Это да, это точно, сейчас туда еще Дмитрий Юрич со своими вятскими-новгородскими ввалится, у панов сильно хлопот прибавится. А так и внешнеполитическая стратегия понемногу вырисовывается: союзное ханство в Казани и... и неизбежная ликвидация независимости Новгорода. Ну никак без нее, нельзя единственный торговый канал оставлять в руках людей, готовых за бабки перекинуться хоть в Литву, хоть в Ганзу. И дело не только в канале, монополия немцев в балтийской торговле нам поперек горла что с Новгородом, что без, разрушить ее сил нет, а вот обойти... Я давно уже ночами думал о новгородской крепостице Колмогоры, что недалече от устья Северной Двины — порт не порт, а пристань и торговлишку с Англией можно попробовать завести, англичанам немцы тоже в хрен не вперлись. И железо на Британских островах тоже есть. А уж как с Москвы в Колмогоры попасть, то давно известно — вверх по Шексне, у Кириллова монастыря старый волок в Порозовицу и вот она Сухона, впадающая в Северную Двину! Знал Кирилл Белозерский, в каком месте монастырь ставить — там перевал и в Онегу, что в Белое море течет, и в Ковжу и далее на Ладогу... Вот истинное пересечение торговых путей, может, столицу как раз туда?
— Врага любого, и царевичей и мурз ордынских русичи многажды били, — словно прочитал мои мысли князь галицкий и звенигородский. — И коли встанем все купно, то Орде с нами не сладить.
— Как же нам, княже, всем купно встать? — задал вопрос не без подтекста Добрынский.
— Все князья должны великого князя московского не братом старейшим имать, а в отца место, — отрезал Юрий Дмитриевич.
Ух ты, это же натуральное самодержавие! По сложившейся ныне практике «старейшему брату» еще можно перечить, а вот «отцу» уже нет, шалишь!
— Прости, княже, за дерзость, — мгновенно сообразил, как повернуть ситуацию к пользе Москвы Патрикеев, — но сам-то готов Василия «в отца место» признать?
Вот что значит «взять на понт» и «звенящая тишина», все аж дыхание затаили — двух лет не прошло, как мы с дядей бились, и если он сейчас в отказ пойдет, то биться нам снова.
Вздохнул Юрий, поднял седые брови, глянул с прищуром на сидевших по лавкам бояр, те аж к стенам качнулись. Вот ведь харизма у мужика, понятно, как он полки в битву водил — одним движением руки, ага. Помолчал, уставился на Патрикеева, пока того испарина не прошибла да и сказал, как припечатал:
— Закончим с третными делами и новую докончальную грамоту подпишем.
Лопнула державшая напряжение струна и все расслабились и повеселели — мы теперь мирны и сообща. Так что остальные вопросы сегодняшней повестки порешали почти мигом. И что медь с бронзой надо у немцев покупать, и ямчугу для огненного зелья тоже, а вятских настропалить, чтобы у сыроядцев пермских пушнину выменивали, тоже экспортный товар, тем более в нынешней холодрыге. Чешок очень кстати вспомнил про серу в Поволжье, а уж березового угля мы сами нажжем, так что будем с порохом. Главное, чтобы Патрикеев Микулу привез, первые пушки спробовать.
Князья да бояре понемногу покинули думную палату, дьяк на вощанице сделал последние записи, я в приподнятом состоянии духа заскочил на поварню, чтобы сожрать хоть пару пирожков и застал там все тот же дух суматохи и неразберихи — курицы, конечно, по клетям не бегали, но бестолково суетились кухонные мужики, навроде давешнего холопа, за стеной кого-то распекали, не стесняясь в выражениях, так что я предпочел убраться подобру-поздорову, а то зашибут ненароком великого князя и прощай все грандиозные планы.
Выскользнул обратно в крытые сени, где меня нагнал Волк и со зверски серьезной рожей шепнул на ухо, что Липка сейчас в подклете, одна.
— Двери, — приказал я, заворачивая на лесенку вниз.
— Само собой, княже.
Еле ступая мягкими сафьяновыми сапогами, я прислушиваясь, шел по подклету, пока не услышал шебуршание в одной из клетушек. Тихо подкравшись, я заглянул внутрь — так и есть, Липкина русая коса толщиной в руку спускалась вдоль спины на... вот за это место я ее и ухватил.
Липка испуганно взвизгнула и попыталась вывернутся, но оказалась прямо лицом к лицу со мной и я впился в ее пухлые губы, не забывая тащить наверх подол синего сарафана и льняную нижнюю рубашку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ох, княже, — обмякла Липка и ответила на поцелуй.
Через полчаса, за которые мы успели не только раздеться догола, но и многое другое, я сидел на лавке, привалившись к стене и обхватив сидевшую у меня на коленях Липку за талию, и наблюдал, как в полумраке клетушки она, лукаво улыбаясь, переплетала косу. Вяло шевельнулась мысль «А не повторить ли?», но благостная истома во всем организме подсказала, что не стоит. Будут еще у нас такие моменты, будут.
Через час манипуляции с косами, выпавшими из-под снятого повойника, проделывала уже Маша.
— А скажи мне, солнце, что это нынче на птичьем дворе творилось, что холоп с курями нам в ноги бросился?
Машка замерла и даже со спины было видно, что покраснела. Очень ответственная у меня жена — нерадение-то очевидное, причем в ее хозяйстве, вот и переживает.
— Ремезу спасибо, он все в шутку обернул, так что не для острастки, а любопытства ради спрашиваю.
— Ой, Вася... я по слову твоему затеяла учет всего хозяйства, с записью. Где сколько бочек с рыбой, мешков с мукой, жбанов с квасом и прочего.
— Так, и велика ли недостача? — проницательно спросил я.
Машка удивленно распахнула на меня свои синие глаза — надо же, сколь муж многомудр, не видал, а уже знает! А я просто ни секундочки не верил, что даже здесь, где мораль гораздо строже, материальными ценностями занимаются бесплотные ангелы. Не ангельское это занятие в принципе, обязательно что-нибудь к рукам да и прилипнет, даже если не сильно хочешь. Потому что человек при ценностях не один, у него есть семья, друзья, сотрудники, начальники, родственники и всем всегда что-нибудь нужно. Так что даже из самых добрых побуждений прилипает, не бывает, чтоб не прилипало.
— По-разному, Вася, — повинилась моя хозяюшка. — Где малости не хватает, а вот толокна трети недосчитались.
Ого. Это кто ж так лихо у меня ворует?
Маша закончила укладывать волосы на ночь и юркнула под свое одеяло — мы все еще спали раздельно, хоть и на одной кровати.
— Вот что с ними делать?
— Очень просто. Где недостача не боле десятой части — вразумить, можно вожжами на конюшне. Где не боле двадцатой — наградить, но не слишком.
— А где треть?
— А вот этих ухарей на правеж. Так что там с курями-то?
— Да в птичниках пересчитывали, вот дверцы и распахнулись.
— Сами? Ой, не верю. Наверняка ведь недостача в птице.
— Да, поболе десятой части.
— Ну вот и выпустили, чтобы свалить на то, что разбежались несушки. Тоже на правеж птичников, раз такие умные.
— Умный у меня ты, — подольстилась Маша.
Вот же лиса. И тут же выпросила у меня еще дорогой самаркандской бумаги, вести учет и записи. И это всего пятнадцать лет, что потом будет?
А с бумагой действительно, надо что-то придумывать. Китайцы же технологию создали чуть ли не во времена Римской империи, за столько времени не могла не расползтись по свету. Да и судя по тому, что с востока везут не китайскую, а только самаркандскую, ее и в Средней Азии делают в немалых количествах, и наверняка из хлопка. Правда, у нас его нет, зато у нас есть конопля и прочее лыко, лен, да в конце концов, неужели русский человек с его смекалкой не найдет, из чего бумагу делать? Да хоть из рогоза или осота... Надо, надо какого Афанасия Никитина в те края налаживать, торговлю поднимать да технологии тырить.
С утра ко мне нескончаемой вереницей потянулись тиуны, мытари и городовые жаловаться на разборки, учиненные Юрием Дмитриевичем — он тоже навел ревизию тамги, пошлин и прочих сборов и, сдается мне, правежом кое-кто не отделается. Залез дядя и в мою долю, система такова, что это неизбежно.
— Надо третное устройство прекращать, — в сердцах бросил я Добрынскому, когда очередной жалобщик свалил из палаты, — негоже, когда в великокняжеском городе, в самой столице чужие сборщики и мытари толкутся.
