class="a">[116]. И каждый год мама по такому случаю украшала иву фонариками. Те значки как вырезанное на коре пухлое сердце с нацарапанным «Лиза+Воздержанность» внутри. Боссу стоило бы обсмеять такое предложение, но она поджала губы и шикнула на меня, глянув коротко на Лизу.
— Босс, нельзя же…
— Тост, быстро! — перебила она. — Займи им себе рот, пожалуйста.
Босс помогла маме съесть еще одну ложку каши с яичницей и укатила ее на коляске в гостиную. Это напугало меня еще сильнее, ведь после завтрака Босс всегда ставит Лизу в ходунки. Босс включила телевизор в гостиной и вернулась на кухню за лекарством. Она поочередно открывала пузырьки и клала таблетки в кофейную чашку.
— Маме твоей лучше не делалось, пока с ней в воде не начали заниматься, — тихо сказала она. — Тогда она осилила «да» и «нет», а сейчас я аж восемь слов могу разобрать. И ни единого слова больше, кроме «Мози-детка», с тех пор как она домой вернулась.
В математике я не сильна, но даже мне ясно, что Босс плюс бассейн плюс медицинская информационная сеть не равно терапевтам, которые работали с Лизой в реабилитационном заведении.
— Но ведь осень на носу. Она и поплавать не успеет.
Босс уже направилась к двери, но остановилась прихватить Лизину чашку для сока.
— Сейчас бассейн установят со скидкой, в августе желающих мало, а у нас до холодов еще целых две недели. Не волнуйся, наркононовские значки я собрала в шкатулку.
Босс ушла к Лизе. За ней еще дверь не закрылась, а я уже вытащила сотовый из заднего кармана и настучала эсэмэску Роджеру.
«SOS! Бассейн vs ива. Босс за бассейн».
В гостиной диктор с девчачьей шевелюрой вещал о погоде. Каждое слово звучало ясно, как день, который он обещал. Босс выкрутила громкость раза в два мощнее обычного. Мобильник завибрировал буквально через секунду.
«Скажи Боссу ива=Бог», — написал Роджер. Я задумалась. Чушь, конечно, но вдруг эта чушь поможет? У Босса пунктик насчет уважения чужой религии, она даже к баптистам хорошо относится. Наверное, это позволяет ей самой ни во что не верить.
Я бедром прижала сотовый к креслу и дождалась Босса. Она поставила чашку в раковину, повернулась ко мне, но я не дала ей и рта раскрыть.
— Иву рубить нельзя, это мамина религия!
Босс по-птичьи наклонила голову и смерила меня блестящим черным взглядом.
— Ива не религия. Это предмет.
— Лиза — друидка, — не уступала я.
Босс фыркнула, но получилось не презрительно, а натужно.
— Ага, Лиза Лоракс[117], заступница леса. Уж конечно. Она друидка, только чтоб напускать на себя таинственный вид и носить белое.
Босс не на шутку растревожилась и говорила так, словно Лиза была цела. Та Лиза знала: белое добавляет ее черным глазам света, а бледной коже — золотого сияния. Меня аж передернуло: той мамы больше нет. А Босс тяжело сглотнула, будто у нее болело горло.
— Ты, Мози, удачно заделалась друидкой с утра пораньше.
Я покраснела — уела она меня. В детстве я не раз видела, как Лиза вся в белом убегает в лес, захватив матрас и пса-приемыша. Я всегда просилась с ней, но она не брала. Я-то наивно верила, что она там, вся такая одухотворенная, справляет обряды, приносит соснам в жертву кучи яблок и винограда. Однажды я тайком увязалась за ней — мне тоже хотелось одухотворенности. Я тогда узнала о друидизме такое, чего Боссу докладывать не стоило. Я никому не рассказывала, даже Роджеру, чего я тогда навидалась. А сегодня тем более не собиралась, раз я иву спасаю.
— Ладно, друидизм — хрень, но ты же не позволишь безбожным язычникам шлепать свинину с горчицей на просфоры. — На «безбожных язычниках» Босс вскинула бровь, ну так она сама и разрешила маме сослать меня в Кэлвери, чтобы спасти от уготованного мне в старших классах блядства. Пусть теперь не удивляется, что я нахваталась тамошних выражансов.
— Мози, не говори слово «хрень». Некрасиво, — только и сказала Босс.
— Босс, ну ты же знаешь, как ей то дерево помогло в свое время!
От правды Босс отмахнуться не могла. Из Лизы получилась чистая просохшая друидка — с моих малых лет. Прежде она была атеисткой на спидах, которая сбежала из дома, прихватив двухнедельную меня, завернутую в одеялко. Она моталась по стране автостопом, пробавлялась гаданием по руке и мытьем посуды, а я китайчонком сидела у нее на закорках. А до этого она была хипушкой-анашницей и залетела в четырнадцать.
Все это мне выложила сама Лиза. Отвертеться от разговора я не смогла: она считала, что мне следует учиться на их с Боссом ошибках. В день моего четырнадцатилетия она вообще такое отмочила…
Едва я задула свечи, Лиза скрестила руки на груди и оглядела меня с головы до ног.
— Футболка тебе мала. Слишком обтягивает. Не надо тебе красы этой недетской.
Я хмыкнула. Да, футболка на мне была старая, но «обтягивала» она трикотажный бюстик с тонким поролоном в чашечках, который из солидарности порекомендовала тощая продавщица бельевого отдела «Сирса».
Лиза перегнулась через стол, заговорила мне в лицо:
— Учти, секс в четырнадцать не приятнее сильного запора. Дальше первой базы пацанов в этом году не допускай.
— Господи, да не занимаюсь я сексом! — простонала я. Аж захотелось, чтобы это было написано на этой вот тесной футболке. Хоть носи ее каждый день, может, тогда Босс, учителя, соседи и одноклассники перестанут ждать, что я в одночасье превращусь в порнозвезду с титьками на разрыв лифона и фонтаном пергидрольных локонов на черепе, ни дать ни взять блядская версия Халка.
Босс взялась за нож и стала резать торт, приговаривая:
— Брось, Лиза. У нее же день рождения!
— Ага, а меня, месяца не прошло с четырнадцатого дня рождения, лишили невинности, на школьном стадионе Перл-ривер, — объявила Лиза, вручая мне первый кусок. — Я лежала в яме для прыжков с идиотом Картером Мэком. У него был презерватив со смазкой, и в песочнице я такое никому не советую. Ему песком облепило…
— Кому мороженого? — перебила Босс, выкрутив ручку громкости до девятки.
Я принялась за торт, потому что знала: Лизу посреди басни с моралью просто так не уймешь. Небось поэтому она назвала меня Мози[118], чтоб я ноги почем зря не раздвигала: Мози Медли, чтоб не спешила туда, откуда не вернешься. Хотя иногда казалось, что мораль ее историй в том, что она была дико круче, куда, типа, мне до нее.
— Я потом целый месяц думала, что пенисы отделаны наждаком, — не унималась Лиза, — и ей,
