Мы не намереваемся обратить это чтение в рассуждение об этике или нравственности и не станем подробно рассматривать, что «правильно» и что «неправильно»; мы касались этого вопроса в других наших сочинениях. Но мы считаем себя вправе обратить ваше внимание на тот факт, что человеческий ум интуитивно признает «правильным», если человек стремится ввысь, на призыв высших частей ума – высшего продукта нашего развития. И наоборот, наш ум интуитивно признает «неправильным», если мы отступаем назад, спускаемся на низшие ступени – снисходим до потворства нашим животным инстинктам, этому наследию от прошедших и давно прошедших времен.
Нас могут привести в недоумение некоторые подробности относительно этики и нравственности, и мы не будем в состоянии «объяснить», почему одно считаем правильным, другое неправильным; и все-таки мы интуитивно чувствуем, что самое «правильное», на что способен человек – это поступать согласно принципам, идущим от высшего полюса нашего умственного бытия, и наоборот, самое «неправильное» – делать то, что отбрасывает нас назад, к жизни низших животных, насколько это касается нашего мышления. Не то, чтобы было что-нибудь безусловно неправильное в умственных процессах и т. п. самих животных – все они правильны и совершенно естественны в животных; но мы интуитивно признаем, что спускаться вниз до животной стадии – это идти назад по ступеням эволюции. Мы интуитивно содрогаемся при виде грубых, животных вспышек со стороны мужчины или женщины, и хотя не знаем точно, почему это происходит; однако поразмыслив немного, приходим к заключению, что наша духовная, умственная часть возмущается и протестует против такого нисхождения по ступеням эволюции.
Однако из этого еще не следует вывод, будто высокоразвитые в духовном отношении люди с ужасом и отвращением смотрят на животный мир. Напротив, нигде с таким уважением не относятся к животной жизни, как среди йогов и других духовно развитых людей. Они с любовью наблюдают жизнь животных, исполняющих свои роли в общем мировом плане, и с сочувствием смотрят на их животные страсти и вожделения, ничего не находя в них «безнравственного» или отталкивающего. Точно так же они относятся к грубости и жестокости диких племен. Все кажется им естественным, соответствующим степени развития этих народов.
И только глядя на вырождение «цивилизованного» мира, эти высокоразвитые люди испытывают печаль и страдание, ибо здесь они видят примеры застоя вместо эволюции, вырождения вместо возрождения и движения вперед. И не только они считают это неопровержимым фактом, но и сами вырожденцы знают и чувствуют это. Взгляните на животное или дикаря, исполняющего свои естественные жизненные задачи. Какой у них свободный, естественный вид; нет никаких признаков того, чтобы они сознавали свою «неправоту». Они еще не узнали роковой тайны добра и зла – еще не отведали запрещенного плода. И посмотрите на физиономии вырожденцев и падших душ нашего цивилизованного мира: как отчетливо написано на них сознание своей «неправоты» и какой у них бегающий, неспокойный взгляд. И на них тяжело отзывается это сознание «неправоты», тяжелее, чем наказания, которые на них налагают. Это нечто, называемое совестью, можно заглушить на некоторое время, но рано или поздно оно пробьется к свету и потребует «свой фунт мяса» от жертвы.
Тяжело, не правда ли, подумать, что один и тот же поступок, совершенный одним человеком, считается правильным, а другим – неправильным. Это звучит жестоко и это опасное правило, но это истина. И человек инстинктивно признает ее. Он не может требовать, чтобы ребенок или дикарь обладал таким же чувством нравственной ответственности, как и зрелый, цивилизованный человек. Он может обуздывать ребенка, укрощать дикаря ради самозащиты и общего блага, но он видит разницу или, по крайней мере, должен видеть. И это не только верно, но по мере того, как человек продвигается вперед, он сбрасывает с себя прежние понятия о «нравственном зле», из которых он вырос, и приобщается к новым, стремясь все вперед и ввысь, от насилия и обуздания к любви и свободе. Идеальными условиями жизни можно было бы назвать такие, когда не было бы ни законов, ни надобности в них, когда люди перестали бы поступать неправильно не из страха наказания, а потому что стали выше подобных желаний. И хотя эти условия пока еще только мерещатся нам вдали, постоянно совершается раскрытие высших плоскостей и способностей ума, который, проявившись вполне в человечестве, произведет целую революцию в этике, законах и образе правления – и, конечно, к лучшему. А тем временем человечество идет вперед, делая все, что только может лучшего, медленно, но неизменно прогрессируя.
Существует другая умственная плоскость, которую часто называют «инстинктом», но она есть только часть плоскости интеллекта, хотя деятельность ее протекает ниже поля сознания. Мы говорим об «уме, ведающем привычки», названным нами так в отличие от инстинктивной плоскости. Разница заключается в следующем: инстинктивная умственная плоскость ведает обыкновенную деятельность ума, протекающую ниже плоскости интеллекта, но выше растительной умственной плоскости, а также и приобретенную им по наследству опытность и пр., между тем, как «ум, ведающий привычки» содержит в себе лишь то, что вложено в него самим субъектом. Оно было приобретено им путем опыта, привычки, наблюдения, так часто повторявшихся, что ум, вполне освоившись с таким привычным опытом, переносит все, относящееся сюда, в область подсознания, где оно и становится «второй натурой», родственной инстинкту.
Руководства по психологии наполнены иллюстрациями и примерами того, как создаются деятельностью ума бессознательны привычки, и мы находим излишним приводить здесь такого рода примеры. Всякому известно, что урок, выученный с трудом и в довольно продолжительное время, так твердо запечатлевается в какой-то части ума, что затем уже повторение его почти не требует упражнения сознательных умственных сил. В самом деле, некоторые писатели утверждают, что никто не может «выучиться» как следует исполнять свою задачу, пока он не будет исполнять ее почти автоматично. Воспитанник, начинающий учиться фортепьянной игре, вначале лишь с трудом управляет своими пальцами и контролирует их, но через некоторое время спустя уже забывает о них и все свое внимание обращает на ноты, предоставляя пальцам самим играть всю пьесу, нисколько не думая о них. Известные виртуозы рассказывали нам, что в те минуты, когда им приходилось напрягать все усилия, они замечали, что всю работу за них исполняла внесознательная часть ума, а они будто бы стояли тут же сбоку, как бы присутствуя при исполнении. И это до такой степени верно, что по их словам, если во время игры сознательный ум пытается вмешаться в дело, то он только портит его, и сам артист и публика тотчас же замечают разницу в исполнении.
То же самое испытывает женщина, начинающая учиться шить на машине. Вначале как будто и очень трудно, а затем уже машина «бежит сама собой». Точно так же, когда вы учитесь печатать на машинке, тщательно выбираете каждую букву; однако, усовершенствовавшись в этом искусстве, уже обращаете все внимание не на пальцы – они сами, без вашего участия выбирают буквы – а на то, с чего списываете. Многие учатся быстро печатать на машинке, упражняя ум, ведающий привычки, в выборе букв лишь по их положению, для чего и прикрывают буквы, чтобы заставить ум примениться к новым требованиям. Когда человек работает каким-нибудь инструментом, ум признает этот инструмент за часть тела и так и пользуется им, и сознательная мысль так же мало принимает участия в этой работе, как и в нашей ходьбе; впрочем, в этой последней ребенок учится с трудом, и на это необходимо время. Удивительно, как много мы делаем таким образом, то есть автоматически. Некоторые писатели обратили наше внимание на тот факт, что средний человек не в состоянии сознательно сказать вам, как он утром надевает сюртук – какую руку вдевает в рукав прежде, как при этом держит сюртук и пр. Но ум, ведающий привычки, знает это очень хорошо. Пусть читатель встанет и наденет сюртук, как всегда, следуя указаниям подсознательного ума. Затем пусть снимет его и попробует надеть, начиная не с той руки, что всегда. Он сделает это очень неловко; сам удивится, в какой зависимости он находится от привычки. А на следующее утро пусть он вспомнит, на какую ногу он привык надевать сапог, и пусть он начнет не с той ноги; он сейчас же увидит, как смутится и засуетится его ум, ведающий привычки, и как неистово будет подавать сигнал сознательному уму: дескать, что-то там неладно. Попробуйте застегнуть воротничок не в том порядке, как вы привыкли: наденьте на запонку сначала левую петлю, а потом правую, вместо того, чтобы это сделать наоборот – и вы тотчас почувствуете невольный протест. Или попробуйте изменить вашей привычке и начните во время прогулки размахивать правой рукой в такт с движением правой ноги; вы увидите, что это потребует с вашей стороны порядочных усилий воли. Или во время обеда возьмите вилку в правую руку, а нож – в левую. Но мы не будем больше приводить примеров – их можно придумать бесчисленное множество.
