меня наказали? Не успела я прийти к каким-либо выводам, как скрипнули ворота, ведущие во двор, а вслед за этим я услышала, как кто-то дважды постучал в дверь.
– Не заперто, – сказала я. Горло тут же снова начало саднить, и я закашлялась.
Вошедший легонько похлопал меня по спине, помогая откашляться. Подняв голову, я увидела четвертого принца, который, склонившись, стоял возле кровати. Видя, что я перестала кашлять, он выпрямился, молча глядя на меня. Его иссиня-черные глаза смотрели совершенно бесстрастно.
Сердце пронзила острая печаль. Он наконец пришел! Мы долго смотрели друг на друга. Затем он отвернулся и, подойдя к столу, толчком распахнул окно. Очень долго принц неподвижно стоял у окна ко мне спиной, прежде чем медленно проговорил:
– Я не могу просить у царственного отца позволения взять тебя в жены.
Крепко зажмурившись, я приложила ладонь к груди и мягко откинулась на подушку. После заключения тринадцатого принца под стражу я догадывалась, что он может сказать нечто подобное. Но, услышав это в действительности, испытала такую боль, будто мое сердце пронзила тысяча стрел.
– Ты можешь обижаться на меня и ненавидеть: я виноват перед тобой, – продолжал он. – Царственный отец относится к тебе с большой нежностью, так что он непременно устроит тебе хороший брак.
Договорив, четвертый принц сразу направился к двери. У порога он на мгновение остановился и, не оборачиваясь, произнес:
– Премного благодарен за все, что ты сделала для тринадцатого брата.
Я лежала без движения, слушая, как его шаги постепенно затихают вдали, оставляя позади разом опустевшую комнату, наполненную тишиной. Слезинки одна за другой скатывались вниз, падая на подушку.
Стоящая у моей постели Юйтань боязливо позвала:
– Сестрица!
Поспешно вытерев глаза, я подняла голову, собираясь выдавить улыбку, но не успела: слезы вновь покатились по щекам.
Я смахивала их снова и снова, но они продолжали течь. Бросив попытки утереть их, я обхватила голову руками и разрыдалась. Юйтань опустилась возле меня на постель и тихо сидела рядом. Я плакала очень долго, прежде чем слезы мало-помалу начали иссякать. Кашляя, я спросила:
– Скажи мне, Юйтань, почему жертвами всегда становятся именно женщины? А самое странное то, что от нас никогда не исходит ни капли упрека. В конечном счете стоит оно того или нет?
– Когда мне было семь лет, мой отец скончался, – тихо заговорила Юйтань после долгого молчания. – Хотя мы никогда не жили богато, все же нужды мы не знали. Когда отец заболел, мы заложили все, что было в доме, чтобы заплатить за лечение, но никакого улучшения не последовало. Матушка каждый день плакала, а мои младшие братья и сестры были слишком малы и почти ничего не понимали. Я ужасно боялась, что отец оставит нас одних. Однажды я услышала историю о том, как один человек срезал кусок плоти со своего бедра, чтобы вылечить родителей[17]. Люди говорили, что если искренняя почтительность к родителям тронет бодхисаттв, то они помогут больному отцу или матери излечиться. Тайком от родителей я срезала кусочек плоти с собственной руки и сварила его вместе с лекарством, однако отец все равно скончался.
Я потрясенно разглядывала лицо Юйтань, спокойное, будто водная гладь. Та слабо улыбнулась:
– Говорят, что при долгой болезни дети перестают быть почтительными. Я, впрочем, знаю лишь, что такое долго жить в бедности, не получая помощи от родственников. После смерти отца мы с матушкой зарабатывали деньги: она – с утра до вечера стирая белье, я – занимаясь шитьем. Однако жили мы впроголодь. Вскоре из-за того, что матушка слишком часто плакала, ее зрение сильно испортилось. Она почти ничего не видела, но, желая скрыть это от меня, притворялась, что видит. Мы подыгрывали ей, потому что не хотели ее расстраивать.
Я протянула руку и, схватив ее ладонь, зажала в своих. Девушка продолжала:
– Я каждый день тяжело трудилась, зарабатывая нам на пропитание, но денег на лечение матушки по-прежнему не хватало. Вскоре младший брат тоже заболел из-за того, что уже очень долго не ел досыта. В тот год зимние морозы были необычайно жестокими, первый снег не успел растаять, а сверху уже падал новый, и снежный покров был толщиной в три или четыре цуня[18]. Надев легкие туфли и тонкую ватную курточку, которую еще в юности носила моя матушка, я отправилась обходить наших родственников, чтобы занять немного денег. Самые жестокие, открыв дверь, сразу же закрывали ее, увидев меня на пороге. Те же, кто был немного добрее, начинали жаловаться на жестокую зиму еще до того, как я успевала открыть рот. Пробегав по снегу весь день, я так и не смогла взять взаймы ни единой мелкой монетки, зато замерзла и проголодалась. К тому времени уже совсем стемнело, но возвращаться домой было страшно. Матушка с младшим братом были больны, и я боялась того, что они, как отец, покинут меня. Потому бесцельно бродила по улице. Находясь в глубоком оцепенении, едва не попала под повозку, и возница поднял кнут, собираясь ударить меня.
Прекрасно осознавая, что Юйтань сейчас сидит здесь, рядом со мной, я все равно сильнее сжала ее ладонь:
– А что было потом?
Опустив голову, Юйтань немного помолчала, а затем, обворожительно улыбнувшись мне, продолжила рассказ:
– А потом сидящий в повозке молодой господин остановил его, сказав: «Это всего лишь девчонка, врезалась – и ладно!» После этого он выбранил возницу за невнимательность и за то, что стоило чему-то случиться, как он тут же принялся искать виноватых. После этого молодой господин опустил занавеску и велел вознице трогать, но я бросилась вперед, преграждая им путь, упала на колени и стала умолять господина дать мне немного серебра. Не знаю, откуда во мне тогда взялось столько смелости. Возможно, оттого, что я никогда доселе не слышала такого спокойного, мелодичного голоса, как у того молодого господина, который, даже бранясь, делал это без всякой горячности. А может, оттого лишь, что я сочла его богачом, которому ничего не стоило бы пожертвовать мне немного, и тогда я бы смогла удержать матушку и брата на этом свете.
Увидев на лице Юйтань по-настоящему теплую улыбку, я поняла, что ее желание осуществилось, но все же с тревогой спросила:
– А потом?
С улыбкой взглянув на меня, девушка ответила:
– Возница начал браниться: «Вот наглая девица! Да знаешь ли, чью повозку посмела задержать?» А тот молодой господин рассмеялся. Подняв занавеску, он бросил взгляд на меня, сидящую на коленях в снегу, и сказал: «Я уже достаточно взрослый, однако впервые кто-то осмелился так прямо просить у
