же самое я могу сказать и про несуразную поездку с премиальной ручкой герою-рабкору. В отличие от рассказа о еще одной командировке. Это – Магнитогорск и, по всей вероятности, 1959 год.
«Родилось соревнование за коммунистический труд. Мне дали в зубы адрес и сказали: вскрой его нравственную суть… Не надо проценты (только чуть-чуть), а препарируй сердце, легкие и печенку. Печенку особенно. В ней скрывается суть движения.
Самолет пролетал над теми степями, где месяц назад я чуть не сошла с ума от белизны снега, от молчания людей и необязательности существования Хемингуэя.
Ледяная безысходная тоска пробила обшивку самолета, разыскала меня в салоне и села мне на колени.
– Ну как? – спросила она. – Ходишь в театры? Спишь с мужем? Спутник не ты запустила? Не ты? Чего ж ты так? А! Писала отклики трудящихся! А у нас все так же… Спокойно, как в гробу… Белым-бело… Ты ничего не поняла… Ничего… Ответь на простой вопрос: зачем эти спутники? Почему они важнее стрелочника, который для тебя остановил поезд?
Никаких ответов не было.
Была тоска непонимания.
С тех пор каждый раз, садясь на самолет, я перестаю понимать законы существующего миропорядка. Законы действуют для меня на тверди. В воздухе же… В воздухе я думаю о том, что могу оказаться одна на белом, обшитом колышками пространстве, в другой реальности. Я буду перешагивать через нее… Она не будет реагировать на меня… Невозможность сосуществования.
Ну почему, почему они не дали мне тогда своего хлеба с салом, не дали водки?
Чушь собачья эта легенда о безграничной щедрости народа. Может и не подать, еще как может не подать!
– Нечего давать! Нечего давать! – кричала моя бабушка побирушкам, а мама движением фокусника закрывала полотенцем еду на столе.
(Сейчас поковыряюсь и насобираю факты доброты и отзывчивости. Сейчас, сейчас…)
…Приземлилась в городе, где жила одна знаменитая бригада, которая объявила всем, всем, всем о том, что живет по законам будущего.
Смех! Они тогда жили будто бы по законам нашего сегодня?
Все равны, как на подбор,С ними дядька Черномор.
Так все и было.
Прелесть что за парни.
Мы играли в интервью, как дети. Они сами задавали себе вопросы. Сами отвечали.
Говорили: «Запишите, мы хорошие, спасу нет. Факты? Пожалте».
Блокнот распухал от светлого будущего, воплощенного в мускулистых парнях. Можно было жить спокойно, раз такие парни существовали. Они читали Хемингуэя. Они знали все про все. На такой группе А не то что группу Б можно было воздвигать, а весь алфавит взгромоздить было не страшно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
