В шесть часов вечера мы просыпаемся, так как давно настала пора ужинать: четыреста пятьдесят граммов собачатины и чай — вот все наше подкрепление на сутки. Но мы еще возблагодарили судьбу за укрытие, которое защищает нас от ревущего юго-западного ветра!
Пятое октября. Сто пятнадцатый день. Завариваем второй раз вчерашний чай. Единственную серьезную еду — половину собачьей тушки оставляем на вечер. Бесстрашный Алексей берет ружье и скрывается в метели. Я занимаю людей сбором мелких веток, чтобы застелить пол в хижине; это защитит нас от холода и сырости, которые исходят от ледяной земли, выстуживают наши продрогшие кости и сокращают недолгие часы сна. Пурга свирепеет. Антонов огонь пожирает ноги Эриксена; операция невозможна, к тому же бедняга навряд ли ее перенесет. Порой бред оставляет его. В полдень с пустыми руками возвращается Алексей, он устал бороться с разыгравшейся непогодой. Если я не ошибаюсь, мы находимся на восточном берегу острова Тит-Ары[119], в двадцати пяти милях от Кан-Марк-Сурка[120] — ближайшего, судя по карте, населенного пункта и последней нашей надежды, так как Сагастырь упорно от нас ускользает. Наша избушка совсем новенькая, а потому не отмечена на моей карте; она даже не достроена, без двери и крыльца. Безусловно, это летний охотничий домик, хотя множество расставленных отличных лисьих капканов наводит на мысль, что время от времени кто-то сюда наведывается. Я не вижу другого выхода, кроме как послать Ниндеманна, как только метель утихомирится, за помощью в Кан-Марк-Сурку. На ужин — вторично заваренный чай и четыреста пятьдесят граммов собачатины на каждого.
Шестое октября. Сто шестнадцатый день. Подъем в семь тридцать. Чашка чая, заваренного по третьему разу, разбавленного пятнадцатью граммами спирта. Ветер немного стих. Алексей уходит на охоту. В восемь сорок пять бедняга Эриксен ушел из жизни. Пришлось обратиться к товарищам со словами, внушающими надежду и отвагу. Алексей возвращается ни с чем — идет слишком густой снег. Великий Боже! Что будет с нами? Шесть килограммов и триста пятьдесят граммов собачьего мяса — вот весь наш провиант, а до ближайшего возможного поселения — сорок шесть километров. У нас нет инструментов, чтобы вскрыть окаменевшую от мороза почву, поэтому река станет могилой Эриксена! Мы зашиваем усопшего в ламбрекены палатки; я накрываю его английским флагом. Мы пытаемся при помощи пол-унции спирта обрести какие-то силы, чтобы выполнить последний долг. Но сможем ли мы хотя бы донести тело до реки? В двенадцать сорок я прочитал заупокойную молитву. Затем процессия добралась-таки до берега; мы сделали прорубь и спустили под лед тело товарища; троекратный залп наших ремингтонов почтил его память. Напротив места, где волны скрыли Эриксена, мы поставили крест, на котором вырезали следующую надпись:
ПАМЯТИ X. X. ЭРИКСЕНА
6 ОКТЯБРЯ 1881 ГОДА
«ЖАННЕТТА»
ВОЕННО-МОРСКОЙ ФЛОТ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ
Ужин в пять часов вечера — четыреста пятьдесят граммов собачатины и чай.
Седьмое октября. Сто семнадцатый день. На завтрак остатки бедной собачки и последние крошки чая. Мы выходим в путь, имея в запасе только два литра и двести семьдесят пять граммов спирта и пустой чайник! Бог, столько раз помогавший нам до сих пор, не оставит нас в беде! Мы несем с собой два ремингтона и двести сорок три заряда, а винчестер, превратившийся в лишний груз, и сто шестьдесят один патрон к нему я оставляю в избушке вместе со следующим документом:
“Пятница, 7 октября 1881 года.
Мы, офицеры и матросы с “Жаннетты”, корабля военно-морского флота Соединенных Штатов Америки, выходим сегодня утром с целью достигнуть форсированным маршем Кан-Марк-Сурки или любого другого поселения на берегах Лены. Мы добрались сюда во вторник 4 октября с товарищем, который был уже очень плох; вчера он скончался от обморожения и крайнего утомления, а в полдень мы похоронили его в реке. Остальные чувствуют себя хорошо, но у нас совсем не осталось провианта: остатки съедены сегодня утром”.
Мы вышли в восемь тридцать и к одиннадцати двадцати прошли три мили. После обеда (тридцать граммов спирта с кипятком) Алексей уходит в тундру с ремингтоном на плече. В пять часов он приносит чайку, которая тут же угодила в котел и приготовлена на ужин с половиной унции спирта. Легкий ветерок; полнолуние; ясное звездное небо; мороз вроде ослаб.
Восьмое октября. Сто восемнадцатый день. Подъем в пять тридцать, завтрак — унция спирта и пинта кипятка. Как говорит доктор, спирт спасает нас от многих напастей: глушит голодные спазмы в желудке, препятствует скоплению газов после трапезы, а в количестве трех унций на одну глотку поддерживает силу духа. До обеда (по унции “огненной воды” на человека), который состоялся в половине одиннадцатого на берегу реки, проходим пять миль. После привала удается пройти только милю — тяжелая дорога по почти лишенной растительности тундре и жуткий холод. На ужин опять только пол-унции спирта.
Девятое октября, воскресенье. Сто девятнадцатый день. Подъем в полпятого, утренняя молитва. Унция спирта. В семь часов Ниндеманн и Норос отправились за помощью. Они взяли с собой свои одеяла, карабин, сорок зарядов и две унции спирта. Я советую им держаться западного берега реки, чтобы добраться к ближайшему населенному пункту. Мы тепло проводили товарищей. Ужин — пол-унции спирта.
Десятое октября. Сто двадцатый день. В пять тридцать — последняя доза спирта. В полседьмого Алексей опять уходит на охоту. Тем временем мы варим остатки оленьих шкур. Вчера утром я с удовольствием позавтракал своими кожаными гетрами. Легкий ветерок с юго-юго-востока. Прохладно. Привал в одиннадцать. Мы едва не падаем от изнеможения. Разжигаем добрый костер. Чаем, заваренным по десятому разу, промываем бутылку из-под спирта, затем выпиваем всю эту бурду. Выходим в полдень. Метель. Тяжелый переход; Ли не выдерживает и умоляет, чтобы его бросили. Мы идем по следам Ниндеманна и Нороса. В три часа останавливаемся — сил нет никаких. Только Алексей уходит опять с ружьем, но впустую. Отужинали: каждый проглотил по ложке глицерина. Мы очень ослабели, но не теряем чувства юмора. Бог нам поможет!
Одиннадцатое октября. Сто двадцать первый день. Снежные шквалы с юго-запада. Идти не можем. Дичь исчезла. Ложка глицерина, разведенная в кипятке. Дров в округе мало.
Двенадцатое октября. Сто двадцать второй день. На завтрак последний глицерин. Настаиваем в котелке листья арктической ивы. Все слабеют на глазах. Сил едва хватает на вылазки за дровами.
