Однажды поутру, часов около десяти, ко мне пришли мои добрые друзья Делор и Виктор, редакторы «Бразильского курьера» и «GazettadeNoticias».
— Какими судьбами? Вы, конечно, позавтракаете со мной? — спросил я у них.
— Нет, милый друг, — ответили они. — Мы к вам официально.
— Хм! Что это значит?
— Это значит, что я прошу вас обедать у меня, — важно произнес господин Делор.
— Но почему же так торжественно?
— А потому, что у меня будет кое-кто из наших общих друзей-журналистов, и потому мне особенно важно, чтобы вы не отказали отобедать с нами.
Мы проговорили еще с четверть часа и затем расстались, причем я еще раз обещал им, что непременно буду в понедельник к шести часам у Делора.
Когда я вошел, все остальные приглашенные были уже в полном сборе. Стол был накрыт на двадцать пять приборов. Такое сборище крайне удивило меня; я полагал, что нас будет человек пять-шесть, не более, и вдруг все представители прессы собрались здесь, чтобы еще раз доказать мне свое расположение и проститься со мной.
Обед был превосходный, вина отличные; разговор за столом, веселый и оживленный, не смолкал ни на минуту.
За десертом было выпито очень много вина и провозглашено очень много тостов.
После кофе все перешли в другую комнату, служившую курительной, но я остался с несколькими друзьями в столовой. Вскоре туда пришел Делор и сказал мне, что и остальные мои друзья желали бы видеть меня в своем кругу. Я понял свою ошибку и тотчас же поспешил в курительную комнату, где застал еще несколько вновь прибывших публицистов и журналистов, которые по разным причинам не могли присутствовать на обеде, но желали со мной проститься.
Было около одиннадцати часов, я чувствовал себя весьма усталым, но никто, казалось, и не думал расходиться, а мне, как виновнику всего этого торжества, конечно, нельзя было удалиться раньше других.
Принесли пунш, разлили по стаканам, все пили и чокались, как это делают во Франции.
Вдруг, в тот момент, когда никто этого не ожидал, доктор Курти и Делор потребовали молчания.
Все смолкли. Доктор Курти быстро сдернул салфетку, лежавшую на столе, вокруг которого все мы группировались со стаканами в руках, раздалось громкое «ура!» — и я увидел нечто такое, чего вовсе не ожидал. Радостное восклицание вырвалось у меня из груди; я выронил свою папиросу, увидев на столе прелестный альбом, на крышке которого золотыми буквами была сделана надпись:
Гюставу Эмару от его друзей в Рио
Затем стояли год и число.
Я — не чувствительного десятка, и меня не так-то легко растрогать, но на этот раз я до того расчувствовался, что слеза затуманила мне глаза и я испытал то хорошее чувство, которое долго не забывается.
Я принялся горячо благодарить, запинаясь на каждом слове, даже не помню и не знаю, в каких словах я это сделал и что, собственно, сказал.
Меня радовал не только подарок — хотя он сам по себе был прекрасен, — а трогало внимание ко мне моих друзей. Альбом этот представлял собой собрание видов Рио, прекрасно снятых искусным фотографом.
Лучшего подарка они не могли бы мне сделать.
В конце альбома было оставлено несколько белых листов, для того чтобы на них можно было написать несколько слов на память, что и было сделано между тостами и чоканьем поочередно всеми присутствующими.
Около двух часов ночи мы стали расходиться. У меня было тяжело на душе, когда пришлось прощаться с этими милыми людьми, которые так сердечно относились ко мне с самого первого момента моего пребывания в Рио.
Одиннадцатого числа, как о том и было заявлено заранее, «Нигер» — превосходнейший пароход французской компании — прибыл рано поутру и встал на якорь вблизи угольных складов.
«Нигер» должен был покинуть Рио двенадцатого числа, но почему-то всем нам, пассажирам, было заявлено, что он уйдет только тринадцатого вечером. Я был даже отчасти рад этой отсрочке и воспользовался этим лишним днем для того, чтобы обойти всех моих друзей и знакомых и еще раз проститься со всеми.
Вернувшись домой уже под вечер, я стал укладывать свои вещи, как вдруг, часов в девять, ко мне в комнату вошел старший сын Лидена и просил меня сойти вниз, потому что меня там ожидали, как он сказал, некоторые из моих друзей, желавшие со мной проститься. Я последовал за ним; вещи мои были почти уложены, и у меня оставалось еще много времени, чтобы докончить остальное.
ГЛАВА XVI. Отъезд из Рио
Большая зала господина Лидена была положительно битком набита; повсюду я видел приветливые улыбающиеся лица моих друзей. Сегодня их собралось еще больше, чем вчера; были и дамы. Господин Лиден положительно сиял от радости и удовольствия.
Это он созвал сюда всех моих и своих друзей на римский пунш.
— Я имею сказать вам нечто, — обратился он ко мне. — Теперь всему городу уже известно, что вчера после обеда ваши и мои друзья расписались в вашем альбоме. Они предложили и мне сделать то же, что сделали вчера гости господина Делор.
— Но зачем же весь этот фестиваль? Ваше пиво так превосходно, что нет никакой надобности в римском пунше!
— Одно другому не мешает; сейчас мы выпьем пиво, а часов в одиннадцать будем распивать пунш, который я лично собираюсь приготовить.
Принесли альбом и положили его на стол.
Первым подошел Лиден и вписал в него несколько задушевных строк. Затем и все остальные, не присутствовавшие на вчерашнем обеде, сделали то же.
Народу было так много, что даже в громадной залe господина Лидена стало тесно и душно; счастье еще, что можно было выйти в сад, где царили прохлада и покой.
Часов в десять пришел Жемс, этот талантливый молодой художник, о котором я уже не раз упоминал, и принес мне на память маленький пустячок, эскиз, не более того, но это в полном смысле слова был шедевр. Я чрезвычайно обрадовался этому милому подарку.
Мы разошлись очень поздно ночью; никто из нас не был пьян, но всем было весело, и все нам виделось в розовом свете.
В заключение скажу еще несколько слов о некоторых особенностях Рио.
Так, например, в старых кварталах города домовладельцы строили свои дома как попало, нисколько не соображаясь с' планом улицы. Дома то выдвигались вперед, то вдавались вглубь, то были обращены фасадом к улице, то боком, то спиной, и каждый отличался особым, своеобразным типом; преобладающим являлся китайский тип построек.
Кроме того, на старых улицах Рио вывески не приколочены к стенам домов, а висят на проволоках или жердях, перекинутых с одной стороны улицы на другую. Этот средневековый способ весьма живописен, но при сильных порывах ветра крайне опасен: вы все время должны опасаться, что вам на голову свалится вывеска весом в сотню фунтов22.
