Вечерами, после ужина, если не выпадала его очередь караулить лагерь, Коренев подолгу лежал на спине с открытыми глазами и смотрел куда-то сквозь палатку, часто засыпая перед самым рассветом. Разговорить его не получалось – на все мои вопросы он отвечал кивками, а на прикосновения не реагировал вообще: мне иногда казалось, что я для него перестала существовать вообще. И как жена, и как женщина, и как человек… Первые дни я бесилась – мне казалось, что после освобождения из кормушкинских лап в нашей жизни снова все наладится, он будет таким же предупредительным и нежным, а пережитое – тихо канет в небытие. Потом меня поглотила апатия, а после заявления Кормухина о том, что у него в лапах мой сын – я вообще перестала что-либо соображать. Шла, как машина. Билась, как машина. По ночам спала как убитая. До сегодняшнего дня…
…Прикосновение его губ к моему затылку обожгло меня, как струя крутого кипятка, – у меня мгновенно пересохло горло, пропал сон, и дико заколотилось сердце. Стараясь не шевелиться, чтобы ненароком не прервать такой сладкий и долгожданный поцелуй, я вогнала порядком отросшие ногти в ладони и задержала дыхание. Однако, судя по тому, что губы плавно переместились к чувствительному месту у меня за левым ухом, успокаиваться на поцелуе в шею Коренев не собирался… Слабенький укус в мочку уха, и я почувствовала, что незаметно для себя самой прогнула спину и закусила губу… После прикосновения его пальцев к пояснице я поняла, что лежать на боку просто невыносимо и… сжав зубы, попыталась потерпеть еще… Не тут-то было – ладонь мужа, проскользнув между моей рукой и боком, мягко, но настойчиво потянула меня к себе… Пришлось перевернуться на спину… В этот момент я вдруг дико пожалела, что потеряла свою буйную шевелюру – так волосы, распущенные перед сном, наверняка прикрыли бы мои повлажневшие глаза, и скрыли бы от него то состояние, в котором я находилась… Увы… Поцелуй в угол глаза сказал ему все… Остальное я помню урывками – сорванный камуфляж; жар его прикосновений; безумная, запредельная нежность первого объятия; рвущийся через закушенную губу стон; ботинок, невесть как оказавшийся у меня под поясницей; безумное опустошение, наступившее незадолго до рассвета… Пережитое горе, страх за сына, сумасшедший животный мир Глаза Ночи, ожидающий наших ошибок за тонкими стенками палатки, обиды Олега и мои глупости – все осталось где-то там, в далеком, теряющемся на фоне пылающего огня нашей страсти, прошлом… А в настоящем были только мы двое… И наши прикосновения друг к другу… И совершенно запредельное, сметающее все и вся, желание…
…Момент, когда я отъехала, не запомнился. Помню, как втискивалась спиной в горячий живот мужа, прижимая к своей груди его широченную, покрытую застарелыми мозолями от рукояти меча ладонь, и молила Бога, чтобы он не отвернулся… Помню, как пару раз просыпалась в холодном поту от мысли, что все это мне только приснилось, и, почувствовав его руку, умиротворенно засыпала опять… Помню сон, приснившийся под утро, – Самир врывается в нашу спальню в Аниоре и весело орет:
– Олег! Маш!!! Идите сюда!!!
Помню, как удивилась, что у сына такой взрослый голос, и решила показать его врачу, но потом вдруг моей груди стало прохладно, и я проснулась…
Олег, с мечами за спиной, полностью одетый, как раз выбирался из палатки. Почему-то очень торопливо…
Наскоро натянув на голое тело брюки, я кое-как застегнула ремень, набросила куртку и полезла следом…
– Маша. Так и стой! – стоило мне выпрямиться, обратился ко мне Кормухин. – Ибо в твоем ботинке – тоже пара зарядов… Знаете ли, господа, я, конечно, понимаю, что этот мир – весьма и весьма неприветлив к своим гостям, но спать одетыми, на мой взгляд, крайне вредно для здоровья… С сегодняшнего дня ты, Машенька, спишь в МОЕЙ палатке. До момента, пока я не получу то, ради чего я сюда приперся и не окажусь в своей родной Москве. Снять ботинки я тебе не дам, так что выбора у тебя нет… Олежка! Тебя что-то удивляет? Странно… Я думал, что ты понял, что тягаться со мной у вас кишка тонка… Да, вы дьявольски быстрые и сильные… Но скорость света – и для вас предел… кнопочку нажать мы успеем всегда… Бах, и твоя жена – калека… Ну, как тебе перспектива?
– Ну, ты и сука, Иваныч… – процедил Коренев.
– Пусть так… Но, согласись, умная… – заржала эта паскуда и повернулась к стоящей неподалеку Беате:
– А ты, красавица, проводи мальчика пописать… Кстати, советую не дурить: обидишь его – твоей подруге будет больно-больно…
– Ольгерд! У Кольена оторвало стопу… Жгут я наложил! Что дальше делать? – в разрезе в пологе своей палатки стоял Эрик и бешено сверкал глазами.
– Дед! Помоги Эрику… – рявкнул мой муж и, осмотрев меня с головы до ног, вдруг заржал:
– И все-таки ты, Иваныч, полный и законченный придурок!!!
– Не понял?
– Ну, как говорит мой друг Вовка, спешка хороша при ловле блох… Еще один умный человек как-то сказал: «Кто с мечом к нам придет, тот в орало и получит»… Слыхал такое?
– И?
– Что «и»? В орало хочешь?
– У тебя что, башню сорвало, бля? – потрясая какой-то хреновиной, возмутился Кормушка. – У тебя же жена не ящерица? Лапка у нее не отрастет…
– Ящерица… Еще какая… – с лица Олега вдруг пропала улыбка. Он еще раз посмотрел на меня, потом на Беату и… пропал…
Меня кинуло куда-то в сторону… Ныряя в джуше, я успела сгруппироваться, перекатиться через правое плечо и вскочить на ноги. Прямо в пепелище догорающего костра! Мой визг от ожога об попавший под ногу уголек, наверное, был слышен даже на Ронтаре… Прыгая на одной ноге, я пыталась подуть на обожженную пятку и крыла Олега на чем свет стоит…
…Сначала заржал Вовка. Потом Хвостик… Вслед за ними – Сема… Потом захохотали все остальные, кроме Кольена, Кормушки и Кузьмы. Первый – потому что все еще ничего не соображал. Второй – по причине того, что Олежка вырвал у него маленький пультик, походя переломав все пальцы на обоих руках и ударом в голову отправил в нокаут. А вот с Кузьмичевым все обстояло гораздо грустнее: автомат, еще пару секунд назад зажатый в его руках, валялся на траве. Вместе с обеими его отрубленными по середину предплечий руками. Беата, не обращавшая никакого внимания на хлещущую из перерезанных сосудов кровь, деловито достала из кармана кусок репшнура, перетянула им обе руки чуть повыше локтей и… расстегнула его брюки:
– Достоинство, говоришь? Что ж, сейчас полюбуемся… Ой… И этим ты хотел похвастаться? М да… Что я могу сказать? Таком уродством можно разве что покормить местное зверье… И то, наверное, побрезгуют… Впрочем, попробовать можно…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
