Через три-четыре дня уйдет в свою контору, где его с нетерпением ждут.
Вылеченный, освободившийся от своего чудовищного и неодолимого влечения.
Надолго ли вылеченный – на этот вопрос ни Марк Вениаминович, ни любой иной доктор ответа бы не дали.
Хотя суперсовременные препараты – Лазман получал их не из больничной аптеки, а от друга из организации «Врачи без границ» – помогали купировать приступ достаточно быстро и без видимых последствий.
И это счастье, что Вадим, единственный сын своих родителей, попал в руки Марка. А вшили бы ему «торпеду» – как обыкновенному алкоголику – только бы усилили и без того страдавшему от комплекса вины юноше суицидальные стремления.
– Как дела, парень? – улыбаясь, спросил Лазман.
– Отлично, – ответил Вадик. – Очень хочется на работу.
– Скоро будешь, – обещал врач.
Марк уже собирался выйти из палаты – больных у него здесь было пять человек – как вдруг остановился, еще раз всмотрелся в лицо пациента.
– Спрашивай уже, – сказал он. – Хочешь – здесь, а хочешь – пойдем по коридору погуляем.
Молодой человек покраснел. Потом – побледнел. Потом – покрылся испариной.
Наконец встал, оказавшись уже в тренировочных штанах, накинул курточку и вышел с врачом в коридор.
Убедившись, что уединиться не удастся – новые пациенты лежали даже в коридоре, – Марк попросил у сестры ключ и вывел Вадика на больничный двор.
Здесь они присели на зеленую деревянную скамейку и… замолчали.
Лазман хоть и не имел лишнего времени, но больного торопить не стал: ощущение, что доктор готов уделить пациенту неограниченное время – очень полезно для Вадика. Это дополнительная степень его поддержки. А психологическая поддержка таким, как Вадик – ой как нужна.
Да и кому она не нужна в нашей нервной жизни?
– Марк Вениаминович, я с Майей сегодня говорил.
– Нашла она тебя все-таки? – улыбнулся доктор. Похоже, прежние отмазки про внезапную командировку на этот раз не сработали.
– Да. Она решила, что у меня другая женщина, и маме пришлось сказать.
– Что она сказала? – Марк быстро оценивал сложившуюся ситуацию.
– Что я в больнице, – мрачно ответил Вадик.
– Общего профиля? – улыбнулся доктор.
– Типа того, – сказал Вадик и замолчал.
– И когда она собралась тебя навестить? – наконец спросил Лазман.
Вадик с подозрением посмотрел на психиатра, читающего его мысли.
– Сегодня. После обеда.
– Та-ак, – сказал Марк. Ситуацию на самотек бросать не следовало. А следовало, наоборот, сдвинуть все сегодняшние планы и проконтролировать их встречу самому: душа – тонкая штука, и все, чего ты две недели добивался таблетками и психотерапией, может быть порушено одним неосторожным высказыванием.
– Как бы сделать, чтобы мне на улице ее встретить? – высказал наконец свою просьбу Вадик.
Отделение-то все – на ключах, а с Вадикиным заболеванием свобода может быть не только полезной.
Лазман задумался.
В принципе, можно было бы и рискнуть: Вадик вышел из приступа, был полностью критичен и тяги к алкоголю на данный момент не испытывал.
Но как знать, что будет, если разговор влюбленных вдруг станет острым? Или даже закончится разрывом?
И еще одно было соображение.
Насколько Марк знал, Вадим дружил со своей девушкой много лет, а четыре последних года они жили в гражданском браке. За это время парень срывался трижды.
Ну и до каких пор удастся скрывать?
– Вадик, а не пора ли ей все объяснить? – спросил он.
– Я боюсь, – тихо сказал юноша.
– Ты ее очень любишь? – тоже перешел на почти шепот Лазман.
– Очень.
– А она тебя?
– Думаю, тоже.
– Тогда надо объясняться, – принял решение доктор. – И видимо, не тебе, а мне. А уж потом будете вы разговаривать. Все равно всю жизнь не промаскируешься.
– А захочет она за психа выходить? – Губы парня скривились.
Лазман взял его за руку.
– А если б у тебя был диабет? Или язва? Она бы не отказалась от тебя?
– Сравнили, – Вадим рукавом куртки вытер глаза. – Да лучше б рак был.
– Не лучше, – спокойно сказал доктор. – Давай с тобой посчитаем. А потом – с ней.
– Что – посчитаем? – не понял пациент.
– Что отнимет у вас двоих твоя болезнь, – объяснил Марк Вениаминович. – За какое время до приступа тебе становится плохо?
– За неделю я уже чувствую.
– О’кей, – мотнул головой Марк. – Неделя – инициальный период. Плюс неделя интенсивной терапии. Плюс – неделя, когда ты такой, как сегодня.
Итого три недели. Три недели в полтора года. Из них действительно плохая – одна неделя. По-моему, вполне терпимо.
Вадик озадаченно молчал: с такой точки зрения на свою проблему он действительно еще не смотрел.
(На этом и строится целая система психотехник, когда врач, не имея возможности изменить ситуацию, пытается – и часто успешно – изменить отношение больного к этой самой ситуации. Проще говоря – научиться ладить со своей болезнью, сосуществовать с нею.)
Вадик молчал. Марк, хоть и бросил украдкой взгляд на уличные часы, но парня не торопил.
– А вы ее дождетесь? – наконец спросил юноша.
– Куда ж мне деваться? – вздохнул доктор. И подумал, что общаться с девушкой все-таки будет в вестибюле на первом этаже, а не в кабинете заведующего отделением, где планировал первоначально.
Все же не хотелось ему, чтобы неподготовленная девица увидела этот быт изнутри: с ключами, решетками на окнах и тяжелыми больными.
Ну все, решение принято. Они вернулись в отделение.
Следующий больной Марка – Анатолий Иванович. Директор крупной компании, выпускающей какую-то сложную научно-техническую продукцию.
Рекуррентная (приступообразная) шизофрения была диагностирована у него четверть века назад. Приступы были тяжелыми и довольно продолжительными.
Просто удивительно, что бизнес не разваливался, пока шеф по два-три месяца приходил в себя.
И еще удивительно, что за двадцать пять лет болезни никто, кроме близких родственников, его тайны не разгадал. Вот оно, преимущество психосоматического отделения.
Анатолий Иванович – хороший друг заместителя главврача всей больницы. Поэтому с ним обходились еще более хитро: фиктивно клали в кардиологию, а реально боролись с приступами в психосоматике.
– Ну что, Анатолий Иванович, как ваши дела? – улыбнулся Лазман.
Тот ответил, точно как Вадик:
