Я тотчас передал бумаги курьеру моего помощника, ждавшему снаружи. Он отвез одну копию в Эдинбург, а другую — в Лондон, где они до сих пор и хранятся.
Мой отец рвал и метал, пока не впал в ступор. Его отнесли в постель. На другой день он вышел с дробовиком, сказав, что идет охотиться на оленя. И взял с собой своего егеря. Но я не поверил, что отец мог так легко сдаться. Я тоже взял ружье, сел на лошадь и поскакал в лечебницу, где все еще содержался Йен.
Отец, должно быть, знал, что я последую за ним, потому что егеря он отправил вперед, а сам ждал меня в пустынном месте. Как только я догнал отца, он сунул дробовик мне в лицо, держа палец на спусковом крючке.
Я начал с ним бороться, и мы дрались, как два безумца. При этом ствол все время был нацелен на меня. Я знал, что если умру, то мои братья никогда не смогут противостоять отцу, несмотря на подписанные им документы. Он нашел бы способ аннулировать соглашение и сделал бы их еще более несчастными. И он убил бы Йена.
Наконец мне удалось вырвать дробовик, и теперь ствол был нацелен на него.
Я мог бы солгать тебе и сказать, что произошел несчастный случай. Мог бы сказать, что пытался вырвать ружье, а оно случайно выстрелило. Но оно уже было у меня в руках, Эл. За ту долю секунды, что предшествовала выстрелу, я вообразил все те годы ужаса, что ждали нас, если бы отец остался жить. Старый герцог был коварный и жестокий человек, к тому же… Господи, помилуй того из нас, кто унаследовал хоть часть его безумия! И я сознавал, что Йен никогда не будет в безопасности, как бы я ни старался его защитить. Поэтому…
В общем, я покончил с этой пыткой в лесу. Я нажал на курок и выстрелил ему в лицо.
Тут же примчался егерь. Я держал ружье за ствол с выражением ужаса на лице. И я сказал, что замок заклинило, а потом ружье самопроизвольно выстрелило.
Егерь знал правду, и я знал, что он знает, но он показал, что да, его светлость не проверил ствол, перед тем как выстрелить в пролетающую птицу, поэтому заряд взорвался в казенной части оружия. Что ж, от несчастья никто не застрахован…
Итак, тринадцатого герцога Килморгана не стало. Мои братья подозревали, что в действительности все было не так, как сказали мы с егерем, но они помалкивали. Я же поклялся еще в лесу, что им не придется расплачиваться за мой поступок.
Сегодня, Элинор, я признаюсь тебе в своих грехах, только тебе одной. Завтра Йен возвращается домой. Может, теперь Маккензи обретут хоть немного мира, хотя я в этом сомневаюсь, дорогая Эл. Ведь у нас с миром нелады!
Спасибо, что выслушала меня. Я почти слышу, как ты говоришь в своей рассудительной манере: «Ты сделал то, что сделал. И покончим с этим».
Мне бы хотелось услышать это из твоих уст, дорогая. Но не волнуйся, я не примчусь в Гленарден, чтобы упасть к твоим ногам. Ты тоже заслуживаешь мира и покоя.
Да хранит тебя Бог».
До Харта донесся какой-то шорох. Повернув голову, он увидел в дверном проеме Элинор — необычайно чопорную и благопристойную, в застегнутом до подбородка платье. Она смотрела на него, приоткрыв рот от удивления.
Глава 11
— Ты должна была это сжечь, — сказал герцог.
Элинор закрыла дверь и подошла к столу.
— Я почему-то не смогла. — Она даже не стала спрашивать, о каком письме шла речь.
— Почему?
— Не знаю, Харт. Вероятно, потому, что ты доверил эту тайну только мне одной.
— Да, верно, — кивнул Харт. — Только тебе.
Герцог закрыл альбом и встал. Сделав шаг к Элинор, он взял ее лицо в ладони и наклонился, чтобы поцеловать.
Харт даже не задумывался о том, зачем она поднялась наверх, и не знал, ждала ли ее внизу Изабелла. Важно было лишь то, что Элинор находилась с ним и что он ощущал тепло женщины, знавшей его самую страшную тайну. Да, она все знала, но не выдала его.
И сейчас, обнимая ее, Харт снова почувствовал себя сильным. Он покрывал ее лицо легкими поцелуями, стараясь перецеловать все веснушки до единой.
— Эл…
— Ш-ш-ш… — Она положила голову ему на плечо. — Ничего не говори. Сейчас ничего не нужно говорить, Харт.
Харт прижался губами к ее виску, потом прошептал:
— Ты вклеила фотографии в альбом. Составила книгу обо мне… Зачем?
Она подняла голову, встретив его взгляд, и ее щеки вспыхнули.
— Видишь ли, Харт, я…
Он с удовольствием наблюдал, как Элинор пыталась найти ответ на его вопрос. Наконец, еще гуще покраснев, она шепотом произнесла:
— Твоя внешность, Харт, радует глаз.
Он едва удержался от смеха, но все же ухмыльнулся.
А Элинор внезапно нахмурилась и дотронулась до царапины на его лице, оставленной каменной шрапнелью.
— Что с тобой случилось? — спросила она.
— Ничего существенного. Не уклоняйся от ответа, Эл.
Она снова провела пальцами по его щеке и пробормотала:
— Даже с такими отметинами ты очень красивый мужчина. И ты должен знать об этом.
Многие женщины говорили ему то же самое, но Харт не позволял себе упиваться их похвалами. Ведь богатство и положение в обществе могли приукрасить истинное положение вещей, даже безобразное сделав прекрасным.
— Я не хочу, чтобы ты хранила фотографии, сделанные миссис Палмер, — сказал он наконец. — Сожги их, Эл.
— Харт, не будь глупцом. Они ведь прекрасные. Кроме того… Если ты когда-нибудь очень сильно разозлишь меня, я смогу продать их за хорошие деньги.
Харт перестал улыбаться.
— Ты смогла бы это сделать?
Она сделала вид, что задумалась.
— Да, возможно. Если ты будешь запрещать мне осматривать кое-какие места. И если станешь мешать мне делать то, что я хочу.
Харт снова улыбнулся.
— А ты, Эл, действительно смелая дама. Ты нисколько не изменилась с тех пор, как заманила меня в тот лодочный сарай.
— Заманила?.. Мне кажется, я занималась там своим делом. А вот ты… Ты подкараулил меня.
— Это спор, который может длиться столетьями. Впрочем, не важно. — Харт взял со стола альбом. — Я сожгу его целиком.
— Только посмей! — Элинор рванулась за книгой, но Харт ловко от нее увернулся и направился к угольной печке.
Элинор бросилась за ним и вцепилась в альбом. Герцог сделал вид, что пытается вырвать у нее фолиант, и она с силой дернула за книгу. Харт же внезапно отпустил ее, и Элинор упала бы, если бы он тотчас же не подхватил ее и не усадил на кровать.
Харт уселся с ней рядом и весело рассмеялся, укладывая ее на спину. Элинор тоже засмеялась, но тут же нахмурилась.
