— Нет, нет — ты ничего не говори — потому что уж вижу, что сказать ты хочешь… Ты лучше скажи — вспомнил ли этот случай — в тебе, ведь, есть частица того, прежнего Вэлласа — ты сам его частица!.. А ты?! — выкрикнул он, обращаясь уже к Вэлломиру. — Ты, разве же, мог это позабыть?! Тебе же не терзал тогда этот бред — ты ясными на мир смотрел — ты же счастлив тогда был!.. Или не прав я?! Скажи, скажи?!.. — выкрикивая это, он вскочил на ноги, но вот бросился к отцу, и перед ним рухнул на колени — принялся целовать пол, выкрикивая. — Так тяжело, без вашего прощенья! Без него — совсем, совсем один!.. А я как мог заботился о Ваших сыновьях — видите — не смог их воспитать! Но, все-таки, когда чувства меня не столь сильно терзали, когда прорывался сквозь них — тогда, все-таки, старался…
Когда адмирал слушал легенду, в его глазах заблистали слезы, когда Альфонсо бросился к нему — задрожал подбородок; и, наконец, в течении этой исступленной речи, он не выдержал: страшные, глухие рыданья стали-таки сотрясать его, и слезы покатились — и он, как и несколькими днями до того, положил ладонь на голову Альфонсо, но теперь он не сжимал ее — ладонь, как и все тело, дрожала — волны жара исходили от нее.
— Забыть… забыть все. — шептал адмирал. — Забыть бессонные ночи, забыть этот ад… Простить… Прощаю… прощаю…
И, вдруг, он отшатнулся в сторону, вскрикнул:
— Я клялся, что не будет прощенья?! Ты околдовал меня!
Но тут краска залили лицо его, и адмирал покачнулся — и, не подхвати его один из Валаров — повалился бы на пол.
— Простите… простите меня, батюшка! — вскрикивал Альфонсо. — Весна уж скоро, возрождается все…
Рэрос ничего уже не мог ответить — он задыхался, он мог даже пошевелиться: давало о себе знать измученное сердце.
А Альфонсо вновь бросился к Вэлласам, к Вэлломиру — наконец, и к Нэдии: повалился пред ней на колени, и принялся повторять что-то бессвязное — у него сильно кружилась голова, в глазах темнело — он видел, что все окружающее его совсем не такое, каким должно быть — он жаждал изменить все, и все казалось одинаково важным — до непереносимого, нечеловеческого напряжения важным.
Тут завопили прорвавшиеся в разодранную материи «бесов»:
— А битва то идет!.. Не забывайте, милый наш братец, про битву! Пока вы нам сказочку рассказывали — столько славных эльфов погибло!
И вот они, с оглушительным треском, принялись разрывать материю — в образовавшиеся проемы незамедлительно хлынули не только отсветы пламени, хохот и звон стали, но еще и сильный, словно бы специально по чьему-то колдовству сжатый кровяной дух. Вот от шатра ничего не осталось, и оказался Альфонсо в плотном кольце из этих тел — некоторые из них поддерживали мумию-Нэдию.
— Премудрый Альфонсо хочет занести в наши ряды ересь! — вскрикнул «бес» без руки — из обрубка упругими толчками брызгала грязь. — Вэлломир, Вы, кажется, ослабели от того, что не ожидали видеть, все что довелось; а потому, надобно бы проявить решимость: скажите — нам что-нибудь веселое, а то речи лукавые уже начинают нашими сердцами овладевать начинают.
Вэлломир уж очень утомился — у него голова от воплей, от всего этого непонятного судорожного перетекания плоти раскалывалась, и он сначала и вовсе ничего не мог вымолвить, а затем, кое-как пробормотал:
— Уберите его, просто, чтобы было тихо… Не кричите больше ничего… Тишины, тишины — пожалуйста!
Вэлласы засмеялись, и все выкрикивали:
— Дал слабинку, трещинками пошел Великий Вэлломир. Посмотрим теперь, какой ответный ход предпримет Альфонсо — слово за ним.
— Я устал, я очень устал… — шептал Альфонсо. — И лишь об одном молю: прекратите бойню.
— Какие прекрасные слова! — тут же воскликнули многие из Вэлласов. — Ведь в сердце каждого из нас есть стремление к добру!.. — из сотен глоток стал вырываться хохот, но вот он перешел в гневливый ропот. — …Вот мудрый, наш истинный предводитель, а не то что этот Вэлломир — ведь, именно из-за него и началась эта бойня! Надо разодрать мерзавца в клочья!..
И они стали надвигаться на Вэлломира, который совсем растерялся, трясся, лихорадочно оглядывался по сторонам. Наконец, совсем неуверенным дрожащим голосом, выкрикнул:
— Вы обезумели! Жалкие ничтожества! Да как вы смеете идти на меня…
— Мы обезумели, когда слушали твои речи коварные! Теперь же поняли, кто наш истинный предводитель!..
Альфонсо бросился к нему, заслонил грудью, выкрикивал:
— Нет — это же брат ваш!
— Брат?! Да он всегда на меня, как на шута смотрел, всегда презирал — а сам то ничего, кроме этой гордости и не имел! Сам то и есть шут, все время роль предводителя играл — разума то, совсем мало! Эй ты — что, действительно, подумал, что мы я за тобою пошел?! Да — это же розыгрыш был! Дурак! Я над тобой шутил, а ты уж вообразил невесть что! Ну, все — довольно — теперь и вмешательство Альфонсо не поможет! Да кто он такой, этот Альфонсо — убийца ведь!..
Так кричали, придя, вдруг, в неожиданное, яростное исступленье, многие сотни Вэлласов. Тогда же Альфонсо радостно вскрикнул, схватил одного из них за ладони, и, вглядываясь в его облезлый, синий лик, выкрикивал:
— Как хорошо! Теперь каждый из вас говорит я. Выходит, с тобой вот можно говорить, как с Вэлласом. Брат, прости же своего брата…
Но этот Вэллас оттолкнул Альфонсо, и взглянул с яростью жгучей, столь долго под шутовской маской скрывавшейся, он проскрежетал:
— Да — я, действительно Вэллас! И мне все равно, кто здесь рядом — может, тени мои! Мне все равно! Меня всю жизнь всерьез не…
— Да что ты говоришь такое?!..
Альфонсо, покачиваясь от слабости, и от этих невыносимых, теплых кровяных паров, стал пробиваться к Вэлломиру, которого уже схватили, и тащили в разные стороны, который сам вопил некую бессвязную кашу из возвышенных фраз, о том, что они не смеют, и будут наказаны, со всей строгостью.
Альфонсо прорвался к нему, принялся хватать за плечи каждого из «бесов» — вглядываться в его бесцветные, грязью заполненные глаза, вновь и вновь напоминать о детстве — затем бросился к Вэлломиру, которому уже нанесли несколько кровоточащих ран, крепко его обнял, и выкрикивал:
— Брат! Брат! Ты прости его — ведь ты перед ним тоже виноват! Ведь ты всегда презирал его, так часто словами унижал, больно делал!
— О, да-да! Так и есть! — с безумным криком один из Вэлласов, вцепился дрожащими пальцами в лицо Вэлломира, и с силой дернул оставил там несколько кровоточащих следов.
— Да что ж это?! — пронзительно выкрикнул, пытаясь куда-то вырваться Вэлломир. — Да придет ли кто-нибудь служить Мне Великому?! Растопчет ли кто-нибудь этих червей?!
— А-а-а! И сейчас насмехаешься?! Получи же!
На Великого обрушилось несколько сильных ударов, он сильно дернулся, вскрикнул, и пристально вглядывался в лик Альфонсо, беззвучно вопрошая у него: «Неужто ж это все правда?! Неужто не виденье бредовое?!»
А кто-то из Вэлласов поспешил заверить:
— Это все еще цветочки! Сейчас ты за все поплатишься…
И вновь Альфонсо бросился, ища Нэдию — но этой мумии уже нигде не было видно — только выступали в кроваво-огненных отсветах, стремительно перемежались темные контуры, но только звон, да вопли: хохот, рев, стоны — неслись со всех сторон, сшибались в темном, вечернем воздухе незримыми волнами.
В те мгновенья, когда Вэлласы прекратили свое мнимое служение Вэлломиру, битва много ожесточилась. И раньше то каждый из них бросался, забывая о собственной жизни — и раньше целая сотня жертвовала собой, чтобы разорвать какого-нибудь эльфа — теперь они с хохотом прыгали на клинки, погребали эльфов и нуменорцев под живыми холмами. По всему обширному лагерю клокотало сраженье; и Гил-Гэлад, и Келебримбер, сражавшиеся с разных его сторон, порубившими за последние часы по несколько сот врагов — все-таки, не могли поверить, что — это все на самом деле; и тот и другой ждали мгновенье пробужденье. Нет, нет — это казалось совершенно немыслимые — соединенные армии людей эльфов, могла, казалось, не опасаться никакого врага, а тут, нежданно негаданно — какие-то, невесть откуда взявшиеся мертвецы, грозят перебить всех их. Да и откуда могло взяться такое их количество?! Неужто же все когда-либо жившие восстали из могил?!
* * *
Все эти часы Вэллиат и Маэглин разрубали плоть. Все эти часы они только и видели, что перекошенные яростным хохотом лица мертвых, да еще ту грязь, которая вырывалась из разрубленных тел. Ежели вначале они рубили с яростью, продвигаясь к какой-то неясной цели — даже и не задумываясь, что это за цель — да и вообще ни о чем не задумываясь, но одну лишь ярость испытывая.
Было отвращение к «бесам», потом — отвращение к тому, что они делают. В какое-то время, они даже стали кричать, моля, чтобы «бесы» остановились, чтобы только не было больше этих убийств. Конечно, за беспрерывным грохотом никто их не услышал, да и не могли Вэлласы остановится — ведь это была многотысячная толпа, и тех кто были спереди, подталкивали бессчетные ряды сзади.
