К нам приближался Вихрь. Каль вызвал Его – и Он явился на зов…
По прошествии времени, когда уже село солнце и начали появляться первые звезды, Ахад вздохнул и встал, после чего помог встать Ликуе. Мгновение – и вот уже они стоят внизу. Дека вздрогнул, потом тихо ахнул – его подозрения подтвердились. Ахад подмигнул ему. Потом посерьезнел и повернулся ко мне.
– Некоторые полагают, что сумеют спастись, что бы ни произошло в державе богов, – негромко проговорил он. – Я в этом сомневаюсь, но не могу осуждать их за попытку. – Он помолчал, оглянулся на Ликую и договорил: – Я остаюсь здесь.
Вот уж чего я от него ни за что не ожидал! Ликуя была смертной и выжить в нашем царстве не могла. Посмотрев на нее, я убедился, что она понимала, насколько глубоко изменила его. Она чуть кивнула мне и гордо вздернула подбородок, откровенно намереваясь встать на его защиту. Ахад был среди нас не единственным, кто умел одним словом причинить боль.
Однако я совершенно не собирался его доставать. Хватит уже, в свое время я достаточно этим натешился.
– Полагаю, имело бы смысл поговорить о том, как спасти это царство, а не бежать из него, – заметил Дека, и по его голосу я понял, что и в лоб могу схлопотать, когда мы останемся наедине.
Но Ахад покачал головой, делаясь непривычно серьезным:
– Спасения не будет. Даже Трое – не указ Вихрю. Самое большое, что они смогут, – постоять в сторонке, пока Он катится сквозь миры, а затем попытаться что-то восстановить из останков. Правда, нам не будет от этого ни жарко ни холодно…
Он пожал плечами и вздохнул, глядя на небеса. По ночам Вихрь был еле виден – этакое дрожащее пятнышко на звездном ковре. Вот только за Ним уже не было звезд. Лишь черная пустота.
– Мой отец полагает, что все-таки стоит попробовать отстоять этот мир, – сказала Ликуя.
Дека очень внимательно смотрел на нее. Возможно, делал все новые выводы. Да, определенно следовало рассказать ему все заранее. Дурак я, дурак.
– Йейнэ с Нахадотом думают так же, если я их хоть немного знаю, – вздохнул я. – Но будь им по силам остановить Его, они бы уже это сделали.
Я не стал добавлять, что уже молился обоим, и не однажды, во все предшествующие ночи. Ответом было молчание. Я не хотел даже думать о том, что это могло значить.
– Ну что ж, нам, пожалуй, пора. Мы лишь заглянули попрощаться со старым узилищем.
Ахадова сигара наконец-то догорела. Он бросил окурок и растер его носком башмака, бросив заодно последний взгляд на развалины Неба. День-камень продолжал светиться в ночи, испуская призрачное сияние – в противоположность зияющей рваной дыре в звездных небесах. Прямо свеча на могиле человечества, подумалось мне. Будем надеяться, что Йейнэ и Наха как-нибудь сохранят этот светоч, когда мир рухнет в небытие.
«И еще Итемпас», – добавил мой разум к первым двум именам, хотя тут я был менее уверен. Может, они и оставят его умирать вместе со всеми нами. Если они собирались так поступить, было уже пора.
– Увидимся, – сказала Ликуя.
Я кивнул, наконец-то заметив, что они держались за руки.
Потом они исчезли, оставив меня наедине с Декой.
– Объясняй! – тотчас потребовал он.
Я вздохнул и огляделся. Стояла уже глубокая ночь. Я не рассчитывал, что наша поездка настолько затянется. У нас не было с собой ни одеял, ни палатки, не говоря уже о провизии. Придется стелить попоны. То-то порадуются мои старые косточки…
– Давай для начала устроимся, – сказал я.
Дека стиснул зубы. Ему наверняка хотелось поспорить, но он все же занялся лошадьми: подвел их поближе и устроил возле груды день-камня. Какая-никакая, а все защита от ветра.
Мы уселись на то, что когда-то было основанием дома, попросту сдутого с места во время падения Древа. Сюда тоже упало несколько обломков день-камня, и мы собрали их в кучу, чтобы светили поярче. Дека произнес слово приказа, и от камней, кроме света, пошло еще и тепло. Я расстелил наши попоны по отдельности, но Дека тут же перетащил свою к моей и заключил меня в объятия.
– Дека… – начал я.
Живя во дворце, мы с ним неоднократно делили постель, но сейчас мы слишком устали, чтобы не удовольствоваться простым сном. Вроде бы удобный предлог, чтобы отложить намечавшийся разговор, да только его невозможно было откладывать бесконечно. Поэтому я поглубже вздохнул и молитвенно воззвал к одному из своих братьев, испрашивая сил.
– Тебе не следует притворяться. Я знаю, каково приходится молодым, и…
– Я считаю, – перебил он, – что за последнее время ты натворил достаточно глупостей. Не усугубляй!
Тут я попробовал сесть, но не смог, потому что он меня не пускал, да и моя старая спина решительно возражала против таких попыток. Я слишком долго трясся в седле.
– Что?..
– Ты все такой же ребенок, – тихо проговорил он, и я перестал барахтаться. – А еще ты и кот, и взрослый мужчина, и чудовище, которое в потемках душит детей. И старик… Ну и ладно. Я уже говорил тебе, Сиэй, что никуда не уйду. А теперь ложись: я хочу кое-что попробовать.
Я послушался – не из покорности, а больше от изумления.
Он запустил руку мне под рубашку, отчего я залился краской и ахнул:
– Дека, во имя благих богов…
– Тихо ты!
Его рука замерла у меня на груди. И это была не любовная ласка, хотя мое старое тело все истолковало превратно и даже успело решить, что не такое уж оно и старое. За это я был ему благодарен: в моем возрасте начинаешь сомневаться, все ли в нем работает как положено.
Дека между тем застыл, на его лице отразилось напряженное внимание. Я видел его в подобном сосредоточении, когда он произносил слова волшебства или рисовал сигилы. На этот раз он принялся что-то шептать, а рука задвигалась в согласии со словами. Я озадаченно вслушивался, но не узнавал слов. Это не был ни язык богов, ни какой-либо еще. Я вообще не понимал, что он творил.
Зато я кое-что ощущал. Слова щекотали, расползаясь по коже. Когда я вздрогнул и захотел привстать, Дека прижал меня к земле и зажмурился, чтобы мои подергивания его не отвлекали. А я действительно подергивался, потому что ощущение было весьма необычное. По мне точно бегали муравьи, только они были плоскими и состояли не из плоти, а из какого-то шипения. Тут я заметил неяркое черное сияние декиных письменных метин, которые представляли собой далеко не простые татуировки. Наконец-то я это понял.
Но все же что-то шло не так. Письмена, которые он вшептывал в мою кожу, не задерживались в ней. Я чувствовал, как они двигаются по моим рукам и ногам, спускались на живот, но, устроившись на облюбованном месте, тотчас начинали выцветать. Я видел, как Дека стал морщить лоб, потом смолк, а его рука на моей груди сжалась в кулак.
– Я так понимаю, не получилось, – тихо проговорил я.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
