скользя внутри на полной скорости, чтобы, наконец, взорваться обжигающим внутренности оргазмом.
А потом они долго лежали, на полу, освещенные лунным светом и молчали.
Говорить не хотелось, хотелось просто вдыхать женственный аромат, который не перебьешь ни одними духами.
— Давид… Хозяин, — еле расслышал он сквозь шум в голове и заполошное дыхание.
— Говори, сегодня можешь просить о чем хочешь, — с улыбкой еле выговаривает он и покрывает поцелуями влажную шею.
Наверное, целую минуту она молчала, просто часто дышала, и каждый раз выпускала струю воздуха, когда хотела произнести свой вопрос или просьбу.
— Я не знаю, когда еще попаду в Париж и попаду ли вообще…
— Не надо загадывать.
— И все равно. Вы так много работаете, может быть отдохнете.
— Я только что прекрасно отдохнул, — руками он провел от тонкой талии к бедрам и стал двигаться внутри медленно и нежно, чувствуя насколько там сейчас мокро от смешения соков. — Но если хочешь повторить, я могу сказать, что снова устал…
Она мягко рассмеялась и чуть покрутилась и Давид тут же снял с ее тела часть нагрузки, приподнявшись на руках.
— Хочешь посмотреть Париж?
— С тобой, — отвечает она и обрисовывает кончиками пальцев контуры его упрямого лица.
Странно даже. Как будто запоминает. Словно хочет сказать спасибо и прощай.
Но еще рано говорить о расставании. Он не уверен, что вообще готов будет об этом говорить. Что готов закончить эту безумную игру в тайну и ложь.
Может именно женский секрет так сильно его привлекает, а может эта проклятая невероятная невинная развратность, в которой Давид буквально купался, как в горном озере.
Там не было дна, и очень часто он просто боялся утонуть, держался на поверхности изо всех сил.
Согласится на прогулку, значит дать слабину, почти захлебнуться, но Давид все равно решается.
— Ладно, я покажу тебе город…
— И Василисе, — напоминает Майя, и Давид усмехается, наконец, откатывается в сторону.
— Куда же без нее. Только тебе придется постараться, чтобы потом отблагодарить меня.
Майя поднимает руки над головой, тянется, демонстрируя холмы и впадины, от которых Давид даже не думает отводить взгляд, а потом просто разворачивается к нему лицом, чтобы закинуть ногу на мужское бедро.
— Я всегда рада сказать тебе спасибо, тем более что обычно ты более чем отзывчив, — говорит она и берет его руку и подносит палец к губам, берет в рот глубоко. Долго и со вкусом облизывает.
— Чертовка, — сдавленно говорит Давид и рукой находит грудь, которую тут же сжимает. В этот момент в его голове бродят самые разные мысли и он решает не юлить и высказать, наконец мучавшую его столько времени. Главную. — Хочу провести настоящую сессию, когда вернемся.
Майя замирает, смотрит испуганно, наверняка понимая о чем речь. Ведь до этого была легкая прелюдия, и Давид решил, что пора переходить к основному блюду. Она готова.
— Как тебе хочется, — шепнула она и чуть застонала, когда рука с груди лаской переместилась на живот и ниже. — Но сначала прогулка.
— Разумеется, — приблизился он к ее губам и вытащил язык ожидая от нее того же.
Она раскрыла губки, показала кончик языка, не отрывая ошалелого, еще немного испуганного взгляда от его глаз и он тут же принялся играться с ее языком, так и не закрывая рта.
Это было почти как секс, но кажется, завело обоих больше, чем соединение тел.
Глава 42. Майя
Время шло, мы находились во Франции третью неделю. Давид не изменился, но стал бывать с нами чаще.
Водил по ресторанам, рассказывал невероятные французские легенды. Он был своими везде, где бы мы не находились. И часто улыбался знакомым.
Мягко, безразлично.
Но от этого простого движения лицевых мышц дыхание спирало, в сердце тут же рвалось из груди.
Он казался ненастоящим, не моим. Снова возникла параллель с золушкой. И я уже чувствовала, что тиканье часов на нашей бомбе становится все громче.
Это пугало, хотелось время остановить, повернуть вспять, чтобы оно перестало нас гнать к неизбежному разрыву. И даже секс, такой невероятно тихий каждый вечер не делал меня к нему ближе.
Между нами стояла стена из моей лжи, его безразличия и поступка, который я только ухудшила. Когда еще два раза приходила в личный кабинет и удаляла все сообщения из папки «спам».
Когда пришло время уезжать, я долго сидела на подоконнике, смотря на сияющую в темноте Эйфелевую башню и не собиралась.
Просто не могла себя заставить встать и сложить вещи в чемодан.
При этом мне не терпелось добраться до Москвы и выяснить все, что происходило с Леной.
У нее очень долго брали анализы, долго обследовали, но все было настолько тайно, что даже Варвара ничего не смогла выяснить.
Я крутила новенький айфон в руках, который мне сам подарил Давид и чувствовала, как теряюсь на перепутье.
Мне срочно нужно в Москву, но и отсюда уезжать я не хотела. Не хотела терять аромат свежих круасанов, цветочные поля, запах настоящего арабского кофе, разговоры с Василисой, и конечно Давида.
Давид. Давид. Его сущность, давно вошла в меня ножом, несколько раз провернулась и застыла навсегда.
Я готова была ради него на все, на любой изврат, который он бы не попросил. Он делал мне больно ночью и лелеял днем, он чередовал кнут и пряник с изяществом палача, занесшего топор.
— Майя, — зашла в спальню Василиса и села рядом со мной.
Она все знала. Мне нужно было рассказать хоть кому-то. И я знала, что Васька не трепло.
— Ты не думаешь, что он не такое чудовище, как ты считаешь?
— Я никогда не считала его чудовищем, — с улыбкой шепчу я, и утыкаюсь лбом в стекло. — Может быть в самом начале. Но я знаю, что такое настоящее чудовище и Давид не он.
— Он бы все понял…
— Мне хочется в это
