Раздался сильный удар. Самолет подпрыгнул и снова приложился о слежавшийся снег.
Послышался хруст, сильный скрежет. По верхнему крылу долбанула отлетевшая лопасть винта.
Еще удар…
Управляя педалями, майор подвернул нос в самый дальний угол поляны…
Подскакивая на сугробах, Ан-2, почти не сбавляя скорости, мчался к могучим лиственницам и кедрам…
«Так-так-так… Только бы не влупиться лбом в эти саженцы!» – работая пока еще целым и эффективным рулем направления он выбирал место последней «парковки». Выбирать было, по сути, бесполезно – удачно увернуться удалось бы только от первых стволов в два обхвата. Далее деревья стояли в плотном беспорядке, и избежать столкновения все равно бы не вышло. Как и две недели назад, бросив бесполезный штурвал, он пригнулся и уперся руками в приборную доску…
Первое, страшной силы столкновение пришлось на основания левой пары крыльев – «Антошку» подбросило и крутануло влево. Тут же, через мгновение, с громким треском отломались и два правых крыла. Еще через секунду Макс понял, что биплан остался без стабилизаторов, а то всего хвоста, и вот-вот перевернется на бок. Цепляя обшивкой стволы, переворачиваясь, самолет продолжал под ужасающий грохот смертельный слалом промеж вековых деревьев. Внутри кабины все кувыркалось, дважды пилоту доставалось то полным патронов подсумком, то автоматом…
Все закончился последним, сокрушительным тараном – то, что осталось от летательного аппарата врезалось изуродованным двигателем в основание огромного кедра. Привязные ремни больно впились в живот пилота, но спасательные функции исполнили добротно.
Качнувшись, «кукурузник» замер на правом боку. Наступила удивительная тишина…
– Уважаемые пассажиры, наш самолет совершил посадку в аэропорту города Кавказское Прижопье, – радостно прошептал повисший на ремнях Скопцов и крикнул: – Все живы?
– Трудно сказать… – прокряхтел снизу Барклай и тоже громко позвал: – Эй, пассажир!.. Толик! Как ты там?..
Но капитан почему-то не отвечал.
– Куда ж он подевался-то? – ворчал подполковник, освобождаясь от привязи и привычно нашаривая оружие. – Жаль, пенсии за такие «мягкие» посадки не увеличивают!..
– Зато чиновники себя не обижают, – шумно выдохнул майор, акробатически извернулся, уперся ногой в кресло второго пилота и, расстегнув замок ремней, спрыгнул вниз. – У них, небось, ежедневно подобное приключается: от кондиционеров простужаются; в бассейнах по пьяни тонут; со стульев в кабинетах падают; в Думе промеж собой сражаются; чуток зазевался и на фуршете собственной блевотиной захлебнулся… Не-е, Сева, тяжкая у них работенка – не то, что у нас!..
– Никогда в политику не лез, – тряхнув головой, признался тот, – грязное это дело. Я, Макс, простой военный работяга. Приказали – выполнил. Промолчали – тоже доволен.
– Выполнил, не задумываясь? – улыбнулся молодой человек, высовываясь в проем сорванной с петель дверки – вместо хвоста зияла огромная дыра; борта всюду были пробиты; многие кресла отсутствовали…
Барклай пожал плечами:
– Как тебе сказать?.. По идее должны быть где-то эти самые профессионалы от политики, которые обязаны предвидеть беду и повернуть дело так, чтоб народ не умывался кровью. Согласен?
– Конечно.
– Но раз нету в нашей стране этих гениев… хер его зает – не уродились, иль менингитом в детстве посекло… значит, в дело вступаем мы – профессионалы от войны. А задумываться, Макс, приходится, прежде всего, о том – кто вместо и лучше меня сумеет справиться с руководством операцией, понимаешь? Опыта – хоть отбавляй, поэтому никогда не отказывался, не обсуждал, не роптал. Знаю: если пойду на задание – получится сохранить группу, сберечь людей, спасти чьи-то жизни… Ежели, конечно, не случается таких обломов, как в последний раз.
Подобрав валявшийся автомат с подсумком, майор кое-как выбрался из пилотской кабины. Пробравшись по тому, что раньше именовалось пассажирским салоном, Терентьева он не обнаружил.
– Где же он есть? – все боле волновался идущий следом Всеволод.
Спрыгнув на землю, они обошли со всех сторон останки самолета, дважды громко окликнули Толика, однако ответа так и не услышали.
Повалив несколько молодых деревьев и примяв кустарник, Ан-2 проделал в лесу узкую, малозаметную просеку, длиной более двух сотен метров. Теряя по пути плоскости, обшивку и пассажирские кресла, он уперся двигателем в толстый кедр, да так и застыл на месте своей вечной стоянки. Следы аварийной посадки бедного «Антошки» надежно закрывали плотные хвойные кроны, и надеяться на то, что сверху кто-то отыщет последнее пристанище самолета, было бы абсурдно…
Погладив искореженный борт спасителя и, прощаясь с ним, авиатор тихо прошептал:
– Прости дружок, я старался, но так уж вышло.
– Нам повезло, что от бензина в баках оставался один запах, а то пылал бы костерок до небес. И мы бы в нем жарились как… неразделанные бараньи туши, – вздохнул Всеволод, припомнив катастрофу «восьмерки» и гибель своей группы. Закидывая «калаш» на плечо, поторопил: – Пошли искать Толика. Что-то не нравится мне его молчание. Не к добру это…
На Терентьева они наткнулись метрах в ста двадцати от самолета. Тело мертвого капитана лежало рядом с большим куском обшивки и парой выдранных из креплений кресел. Голова и шея были располосованы от удара обо что-то острое – должно быть, об этот же чертов кусок дюраля.
После тщательного осмотра молодого сослуживца, подполковник с потемневшим осунувшимся лицом сказал:
– Почти все кости переломаны. Возможно, и позвоночник разбит в труху. Видать, выбросило сквозь дыру вместе с креслом, да шмякнуло о дерево…
Анатолия они похоронили здесь же – меж двух красавцев кедров. Вместо таблички в изголовье могильного холмика приладили выпрямленный дюралевый лист с нацарапанной фамилией погибшего. С минуту постояли молча, навсегда прощаясь с товарищем и, неспешно двинулись дальше на север…
К вечеру, голодные и утомленные долгим путешествием по труднопроходимой горной местности, они швырнули автоматы под разлапистую аянскую ель, и попадали на свободный от снега толстый слой ржавой хвои – сил продолжать движение на сегодня не осталось. По приблизительным подсчетам за весь пеший переход удалось преодолеть километров пятнадцать. Идти только ложбинами – меж возвышенностей не получалось. Во-первых, повторяя извилистые росчерки ущелий и низин, приходилось постоянно отклоняться от курса. Во-вторых, именно в низинах произрастал самый непролазный кустарник. Потому и приходилось чаще карабкаться по утомительным подъемам или ковылять по крутым спускам.
Лишь однажды, за нынешний марш-бросок, Скопцов с Барклаем набрели на незамерзающий горный ручей и растущие вдоль него рослые кусты кизила. Вдоволь напившись ледяной прозрачной воды, они наелись иссушенных морозом ягод, коими был обильно усеян каменистый бережок и, набив ими впрок карманы, двинулись дальше.
Теперь, устроившись на ночлег под елью, офицеры «поужинали» двумя горстями припасов. И сразу же, прижавшись спинами друг к другу и накрывшись третьей курткой, снятой с Толика, забылись крепким сном…
Среди ночи, частично восстановив силы, Всеволод очнулся.
Усевшись поудобнее и хорошенько накрыв летчика, он положил на колени автомат и принялся размышлять. Чудесная эйфория от свершившегося побега из лагеря прошла; наступал черед сызнова включать мозги и заботиться о безопасном продолжении похода – до самого его логического и успешного завершения.
«Мы находимся в горной части Чечни. Здесь пока неспокойно – то тут, то там, наши части блокируют и уничтожают остатки бандформирований, – неторопливо рассуждал подполковник. – Боевики расползаются и по чеченскому югу, и по соседним республикам. И встретиться с ними в этих краях – пара пустяков. Чуть зазевался и лови пулю либо в спину, либо в лоб… Что же делать? Пока мы идем на север, ибо не знаем своего места с точностью, необходимой для определения другого, более рационального направления. Вполне возможно, где-то рядом петляет дорога с нашими блокпостами, а мы тащимся параллельно и не догадываемся о близости своего спасения. Что же делать?..»
Спустя пару часов он растолкал Скопцова и повелел сменить его на дежурстве. Сам же, как ни пытался, забыться крепким сном так и не смог. Стоило задремать – немедля мерещилась погоня или слышался рык диких зверей. То представлялось: изнеженный летной службой Макс, привалившись спиной к стволу дерева, беспробудно дрыхнет и не слышит чьей-то тихой поступи по зимнему лесу…
Дождавшись первых лучей солнца, он с нетерпением поднялся на ноги, умылся обжигающим снежком, сжевал несколько кисловатых ягод и, закинув на плечо автомат, приказал продолжать поход.
* * *
К середине второго дня пешего марш-броска погода стала налаживаться – нижний слой облачности растаял, в верхних появились прорехи, дозволявшие солнечным лучам изредка пробиваться к белеющим снежными шапками горным вершинам.
