соскользнула с его плеча. Данил поднял голову: Эля спит. Он уже собирался вернуться на подушку, когда ее ноги начали резко подергиваться и голова поворачиваться из стороны в сторону. Данил не знал, нужно ли ее разбудить или подождать, пока это пройдет.
***
Элине снова это снится. Начинается гроза, уже идет сильный дождь, и она стоит, подставляя ладони под теплые капли посреди их большого двора. Золтан бежит вдоль низкого заборчика: ему нужно загнать в гараж мотоцикл. Вот он поднимается на пригорок возле гаража и, хватаясь за высокий штырь, вкопанный когда-то в землю отцом Ингриды, поворачивается к Эле и что-то кричит. Раскат грома раздается одновременно с яркой вспышкой молнии, на миг ослепившей Элю. Гром стих, но кажется, что Золтана уже нет на горке. И только присмотревшись, можно заметить, что он просто лежит рядом со штырем…
— Золтан!..
— Шшшшш, я не Золтан!
Эля уже сидит, уткнувшись в гладкую знакомую грудь. Он обнимает ее, и, конечно, она прекрасно знает, что он — не Золтан. И она не жалеет об этом! Она давно уже об этом не жалеет! Эля не променяла бы эту грудь на грудь своего брата, она ни на что бы ее не променяла! Если б только можно было сидеть так всегда, пряча лицо на этой сильной груди, просто плакать и ни о чем больше не думать, никуда не стремиться и ничего не решать. Он будет думать и решать вместо нее!.. Нет, она не должна так расслабляться и ни в коем случае не должна перекладывать все на него. Иначе, когда он ее оставит, она просто погибнет. Она не перенесет еще одного удара. Она должна защищаться сейчас! Пока еще не поздно…
Она перестала всхлипывать, вытерла слезы, оторвавшись от Данила, села очень прямо и, взглянув ему в лицо, громко и спокойно сказала:
— Золтан — это мой брат. Его убило молнией, когда мне было двенадцать лет, я сама видела.
Затем она легла на подушку и отвернулась к стене. Через секунду, переварив информацию, Данил накрыл ее своим теплым телом, осыпая поцелуями это детское серьезное личико:
— Маленькая моя!.. Маленькая моя девочка…
Он помнит, что говорила она о своих родителях — похоже, они ее бросили. Для нее существовал только брат, но разве можно было подумать, что он умер, да еще и у нее на глазах! Как вообще она могла выжить и вырасти?.. Едва сдерживая слезы, Данил чувствовал себя последним подонком, он просто себя презирал.
Он, Данечка Давыдов, единственный сыночек, окруженный всеобщим вниманием и заискивающими лицами, перебирающий шмотки в чековом магазине, воротящий свою снисходительную рожу от очередного не понравившегося подарочка, и она!..
Кто кормил ее с ложки, когда она была маленькой? Кто ставил ей градусник, когда она болела? Кто следил, чтобы зимой она носила шапку? Брат? Но он был у нее только до двенадцати лет! И что такое брат? Он же и сам, наверное, был ребенком. А какой бы она стала, если бы росла в нормальной семье? Но теперь у нее будет нормальная семья! Она уже у нее есть. Он ее семья! И его родители станут ее семьей. Хотят они этого или нет — Данилу все равно! Он сделает все, чтобы больше никогда ей не пришлось плакать. Она будет иметь то, что захочет! Кажется, именно об этом он ей сейчас и говорит. Что, например, она хочет?
— Спать.
Ее ответ вернул Давыдова к действительности. Он стал быстро успокаиваться и лег на самый край кровати, накрыв рукой ее прохладные плечики. Ничего, так даже лучше! Данил все равно не сможет ни с кем ее делить. Ни с какими-нибудь там родителями, ни с этим богоподобным братом, о котором она говорит с таким трепетом. Данил должен быть единственным близким ей человеком, и он не успокоится, пока таким не станет. Недаром он давно уже не может видеть, как она иногда задумывается, глядя куда-то в неопределенность.
В такие минуты она не с ним, а где? В ее будущей и прошлой жизни? Он не знает, есть ли там место для Данила Давыдова, и больше она так задумываться не должна. Думать будет теперь он, а она — просто жить в свое удовольствие и делать с ним все, что посчитает нужным.
***
Эля хорошо умела притворяться спящей, но спать ей не хотелось. Она дождалась, пока уснет Данил, и, выскользнув из-под его вялой руки, приподнялась на локте, глядя на это красивое спокойное лицо. Она коснулась губами крылышка его тихонько сопящего носа. Почему он никогда не храпит? Она бы, наверное, могла слушать его всю ночь.
Элина опустила руку на его спину и прижалась щекой к теплой лопатке. Ничего… Все закончится, когда закончится. Она сможет с ним расстаться, когда будет нужно. Но ведь сегодня еще не нужно! Еще целых десять дней, еще можно так вот просто полежать…
Утром Данил проснулся довольно поздно, но Эля, конечно, еще спала. Он улыбнулся, глядя на лучшее в мире лицо. Он действительно может умереть за нее, может отдать что-нибудь самое-самое дорогое!
Данил снял золотую цепочку и, осторожно пропустив один ее конец под тонкой шейкой Эли, понял, что нужно сделать еще один оборот, иначе украшение будет свисать почти до ее пупка.
Завершив надевание этого двойного ошейника, Давыдов встал с кровати. А золото очень идет к ее смуглой матовой коже! Что ж, это первый его подарок подобного рода. Вторым, по всей видимости, будет обручальное колечко. Интересно, какой у нее размер? Нужно будет мерить на цыпленка!
***
Его предположения насчет погоды полностью оправдались: дождь затянулся надолго. Но впервые в жизни у Данила не упало от этого настроение. Последнюю неделю они проведут в своей маленькой будочке. Через неделю ему нужно будет съездить в Севастополь: всем курсантам надо явиться туда к этому числу. Но на это хватит одного дня. Данил отметится, и у него еще будет несколько свободных деньков, чтобы сделать ей официальное предложение. Пока что он не готов — он должен продумать детали и кое-что узнать в училище. Так что эта неделя в их распоряжении, и Данил не будет торопить события.
Когда он вернулся в дом с ведром воды, Эля уже сидела на кровати, рассматривая висящую на шее цепочку.
— Ты что, решил дать мне ее поносить? Можно так сфотографироваться? — язвительно спросила Элина.
— Можно. Я ее тебе дарю.
— Привет, добренький! А больше ничего не подаришь? А я так хочу колье с камнями драгоценными!
— Хорошо. Позже…
