Раненые легионеры лежали в лужах липкой крови, и никто не обращал на них внимания, кроме нескольких медицинских сервиторов III легиона — кибернетических рабов, которые могли ухаживать только за низкоприоритетными амбулаторными больными. Среди выживших были и смертельно раненные, но рядом с ними не было никого с достаточными врачебными навыками.
Сулака этого не понимал.
Без апотекариев умрет огромное количество воинов, которым умирать было вовсе не обязательно. Без своевременного применения редукторов геносемя умерших будет потеряно, а Детям Императора, казалось, было все равно. Воины Фениксийца лишались самого ценного ресурса легиона и ничуть об этом не беспокоились.
Чем дальше Сулака углублялся в лабиринт летописцев, тем сильнее он подозревал, в чем причина этого. Очень многие Дети Императора настолько отдалились от изначального генетического шаблона, что в них стало практически невозможно узнать легионеров — или то, насколько их геносемя вообще пригодно для обычного сбора.
Сулака увидел воина, нагрудник которого был расколот, а под ним виднелась широкая грудь, больше похожая на морщинистое брюхо рептилии; то, как согнулась рука другого легионера, указывало, что в ней слишком много суставов; у третьего шлем, казалось, сросся с тканями головы так, что невозможно было различить, где кончается доспех и начинается плоть. И на этом изменения, которые он видел, не заканчивались.
Разноцветные фасеточные глаза следили за ним с такой злостью, словно он был чужаком, вторгшимся на их корабль. Он чувствовал себя уже не как апотекарий, старающийся помочь страждущим, а как скаут-новичок, впервые оказавшийся в тылу врага — и обнаруживший себя.
Сулака двигался быстро, отмечая для себя все разнообразные деформации и уродства, которые проявились на телах Детей Императора. Некоторые изменения были очевидным результатом хирургической обработки, другие же могли возникнуть только вследствие манипуляций с геносеменем. Поражало, что у кого-то за пределами тайных лабораторий на Терре и Марсе хватило мастерства на такое, и судя по тому, что рассказал Камнерожденный, вернувшись с «Гордости Императора», на это был способен только один человек.
Сулака услышал булькающий стон и почувствовал, как чьи-то слабые пальцы цепляются за его ногу. Посмотрев вниз, он увидел воина с цианотичным лицом и кровоточащими глазами, что говорило об ужасной гипоксии и травмах из-за взрывной декомпрессии. Воина явно выбросило в вакуум без всякой защиты, и то, что он вообще был еще жив, лишь доказывало стойкость организма космодесантников.
Легионер ослеп: глаза его в буквальном смысле налились кровью, пока не лопнули.
— Апотекарий? — заговорил он. — Я ранен…
Встав на колени рядом с воином, Сулака скривился, увидев кольца и крючки, пришитые к его лицу. Раненый сжимал шипастую рукоять кнута, что лежал рядом, словно спящая змея; на мгновение Сулаке показалось, что утыканный зубьями кнут шевельнулся в ответ на взгляд постороннего.
— Скажи, как тебя зовут, — сказал Сулака.
— Калимос. О… какая боль…
Сулака кивнул и вытянул руку, проводя ауспексом нартециума над телом Калимоса, чтобы собрать диагностические данные для лечения ран. Повреждения были серьезными: многие органы уже необратимо пострадали от нехватки кислорода, а те, что еще действовали, находились на грани. Но у воина еще был шанс на спасение, и с полным набором медицинских инструментов Сулака вернул бы его в строй через несколько дней.
— Я могу тебя вылечить, — сообщил ему Сулака, — но для этого мне нужно доставить тебя в апотекарион.
Судорога агонии заставила Калимоса содрогнуться. Его раздвоенный язык облизал треснувшие губы, и Сулака заметил, что резцы воина заменены на острые имплантаты из хирургической стали.
— Ты не из Третьего легиона, — сказал раненый, и с уголков его рта побежали две струи крови. — Ты же не понимаешь, да?
— Не понимаю что? — Сулака наклонился к нему.
— Боль… — ответил Калимос.
— В этом я могу помочь. — Сулака выдвинул нартециум, но Калимос оттолкнул инструмент и покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Боль… Она восхитительна. Я даже не подозревал, как это хорошо — умирать…
Голова его склонилась набок, и Сулаке не нужен был сигнал нартециума, чтобы понять: раненый мертв. На его руках умерло много воинов, но именно этот случай вызывал тревожное чувство.
Космический десантник не должен приветствовать смерть.
— Твоя война закончена, легионер Калимос, — сказал Сулака, положив руку на плечо мертвеца. — И я почту твою память обещанием, что геносемя твое будет жить дальше.
Он осторожно снял нагрудник воина, обнажая комбинезон со вшитыми в него проводящими накладками для дефибриллятора. Лезвие скальпеля разрезало упрочненную ткань и открыло широкую грудь Калимоса и рельеф сросшихся костей панциря. Покрытую синяками кожу украшали татуировки змей, извивавшихся то ли в битве, то ли в совокуплении, и чернила, блестевшие необычными красками, вызвали у Сулаки смутную тревогу.
Он по памяти ввел код в нартециум, и прибор, меняя конфигурацию, переключился между несколькими подвижными панелями, после чего изрыгнул облако ледяного воздуха. Сверло редуктора выдвинулось из верхнего края перчатки, к нему пристыковалось несколько стеклянных колб. Сулака распылил на грудь умершего обеззараживающий раствор и протер нужный участок, удаляя загрязнения.
Приставив сверло к груди Калимоса, он активировал проникающие спектры на визоре, чтобы определить расположение имплантированного прогеноида. Обычно даже в условиях боя Сулака мог извлечь геносемя воина менее чем за тридцать секунд, но на этот раз почти такое же время ушло у него лишь на то, чтобы обнаружить прогеноид в лабиринте, которым был организм Калимоса.
Все тело его было переплетением органов и искусственных каналов, которые соединялись с нервной системой способами, казавшимися Сулаке неведомыми и даже невообразимыми. Грудная клетка воина была буквально набита гибридными анатомическими образованиями и неизвестными биологическими устройствами, большинству из которых в теле любого живого существа быть не полагалось.
Наконец Сулака нашел то, что искал: небольшой, похожий на сливу орган — и переплетение загадочных усиков из плоти, не толще волоса, которые прикрепились к нему.
— И зачем все это? — спросил он вслух, активируя сверло, которое затем прижал к слоям кости с достаточной силой, чтобы пробить их и добраться до внутренних органов.
Лазерные резаки прожигали плоть и кость, а внутренняя система трубок отводила кровь; тело Калимоса, пронизанное необычными нервными путями, задергалось в ответ на энергетические разряды от лазера. Лопнувшие глазные яблоки снова закровоточили, и с посиневших губ сорвалось что-то вроде вздоха удовольствия.
Сверло встало в нужное положение, и автоматика редуктора завершила работу, после чего Сулака осторожно извлек дрель. Колба наполнилась кровью, в которой плавал подрагивающий комок изъятого органа; лезвие самостерилизовалось, и редуктор втянулся в перчатку, запечатывая внутри столь ценное геносемя.
— А разве ты вправе это забирать? — спросил кто-то, и Сулака, подскочив от неожиданности, потянулся к болт-пистолету у бедра. Но рука другого, двигаясь быстрее мысли, опередила его и сжала приклад оружия.
— Так, так, не нужно спешить, — сказал воин с лицом, покрытым шрамами; глаза его блестели высокомерной, даже наглой самоуверенностью. — Мы же тут все друзья, разве нет?
— Кто ты? — спросил Сулака, медленно поднимая руку от кобуры.
— Люций, — ответил воин и опустился на колени рядом с Калимосом.
— Где ваши апотекарии? — возмутился Сулака. — Легионеры умирают, а ведь их можно спасти.
Люций проигнорировал вопрос и высвободил из рук мертвеца шипастый кнут.
— Тебе, Калимос, он больше не понадобится, — сказал воин, явно наслаждаясь тем, как колючая рукоятка легла в ладонь. — Не волнуйся, я о нем позабочусь.
— Ты слышал, что я спросил? — продолжал Сулака.
— Слышал. — Поднявшись, Люций повесил свернутый кнут на крюк на поясе. Присмотревшись внимательнее, Сулака увидел, как совершенно этот воин владеет своим телом — убийца, досконально знающий все свои силы и слабости.
— И?
— Что — и?
— Где ваши апотекарии?
— На ваш железный корабль перешел только один из них, — ответил Люций. — Не думаю, что его так уж интересует спасение жизней.
— Какой же он тогда апотекарий?
Люций наклонился ближе, и Сулака почувствовал кислое дыхание, резкий запах пота на немытом теле и крови из свежих ран.
— А вот такой, что оказался у тебя прямо за спиной.
Сулака резко обернулся — и увидел перед собой человека, изможденными чертами лица напоминавшего труп, с редкими белыми волосами и глазами чернее черного. Поверх пурпурно-золотого доспеха на нем был плащ из дубленой кожи; за плечами возвышалась уродливым наростом сервосбруя, а тонкие и сухие, как у богомола, пальцы сжимали удлиненный пистолет-игольник.
