кошка. 
На секунду приседает, пригибаясь к земле, кажется, борется со всеми инстинктами, чтобы не напасть.
 Вместо этого встает и улыбается мне.
 — Вот как ты относишься к родственникам, Солон? — спрашивает Калейд, отряхивая грязь со своей кожаной куртки.
 — Да, — просто отвечаю я. Ни на секунду не ослабляю бдительность. — Когда я видел тебя в последний раз…
 — Это было в 1850 году. Я знаю. Помню, — говорит он.
 — Помнишь, как пытался убить меня?
 Его улыбка становится шире.
 — Конечно. Но только потому, что ты пытался убить меня. Да ладно, не стоит обижаться. Самооборону рассматривают даже в суде.
 — Там, откуда мы родом, нет судов общей юрисдикции, — напоминаю ему. — Нет никакого закона.
 — Верно, — размышляет он, неторопливо направляясь ко мне. — Лишь «убить или быть убитым». До сих пор ни один из нас не познал последнее. Это довольно впечатляюще, тебе не кажется? Сыновья Скарде все еще живы и бодры.
 Я свирепо смотрю на него.
 — У Скарде много сыновей.
 — Ах, — говорит Калейд, проводя рукой по волосам. — Но первых только два. — Он замолкает, задумчиво поднимая глаза. — Как забавно, а? Два первых сына. Как будто мы близнецы. Хотя, ты был первым, если подойти к этому с точки зрения хронологии.
 — Мне без разницы, — резко отвечаю я. — Можешь забрать этот титул себе.
 Он поднимает брови.
 — Ой. А ты разве не слышал? Я тоже не хочу, — его веселая улыбка на мгновение исчезает, и в глазах появляется по-настоящему хитрый блеск. — Я послал сюда Онни. Должен сказать, стало обидно, что ты не пришел, когда он просил.
 — Какого хрена я должен был это делать?
 — Потому что мы хотим одного и того же, брат.
 В мгновение ока я оказываюсь рядом с ним, обхватываю руками шею, затем прижимаю его к противоположной стене, мой локоть раздавливает его яремную вену.
 — Не смей, черт возьми, называть меня братом, — злюсь на него, видя, как тот краснеет. — Я не твой брат.
 Калейд моргает, глядя на меня, почти закатывая глаза.
 — Ладно. Ладно. — Я отпускаю его, и он кашляет, пожимая плечами. — Онни сказал, что ты будешь занозой в заднице.
 — Прости за то, что я не очень гостеприимен. Не каждый день такой паразит, как ты, притворяется, что встал на пусть истинный.
 — Паразит? Ну что за комплименты нынче.
 Я пристально смотрю на него, каждый нерв напряжен, каждая мышца готова к атаке.
 — Почему ты здесь, Калейд? Так далеко от Балтики.
 — Ну, маленькая птичка напела мне, что ты слишком боишься появляться на моей территории. Поэтому я решил прийти на твою. — В конце он добавляет ухмылку, от которой мне хочется выбить ему все зубы.
 — Какой ты благородный.
 — Ты прав, что не доверяешь мне, брат. — Калейд замечает выражение моего лица и снова ухмыляется. — Прости, прости. Забыл. От меня отреклись. Полагаю, по уважительной причине. Но сейчас я здесь. Это должно что-то значить. Насколько знаю, у тебя на улицах полно вампиров, готовых меня прикончить.
 Вообще-то нет, но я не буду говорить ему об этом.
 — То, что ты здесь, ничего не значит, кроме того факта, что ты придурок.
 Он пожимает плечами.
 — Как бы то ни было, я здесь. Потому что мне нужна твоя помощь. И тебе нужна моя. Мы хотим одного и того же.
 — Что именно?
 — Чтобы наш отец исчез.
 Я прищуриваюсь, изучая его лицо. Конечно, он выглядит так же, как и всегда, его волосы чуть короче, но все равно, как у меня. Хотя тот родился от другой женщины, мы не должны быть похожи, но, к сожалению, так оно и есть. Голубые глаза, темные брови, черные волосы, высокие скулы.
 — Зачем тебе это? — в конце концов, спрашиваю я.
 — Потому что он слишком долго был у власти.
 — Возможно, это как-то связано с тем, что он бессмертен.
 — Но мы этого не знаем, не так ли? Если мы можем умереть, то и он тоже. То, что никто еще не попытался его убить, не значит, что мы не можем.
 Я качаю головой.
 — Зачем, Калейд? Ты хочешь захватить власть?
 Он прищуривает на меня глаза.
 — Я не заинтересован в правлении. Лишь считаю, что никто не должен править нами. Давай будем свободны делать свой собственный выбор.
 — Мы и так свободны делать свой собственный выбор, — напоминаю ему. — Я делаю здесь все, что мне заблагорассудится. Ты делаешь там все, что тебе заблагорассудится. К чему такие перемены?
 — Потому что мы никогда не будем по-настоящему свободны, пока он у власти.
 — Не похоже, что у него много власти, если он прячется в глуши.
 — Скарде не прячется, — нетерпеливо огрызается он. — Он становится сильнее. Создает свою армию.
 — Армию, которую Ленор легко разгромила, — замечаю я, хотя, судя по блеску в его глазах, тут же жалею, что вообще произнес ее имя.
 — Ах да. Ленор. Где твоя печально известная подружка? Я думал, ты никогда не выпустишь ее из виду после того, что пытался сделать наш отец.
 Я поджимаю губы, желая уберечь Ленор от этого подальше.
 — Она поблизости.
 — Понимаю. Но смутно. Ладно, знаешь, я надеюсь с ней как-нибудь встретиться.
 Я ощетиниваюсь.
 — Что бы ты ни планировал, это ее не касается.
 — А тебя да?
 — Я этого не говорил.
 Он наклоняется и сильно хлопает меня по руке.
 — Ну же, Солон. Теперь, зная, что я не буду пытаться убить тебя, пригласи меня в свой дом. Нам нужно многое обсудить.
 — Не очень хочется, — осторожно говорю я.
 — В ту минуту, когда Скарде и его армия покинут свой мир и придут в этот, ты поймешь, что человечество ничего не сможет сделать, — говорит он. — Для них игра будет окончена. Для нас тоже.
 Я нервно сглатываю.
 — С каких это пор тебя волнует, что произойдет с человечеством?
 — Я наполовину человек, если ты забыл, — язвит Калейд, затем быстро добавляет улыбку. — В последнее время я стал намного больше взывать к своей человеческой стороне. Ты вдохновил меня.
 — Да, слышал.
 — Значит, ты слышал, как я сказал, что для нас игра окончена. Мы не можем выжить без людей. Скарде так не думает, но я не собираюсь проверять его теорию, уничтожая всех подряд. Послушай, знаю, что тебе это кажется неуместным, ты не доверяешь ни единому моему чертову слову. Но я бы не был здесь, не рисковал своей жизнью, не будь это важно для меня и для тебя. И да, Ленор это тоже касается, нравится тебе это или нет. Если мы не победим его, она будет первой, за кем он придет. Скарде хочет, чтобы она стала его невестой, Солон.
 Я моргаю, глядя