Подобная политика, в которой воинственным было только название, быстро принесла свои плоды. Парфяне сами ушли из Армении. Тацит пишет, что войны удалось избежать, потому что у парфянского царя Вологеса «очень кстати» объявился соперник. Мы склоняемся к мысли, что эта диверсия, подготовленная сыном Вардана, явилась результатом римской интриги, поскольку именно к римлянам обычно обращали взоры все, кто составлял оппозицию правящему монарху. Таким образом, Рим, даже не развязывая войны, добился в Армении того, чего хотел. Одной демонстрации силы хватило, чтобы к ней не прибегать. Слава за успех предприятия досталась человеку, выбор которого одобрил сенат. Сенаторы, повествует Тацит, радовались, что поручили Корбулону миссию по защите Армении, и им казалось, что «отныне уместно отметить его заслуги». Это был пример прямого приложения политики, которую отстаивал Сенека и которая знаменовала собой возврат к двоевластию, принятому при Августе. Но одновременно в ней нашел воплощение и принцип стоицизма, восходящий, вероятно, к Средней Стое и послуживший Цицерону основой для формулирования максимы, которой, по его мнению, должен руководствоваться каждый государственный деятель: «Война не может быть предпринята с иной целью, кроме обеспечения мира». Политика, проводимая Римом на данном этапе, заслуживает особого внимания по той причине, что впоследствии, уже после отставки Сенеки, Нерон изберет прямо противоположный курс. Судя по всему, Сенека выступал решительным противником любой завоевательной войны, любой военной авантюры. Он не испытывал ни малейшей симпатии — ни как политический деятель, ни как философ — к Александру Македонскому, считая его человеком, утратившим разум, удачливым головорезом, вся власть которого зиждилась на страхе. В этом вопросе политическое завещание Августа, который рекомендовал своим наследникам не менять границ Империи, отвечало тем принципам, которых придерживался Сенека-философ.
Такая же политика проводилась и в Германии. Возглавить легионы, стоявшие в Нижней Германии, Сенека назначил своего шурина (брата жены) Помпея Паулина, которого позже, очевидно, в 58 году, сменил Дувий Авитт, соплеменник и, возможно, должник Бурра. Легатом Верхней Германии стал Л. Антистий Вет, консул 55 года, впоследствии проконсул Азии. Еще до этого он примкнул к оппозиции и разделил политическую судьбу Сенеки, а позже, в период террора, последовавшего за раскрытием заговора Пизона, был приговорен к смертной казни. Оба эти человека, исполняя указания Рима, обеспечили поддержание мира — так, что даже зародился слух, что принцепс якобы лишил легатов права водить свои легионы на врага. Когда на римские земли вторглись фризы, Дувий Авитт ограничился угрозами в их адрес и даже позволил им отправить в Рим депутацию, которая намеревалась испросить у Нерона позволения заселить левый берег Рейна. Но послы фризов получили отказ. Видимо, советники принцепса рассудили, что не стоило создавать опасный прецедент, которым наверняка воспользовались бы другие народы, постоянно стремившиеся к территориальным захватам. Но и после этого легаты всего лишь потеснили отряды, успевшие переправиться через реку. Они вели переговоры с военачальниками фризов, пытаясь уговорить их проявить добрую волю и суля в обмен личную благодарность. Однако метод подкупа, прекрасно оправдавший себя на Востоке, с германцами потерпел полный провал.
Возможно, что в русле того же политического курса следует рассматривать и результаты, достигнутые на Дунае легатом Мезии Плавтием Сильваном Элианом, о котором нам известно из надписи в Тибуре. Этот человек, бывший «соратник» Клавдия по Британии и консул-суффект 45 года, в один из первых годов правления Нерона занимал должность проконсула Азии. Уже после этого, в 56-м или, самое позднее, 57 году он возглавил легионы в Мезии и оставался на этом посту по меньшей мере до 62 года, а может быть, и дольше. Кроме этого мы знаем лишь, что затем он был направлен в Испанию, а в Рим вернулся уже при Веспасиане, чтобы стать претором по делам римских граждан и получить знаки отличия триумфатора. Таким образом, все те годы, что у власти находился Сенека, он оставался в Мезии. Примечательно, что он ставил себе в заслугу обеспечение безопасности границ, достигаемое весьма малыми военными силами. Действовал он в основном через дипломатию и нередко оказывал добрые услуги вождям варваров. Но, несмотря на такую верную службу, Нерон после смерти Сенеки ухитрился о нем «забыть», и лишь с приходом к власти Веспасиана он получил достойное вознаграждение.
К сожалению, мы почти ничего не знаем о той политике, которую Сенека на протяжении своей «пятилетки» проводил в отношении Британии. Светоний в одном-единственном месте сообщает, что Нерон в какой-то момент подумывал о том, чтобы вообще отказаться от этой провинции, и остановило его лишь нежелание предавать славу своего отца, то есть Клавдия. Принято считать, что этот порыв Нерона возник как реакция на мятеж 61 года, однако судить об этом наверняка нет ни малейшей возможности. Из текста Светония следует, что между настроением императора и общим политическим курсом, направленным на поддержание мира на границе, существовала связь. В то же время нам известно, что миролюбивая политика пришлась на первые годы правления, когда Нерон находился под влиянием Сенеки. И напротив, в свои последние годы принцепс вынашивал множество воинственных замыслов. В 68 году он уже собрал войско, чтобы начать поход на Каспийские ворота, но тут его царствованию пришел конец. И упомянутая Светонием причина — боязнь нанести урон памяти Клавдия, удерживавшая Нерона от резкого поворота в политике, гораздо убедительнее вписывается в контекст первых лет его правления, когда покойному императору еще воздавали божественные почести. Впоследствии же Нерон приказал разрушить храм бога Клавдия, возведенный на Целии, и вместо него проложить по холму акведук Клавдиев.
Как бы то ни было, не подлежит сомнению, что в начале царствования Нерона войска, стоявшие в Британии, оставались в бездействии. Сенека направил туда А. Дидия Галла, чтобы при нем остров хоть немного пришел в себя после бестолковой активности предшественника — Остория Скапулы. Галл, которого Тацит упрекает в нерасторопности, проводил по отношению к коренному населению все ту же политику дипломатии, сочетавшуюся с достаточно редкими карательными операциями ограниченного масштаба. Как мы видели, эта же политика нашла распространение и в Азии, и в Германии, и на берегах Дуная. Что это, случайное совпадение? Мы предпочитаем думать, что речь в данном случае идет о строгом следовании директиве Рима, где делами Империи, по общему мнению, заправлял тогда Сенека. И маловероятно, чтобы Рим не отозвал наместника, зарекомендовавшего себя «нерасторопным», если бы его действия противоречили ожиданиям властей.
Но настроения властей явно изменились, когда в 58 году Дидия Галла сменил Г. Вераний. Во всяком случае, Вераний, который умер на следующий год, хвастливо написал в своем завещании, что намеревался покорить весь остров. Разве стал бы он это делать, если б не был уверен, что такова воля императора, который в это время уже тяготился своим советником и начинал проводить собственную политику? И чем, если не сменой курса, объяснить назначение на место Верания, умершего в Британии, Светония Паулина? Полководец и бывший сподвижник Клавдия, когда-то отличившийся в Мавритании — именно он первым преодолел хребет Атлас, в награду удостоился избрания консулом-суффектом. То, что выбор пал на этого человека, говорит само за себя. Дело, едва начатое Веранием, требовало завершения — в действительности с ним полностью (или почти полностью) справится лишь Агрикола; речь шла о том, чтобы довести до конца исследование острова, а затем провести колонов через незнакомую гористую местность. Ясно, что, посылая управлять Британией ветерана колониальной разведки, Нерон и советники, по чьему наущению он действовал, меньше всего думали о подготовке надежных путей отхода для римских войск. Напротив, они явно стремились захватить весь остров. Военная операция, проведенная Паулином против Англезия (Моны) практически сразу после того, как новый военачальник возглавил войско, служит еще одним признаком наступательного духа новой политики Рима.
Известно, что всего лишь двумя годами позже вспыхнуло крупное восстание Боудикки. Нет никаких сомнений, что оно явилось следствием нового политического курса: вожди покоренных Римом племен внезапно обнаружили, что теряют власть над своими владениями и что терпимому отношению со стороны Рима, на которое до сей поры они могли рассчитывать, приходит конец. С другой стороны, жестокое поведение римских солдат вызвало ответную волну ненависти доведенного до отчаяния населения.
Справедливости ради следует сказать, что древние историки объясняют этот мятеж разными причинами. Тацит, впадая в противоречие с самим собой, пишет, что одной из них явилась жестокость Паулина, но тут же утверждает, что свою роль сыграли чрезмерные поборы, которыми обложил население прокуратор Кат. Дион Кассий, в свою очередь, делает акцент именно на экономических причинах и также обвиняет, во-первых, Ката, занявшего слишком жесткую позицию и якобы потребовавшего немедленного возвращения займов, предоставленных местной знати Клавдием, а во-вторых, Сенеку, который, по его словам, «одолжил британцам сорок миллионов сестерциев в надежде получить высокий процент, но затем настоял на срочной выплате долга, прибегнув к насильственным мерам». Последнее обвинение не может не изумить, ведь оно направлено против человека, который всего несколько лет спустя предложит Нерону все свое состояние, человека, который признавался, что не испытывает никакой радости, когда приходят корабли из Александрии, с которыми к нему прибывают отчеты о положении дел в его египетских владениях. Зная, что Дион Кассий подчас пользовался источниками, враждебно настроенными к Сенеке, легко предположить, что перед нами самая обычная клевета, подобная той, что распространял Свиллий.
