«Значит, если бы не ребята, а враги, ты бы и правда дернул? Настоящую?» — едва не спросил Гай. Но не решился.
Да и чего было спрашивать? Он вспомнил тот кинжальный взгляд Пулеметчика. А сегодня! Риск там, у водостока, был, может, и не смертельный, но и не шуточный...
Сержик тоже вспомнил спасенного малыша и его приятелей.
— До чего же бестолковые... Сушись теперь из-за них. Если с мокрыми ногами приду, бабка сразу в оборот возьмет...
— За что? Ты же человека спас!.. Ты объясни!
— Ага, будет она слушать! Сразу за шиворот и получай, милый внучек... — Сержик хлопнул мокрыми гольфами по скамейке и засмеялся: — Знаешь, какая решительная бабушка...
— Баба Ксана? Я думал, она прабабушка, Сержик очень удивился:
— Ты ее знаешь?
— Я... — смешался Гай. — Случайно. То есть не случайно, но... В общем, я когда с ней познакомился, я не знал, что ты ее внук... или правнук. Мне уж потом Ася Новицкая сказала.
Сержик молчал и смотрел вопросительно. Гай объяснил:
— Про бабу Ксану мне тоже Ася сказала. Потому что мы про бюст заговорили. Ну, про тот деревянный портрет офицера, что у нее стоит. Знаешь?
— Знаю, конечно... — Сержик по-прежнему смотрел недоуменно. И кажется, слегка насторожился. Может, решил, как и баба Ксана, что речь пойдет о музее? — А чего он тебе, этот бюст?..
— Да он как раз не «этот», — вздохнул Гай. — Я думал, что он с «Надежды», которой Крузенштерн командовал... Это давняя история, про одного лейтенанта и его бюст... Я подумал: а вдруг это тот самый? А баба Ксана говорит, что нет. Что это какой-то севастопольский герой... И что его друг ее сына вырезал...
— Ну да, — сказал Сержик, словно спрашивал: «Что здесь удивительного?»
— А кто этот офицер? Не знаешь?
— Знаю, конечно. Лев Толстой.
Гай изумленно заморгал. Сержик засмеялся:
— Это не тогда Лев Толстой, когда он с бородой, старый, а раньше. Когда он здесь на бастионах воевал. Ты, что ли, не слышал про это?
Гай, конечно, слышал и читал. И памятник Толстому видел на Четвертом бастионе — черный камень с белым барельефом. И сейчас понял, что барельеф и бюст похожи. И еще вспомнил портрет молодого Толстого в книге «Севастопольские рассказы». Можно было бы сразу догадаться...
«Или что? Ты все-таки надеялся, что это по правде Алабышев?» — с хмурым ехидством спросил себя Гай.
Сержик сказал, словно извиняясь:
— Вообще-то сходство там, наверно, не очень хорошее. Не художник ведь делал.
— Нет, хорошее. Теперь я понял, — вздохнул Гай. — Просто до этого я о другом думал... А баба Ксана почему не знает, что это Лев Толстой?
— Ей говорили, да она не помнит. Старая ведь уже.., А потом и говорить не стали. Пусть думает, что Гриша...
«Конечно, пусть... » — мысленно согласился Гай. И сказал:
— А она мне совсем не показалась злой... баба Ксана... Наоборот...
Сержик тихо улыбнулся:
— А она и есть наоборот. Просто она притворяется сердитой. Чтобы судьбу обмануть.
— Зачем?
Сержик опять глянул доверчиво.
— Ну, понимаешь, она же суеверная. Потому что возраст... Ей кажется, будто за ней кто-то невидимый следит, навредить хочет. И если она кого-то сильно полюбит, этот невидимка может тому человеку зло сделать... Или совсем погубить, как Гришу.
— Кто? Бог, что ли? — смущенно спросил Гай.
— Да нет. Она говорит, что Бог-то как раз добрый... Пока церковь на Большой Морской работала, она туда каждую неделю ходила. А сейчас в другую ходит, на кладбище... Но она говорит, что Бог не может каждого от злой судьбы защитить, людей-то вон сколько... Вот она и притворяется, чтобы горе отвести. Чуть что — сразу меня веником или рушником; «Ах ты злодий, я ж тебя зараз!.. » — Сержик засмеялся, но сразу замолчал и вдруг сказал полушепотом: — А если думает, что сплю, сядет рядом и волосы мои трогает. Шепчет что-то... Мне тогда ее жалко...
Гай робко кивнул: «Понимаю... »
Сержик негромко проговорил:
— Что прабабушка, что бабушка, не все ли равно? Отец ее мамой зовет, хотя на самом деле внук. Она его вырастила...
— Ага, она говорила...
Разговор угас на печальной ноте, и Сержик, видимо, ощутил неловкость. Встряхнулся, сказал весело:
— А иногда она и в самом деле так рассердится, что ой-ей! Тогда из-за гранаты на меня вон как напустилась: «Чтоб тебя с этой страхилатиной поганой дома не было!» Я и пошел куда глаза глядят... Аську встретил — и с ней в Херсонес: она к деду, а я так... А там Руслан, мы с ним раньше вместе учились...
— Рыжий такой?
— Да... Говорит: «Играть с нами будешь? Иди в засаду». Граната сперва в сумке у Аськи была, потом я ее с собой в укрытие взял, незаметно... А потом она — фью! — бабе Ксане на радость... И куда провалилась? — Сержик забавно развел руками.
Вот и настал наконец этот момент. Гай коротко вздохнул и сказал решительно:
— Я знаю, где твоя граната.
Сержик удивился. Так же, как в тот раз, когда услышал о «прабабушке». Смешно замигал, рот округлил.
— Ее не там искали, — сказал Гай. — Она попала под большой камень, там такая яма, вроде норы... Выше по склону...
— А сейчас она где?
— Наверно, и сейчас там. Куда она денется? — хмуро сказал Гай. — Там незаметно...
— А почему ты не достал?
— Ну, а куда я с ней?.. Я ее не сразу нашел, ребят уже не было... А больше я туда не ездил, закрутился...
Сержик рассеянно кивнул. Гай виновато проговорил:
— Я тебя потом искал, чтобы сказать. А ты уехал.
Сержик ничего не ответил. В его молчании Гаю почудилось недоверие. Гай предложил торопливо:
— Давай съездим, я покажу, где она... Или сам привезу, если хочешь.
Сержик с сопеньем натягивал подсохшие гольфы. И вдруг сказал:
— Да ну ее... Пусть лежит.
— Как? — удивился и не поверил Гай.
— Да ну ее... Это сперва с ней интересно, а потом не знаешь, что делать.
— Как что... Играть, — неуверенно сказал Гай.
Сержик мотнул головой.
— С ней трудно играется. Она почти настоящая. У всех оружие деревянное, а она такая... все только на нее и смотрят. Получается, будто ты сильнее всех, если такая граната...
Он сказал то, что Гай чувствовал еще в Херсонесе. Но Гай тогда и подумать не смог, что у Пулеметчика такие же мысли.
Сержик нехотя объяснил:
— Если настоящая война, там все настоящее. А если игра, все должно быть игрушечное, а то нечестно...
— Значит, тебе ее совсем не надо? — недоверчиво спросил Гай.
— Пусть лежит... Бабе Ксане спокойнее... А если хочешь, бери ее себе!
— Нет! — быстро сказал Гай.
Сержик не удивился.
— Ну, нет так нет. — И повторил: — Пусть лежит...
— Но ты же говорил, что это подарок, — напомнил Гай.
— Ну и что? Это такой подарок... просто довесок. Андрей мне вообще-то самострел подарил с резиной, а про нее сказал: «Ладно, забирай и ее заодно, если надо... »
Сержик обулся, встал, весело потопал.
— Сырые еще. Ладно, сойдет...
«Вот и все», — сказал себе Гай. Глупая история с гранатой кончилась.
Но облегчения Гай не почувствовал. Черная дробина по-прежнему шевелилась в нем. И Гай знал почему.
Этому городу, морю, «Крузенштерну» — всему, что было вокруг, — нужен был другой Гай. Острову капитана Гая нужен был другой Гай. И самому Гаю нужен был другой Гай. Честный до конца.
А если есть в душе хоть капля обмана, так и будешь смотреть на всех с тайной опаской, со скрытой виноватостью. И остров будет исчезать или тонуть за горизонтом раньше, чем к нему подплывешь.
«Но не все ли теперь равно? Ведь главное-то я сказал!»— огрызнулся на себя Гай.
— Ты где живешь? — спросил Сержик.
— Рядом с Асей...
— Я и не знал. Тогда пошли? Нам по пути.,
— Мне в школу надо...
Гай скомканно рассказал о стычке с учительницей, а заодно и почему нельзя стричься, и откуда он приехал; и что сейчас надо попасть в школу, потому что Ася, наверно, беспокоится: куда он девался? И два ее учебника у него в портфеле...
— Вот это да... — выдохнул Сержик. — Значит, мы тебя в кино увидим?
— Ну... наверно. Если получится.
— Жалко, — вдруг сказал он.
— Что жалко? — испуганно спросил Гай.
— Да я не про кино. Жалко, что скоро уедешь. — Сержик посмотрел на Гая ясно и улыбчиво.
И тогда, словно шагая с высокого берега, Гай сказал;
— Сержик, ты меня прости...
Глаза у Сержика сделались большими от изумления.
— Я наврал, что случайно нашел гранату, — выдавил Гай, глядя в землю. — Я сразу видел, куда она упала... Я думал: никто не знает, ну и я... в общем, думал: возьму себе потом...
Гай понимал, какой он сейчас жалкий, растрепанный, красный, несмотря на загар. Чувствовал себя пришибленным и маленьким перед пятиклассником Сержиком, который ему чуть выше плеча, но у которого бесстрашная и чистая душа.
