Мы, ничтожные, обязанные милости твоей, были всегда подручными тебе в подчресельных делах, когда ты ночи проводил под ивами в домах веселья, когда, отдавшись буйной страсти, с гордо поднятой головой, вел упорные бои и жаркие сраженья. Что ж сталось вдруг с тобой?! Недуг тебя скосил. Ты ноги протянул. Нас, отпрысков, точно подбитых голубков, оставил на произвол судьбы. Нам не на кого больше положиться. Не любоваться больше нам цветами в дымке, не подходить к роскошным воротам и красным стенам особняка, где обитают красотки-чаровницы. Не пировать уж с ними, яшмы изваянья не ласкать, не мчаться на конях; туда, где аромат струится и тепло. Ты бросил нас, связал нам руки, оставил без гроша. И голову повесил каждый. Мы ныне пресное вино в жертву приносим. Тебе, душа, протягиваем кубок. Внемли же зову, к нам явись и насладись дарами!»
После принесения жертв к ним вышел Чань Цзинцзи, поклонившись, пригласил их в крытую галерею, где было устроено угощение.
Когда о смерти Симэня узнала хозяйка «Прекрасной весны», у нее тотчас же родился план. Приготовив жертвы, она направила в паланкинах Ли Гуйцин и Ли Гуйцзе, чтобы те сожгли жертвенные деньги и выразили соболезнование.
Юэнян не вышла. Певиц принимали Ли Цзяоэр и Мэн Юйлоу. – Мамаша вот что велела тебе передать, – шептали певицы па ухо Ли Цзяоэр. – Мы певицы, а раз хозяин умер, незачем тебе в одиночестве сидеть. Всякому пиру, как говорится, конец приходит. Мамаша наказывала, чтобы вещи свои ты незаметно передала Ли Мину. У нас они будут в сохранности. А ты дурочкой-то не будь! Как в гостях ни хорошо, а дома все лучше. Рано или поздно тебе все равно с этим домом расставаться. Совет этот крепко запал в душу Ли Цзяоэр.
В тот же день Ван Шестая, жена Хань Даого, одетая в траур, тоже прибыла в паланкине почтить покойного. Она сожгла бумажные деньги, расставила перед гробом жертвы, но никто к ней не выходил.
Ван Цзина, надобно сказать, рассчитали еще в первую седмицу, а другие слуги не решались доложить о прибытии Ван Шестой. Только ничего не подозревавший Лайань направился в покои Юэнян.
– Тетушка Хань прибыла с соболезнованиями, – докладывал он хозяйке. – Вас ждет, матушка. Дядюшка У велел вам сказать. У Юэнян так и закипела от зла.
– Убирайся отсюда, рабское твое отродье! – заругалась она. – Тетушка Хань, тетушка Дрянь! только ее соболезнований тут не хватало! Что ты, проклятый, эту сукину дочь не знаешь?! Она семьи разрушает, шлюха, отца с сыном ссорит, негодяйка, мужа с женой разлучает…
Лайань едва нащупал дверь и поспешил к гробу Симэня.
– Матушке доложил? – спросил его шурин У Старший.
Лайань что-то бормотал. После долгих расспросов он, наконец, признался, как его отчитала хозяйка. Шурин поспешно направился к сестре.
– Сестра! – обратился он к Юэнян. – Как ты так могла?! Зачем грубить! Есть плохие люди, но нет плохих обрядов. Помни, сколько наших денег в руках у ее мужа. К чему же ты так с ней обходишься? Нельзя так! Ты же свое достоинство теряешь. Если сама выходить не желаешь, других пошли. А так разве можно! Хочешь, чтобы тебя осуждали?
Юэнян на это ничего не ответила. Немного погодя Ван Шестую приняла Мэн Юйлоу. Они сели неподалеку от гроба. Ван Шестой было неловко, и после чашки чаю она откланялась.
Да,
Пожалуй всей Янцзы. водане смоет краски от стыда.
Ли Гуйцзе, Ли Гуйцин и У Иньэр, сидевшие в хозяйкиных покоях, слышали, как Юэнян на все лады поносила жену Хань Даого. А когда рубят сучок, целое дерево страдает. Не по себе им стало и, не дождавшись заката, они начали откланиваться.
– Погостите! – удерживала их Юэнян. – Вечером с приказчиками кукольное представление посмотрели бы. А домой и завтра успеете.
После долгих уговоров Гуйцзе и Иньэр остались, а Гуйцин отправилась домой.
К вечеру монахи разошлись. Собралось более двадцати человек. Помимо соседей, приказчиков и счетоводов были тут сват Цяо, шурин У Старший и У Второй, свояк Шэнь, Хуа Цзыю, Ин Боцзюэ, Се Сида и Чан Шицзе. Они-то и позвали кукольников. Под навесом были накрыты столы. Разыгрывали пьесу «Убитая собака помогает вразумить мужа», в которой персонажами выступали братья Сунь Жун и Сунь Хуа.[1537]
Гостьи расположились в помещении сбоку от гроба, откуда смотрели представление из-за ширм и спущенных занавесей.
За столом гостям прислуживали оставленные на ночь Ли Мин и У Хуэй. Немного погодя все приглашенные были в сборе. После принесения жертв под навесом зажгли свечи. Гости заняли свои места за столами. Грянула музыка и началось кукольное представление, которое окончилось только в третью ночную стражу.
Со смертью Симэня, надобно сказать, не проходило и дня, чтобы Чэнь Цзинцзи не заигрывал с Пань Цзиньлянь. То они строили глазки прямо перед гробом усопшего, то шутили за занавеской. Так случилось и на этот раз. Когда гости стали расходиться, женщины удалились в хозяйкины покои, а слуги принялись убирать посуду, Цзиньлянь бросилась к Цзинцзи и ущипнула его за руку.
– Сынок! – говорила они. – Нынче матушка даст тебе то. чего ты так желаешь. Пойдем к тебе, пока твоя жена в дальних покоях.
Обрадованный Цзинцзи бросился отпирать дверь. Цзиньлянь во тьме незаметно проследовала за ним. Ни слова не говоря, она разделась и навзничь возлегла на кан. Как утка с селезнем резвясь, она с Цзинцзи затеяла порочную игру.
Да,
Как по Небесному велениюпредались страстному волненью.Игру дождя и тучипродлили схваткой жгучей.
Два года продолжались их свиданья. Однажды наступил миг долгожданною слиянья. Тянулись годы ожиданья, пришли однажды согласие и лад. Она колышет талией, как ива гибкой; он неистово орудует нефритовым пестом. И слышны заверения в глубокой любви, раздаются клятвы верности вечной. Она щебечет иволгой, он целеустремленней мотылька. Игру прелестница ведет на тысячу ладов. Неистовствует дождь, стыдится тачка. Какие только чары не пускает в ход! Он тихо шепчет: «Милая моя!». Его обняв, она зовет: «Мой ненаглядный!».
Да,
Давно восхищался изяществом ивы,а ныне поддался пленяющим чарам.По-прежнему нежный, как прежде красивый,цветок багровеет, объятый пожаром.
Завершив задуманное, Цзиньлянь из опасения быть застигнутой поспешно покинула спальню и направилась в дальние покои.
На другой день, будучи под сладостным впечатлением пережитого накануне, Цзинцзи с раннего утра был уже у спальни Цзиньлянь. Она еще спала. Он наблюдал за нею через щелку в окне. Ее укрывало расшитое багряными облаками (одеяло. Напудренные ланиты казались изваянными из яшмы.
– Вот так управительница! – воскликнул Цзинцзи. – До сих пор почивает! Матушка Старшая велела убрать жертвы от Ли Чжи и Хуана Четвертого. Нынче сват Цяо жертвы приносит. Вставай! Я жду ключи.
Цзиньлянь велела Чуньмэй передать Цзинцзи ключи. Он же наказал горничной самой отпереть дверь наверху. Цзиньлянь тем временем высунулась в окно и слилась с Цзинцзи в поцелуе.
Да, сколько досталось емуАроматных уст нектара.Сердца сладостного жара.Тому свидетельством стихи:Отчего кукушка жалобно кричит?Слиты воедино любящих. сердца.Нету ароматней, сладостней ланит.Страсть в глазах блестящих, ласки без конца.Пальчики – бамбука нежные ростки,Разметалась туча шелковых кудрей,Серьги разлетелись – розы лепестки.Рот ее кораллов дорогих алей.На щеках играет утренний восток.Вспомнишь – и на сердце сладостный восторг!
Чуньмэй отперла дверь, и Цзинцзи пошел посмотреть, как будут переносить жертвы.
Немного погодя почтить покойного явился сват Цяо. С ним прибыли его жена и многочисленная родня. После принесения жертв перед гробом, свата Цяо угощали во временной постройке, где за столом рядом с ним сидели оба шурина и приказчик Гань. Их услаждали пением Ли Мин и У Хуэй.
В тот же день с соболезнованиями прибыла Чжэн Айюэ. Юэнян велела Юйлоу дать певице траурную юбку и поясную повязку, после того как та почтила усопшего сожжением бумажных денег. Айюэ приняли вместе с другими гостьями в дальних покоях.
– Чего же это вы мне-то ни слова не сказали? – увидев Ли Гуйцзе и У Иньэр, обратилась к ним Айюэ. – Хороши подружки! Я бы давно пришла. – Певица заметила Юэнян с младенцем и продолжала: – У Вас, матушка, и горе и радость в одно и то же время. Прискорбно, что так безвременно скончался батюшка. Но вы обрети наследника-кормильца, и он будет вам утешением.
Юэнян дала певицам траурные одежды и оставила их до вечера.
Третьего дня во второй луне, когда вышла вторая седмица после кончины Симэня, панихиду служили шестнадцать монахов из монастыря Нефритового Владыки во главе с настоятелем У. Ее заказал тысяцкии Хэ. Вместе с ним в принесении жертв участвовали дворцовые смотрители Сюэ и Лю, столичный воевода Чжоу, комендант Цзин, командующий Чжан, квартальный Юнь и еще несколько военных чинов.
