– Сейчас схожу. – Она все еще стояла с раскрасневшимся лицом.
– Узнай, во что нам обойдется такси обратно и подъем в горы на лошадях до вулкана, и не забудь посмотреть на небо; если оно голубое, значит, сегодня извержения не будет. Гляди, чтоб тебя не надули.
– Как-нибудь справлюсь.
Она вышла и затворила за собой дверь. В коридоре стоял сеньор Гонсалес. Он хотел знать, все ли у них в порядке.
Она шла по улице мимо городских окон, вдыхая сладковатый аромат горячего пепла. Все небо над городом было голубое, только на севере (а может, на западе или на востоке, она не знала точно) огромное черное облако поднималось из пылающей печи грозного вулкана. Глядя на него, она почувствовала внутри легкую дрожь. Затем она заметила на улице толстого таксиста, и началась торговля. С шестидесяти песо цена, несмотря на мрачное разочарование, отразившееся на лице толстяка с торчащими зубами, быстро упала до тридцати семи. Так! Значит, он должен подъехать завтра в три часа пополудни, понятно? Тогда они успеют миновать запорошенные серым снегом равнины, покрытые хлопьями вулканического пепла, где на мили вокруг царит пыльная зима, и прибыть к вулкану на закате. Ясно?
– Si, senora, esta es muy claro, si!35
– Bueno.36
Она назвала ему номер их комнаты в гостинице и попрощалась.
Она бродила одна, бесцельно заходя в сувенирные лавочки, открывала маленькие лаковые коробочки и вдыхала пряный запах камфарного дерева, кедра и корицы. Она с восхищением смотрела, как ремесленники вырезают сверкающими на солнце бритвенными лезвиями замысловатые цветы, а потом заливают эти узоры красной и синей красками. Город омывал ее тихой, неспешной рекой, она погрузилась в него с головой и шла, не переставая улыбаться, сама того не замечая.
Вдруг она взглянула на часы. Прошло полчаса, как она вышла из гостиницы. По лицу ее скользнула тень тревоги. Пустившись было бежать, она снова замедлила шаг и, пожав плечами, пошла не торопясь, как и прежде.
Она шла по прохладным плиткам гостиничных коридоров и слушала сладкоголосые трели птицы, доносившиеся из клетки под серебристым канделябром на глинобитной стене, а за небесно-голубым роялем сидела девушка с мягкими и длинными темными волосами и играла ноктюрн Шопена.
Женщина посмотрела на окна комнаты: шторы задернуты. Было три часа, нежаркий день. В глубине гостиничного патио она заметила лоток с прохладительными напитками и купила четыре бутылки кока-колы. Улыбнувшись, она отворила дверь их комнаты.
– Быстрее ты, конечно, не могла, – проворчал он, отворачиваясь к стене.
– Мы выезжаем завтра в три пополудни, – сказала она.
– А цена?
Она улыбнулась его затылку, по-прежнему держа в руках холодные бутылки.
– Всего тридцать семь песо.
– Хватило бы и двадцати. Нечего давать этим мексиканцам наживаться на тебе.
– Я же богаче их; если уж кто и заслуживает, чтоб на нем наживались, так это мы.
– Да при чем тут это? Просто они любят торговаться.
– Когда я с ними торгуюсь, я чувствую себя скотиной.
– В путеводителе написано, что они называют двойную цену и ждут, что ты выторгуешь половину.
– Не стоит поднимать шум из-за доллара.
– Доллар есть доллар.
– Заплачу этот доллар из своего кармана, – сказала она. – Я принесла холодных напитков – хочешь?
– Что у тебя там? – Он поднялся и сел на кровати.
– Кока-кола.
– Ты же знаешь, я не слишком люблю кока-колу; отнеси две бутылки назад и возьми апельсиновый «Краш».
– Пожалуйста? – спросила она, не трогаясь с места.
– Пожалуйста, – согласился он, глядя на нее. Как вулкан, дымит?
– Да.
– Ты спрашивала? – Нет, я посмотрела на небо. Все в дыму.
– Надо было спросить.
– Да небо вот-вот лопнет от дыма, черт возьми.
– Но как мы узнаем, что извержение будет именно завтра?
– Никак. Если извержения не будет, отложим поездку.
– Я тоже так думаю. – Он снова улегся.
Она принесла две бутылки апельсинового «Краша».
– Недостаточно холодный, – заметил он, отпивая.
Они поужинали в патио: скворчащий стейк, зеленый горошек, тарелка испанского риса, немного вина и пряные персики на десерт.
Вытерев рот салфеткой, он как бы мимоходом заметил:
– Знаешь, я хотел сказать тебе. Я тут проверил записи того, что я задолжал тебе за последние шесть дней, пока мы ехали от Мехико досюда. Ты считаешь, что я должен тебе сто двадцать пять песо, то есть примерно двадцать пять американских долларов, так?
– Да.
– Я сложил, и у меня получилось всего двадцать два.
– Думаю, этого не может быть, – возразила она, все еще ковыряя ложечкой персик.
– Я проверял дважды.
– Я тоже.
– Думаю, ты посчитала неверно.
– Может быть. – Она резко вскочила, с грохотом отодвигая стул. – Пойдем проверим.
В номере под зажженной лампой лежал открытый блокнот. Они вместе стали проверять цифры.
– Видишь, – спокойно сказал он. – У тебя три доллара лишних. Как так?
– Так вышло. Прости.
– Бухгалтер из тебя никудышный.
– Я стараюсь.
– Плохо стараешься. Я думал, у тебя есть хоть немного чувства ответственности.
– Я очень стараюсь.
– Ты забыла проверить, накачаны ли шины, ты выбрала номер с жесткими кроватями, у тебя постоянно все теряется, в Акапулько ты потеряла ключ от багажника, задевала куда-то манометр от насоса, и к тому же ты не умеешь вести счета. Я кручу баранку…
– Знаю, знаю, ты целыми днями крутишь баранку и ты устал, в Мехико ты подхватил ларингит и боишься, что зараза снова даст о себе знать, тебе не хотелось бы, чтоб она дала осложнение на сердце, так что самое малое, что я могу для тебя сделать, это держать свой нос в чистоте, а счета в порядке. Все это я знаю наизусть. Но я всего лишь писатель, и я допускаю, что сделала ошибку.
– Так ты никогда не станешь хорошим писателем, – сказал он. – Сложение – это же так просто.
– Я сделала это не нарочно! – вскричала она, отшвырнув карандаш. – Черт побери! Мне сейчас даже жаль, что я обманула тебя не нарочно. Я о многом сейчас жалею. Жалею, что не нарочно потеряла манометр, во всяком случае мне было бы приятно думать, что я насолила тебе. Жаль, что я не специально выбрала эти кровати из-за жестких матрасов, вот бы я посмеялась сегодня ночью, думая, как жестко тебе на них спать; жаль, что я не сделала этого нарочно. А теперь еще мне жаль, что я не специально подтасовала цифры. С какой радостью я бы посмеялась и над этим тоже.
– Не кричи так, замолчи, – сказал он ей, как ребенку.
– Разрази меня гром, если я замолчу.
– Я только хотел знать, сколько у тебя еще в заначке.
Запустив дрожащие пальцы в кошелек, она выложила оттуда все свои деньги. Когда он пересчитал, оказалось, пяти долларов не хватает.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
