К тому же для начала вместе с Лермонтовым в университет в 1830 году пришла и холера. На всю Москву. С сентября 1830 года по январь 1831 года занятий не было, спасались от заразы. Потому и год этот учебный никому зачтен не был, следующий, 1831 год начинали с тех же курсов. Лермонтов с удовольствием слушал лекции профессора Гарвея, посвященные Байрону и английской литературе, лекции по истории Погодина. Остальные профессора его как бы и не интересовали. Когда профессор изящной словесности Победоносцев спросил его, откуда он узнал те сведения, о которых профессор не говорил, Михаил Лермонтов гордо ответил, что он получает новые книги из Европы и они еще просто не известны профессору. Вряд ли подобный ответ понравился Победоносцеву. Так же вызывающе отвечал Лермонтов и другим профессорам. Зачем? Не хотелось учиться?
…Пришли, шумят… Профессор длинныйНапрасно входит, кланяется чинно, —Он книгу взял. Раскрыл, прочел… шумят;Уходит — втрое хуже. Сущий ад! [24]
К тому же во времена Лермонтова на всю Москву прогремела так называемая маловская история, когда профессора Малова студенты выгнали из аудитории и выбросили вслед ему его калоши. Историю спустили на тормозах, не стали доводить до репрессий в отношении студентов, да и профессора поскорее отправили в отставку. Да еще в октябре 1831 года умер у себя в Кропотове отец поэта. Одним словом, Лермонтову было не до регулярной учебы. Но все эти бунты, холеры, стычки с профессорами привели к тому, что на втором году Лермонтов не был аттестован ни одним из профессоров. Как правило, против его фамилии стояла надпись «отсутствовал». И в результате по итогам года он был из университета уволен.
Хорошо еще его не изгнали из университета, что могло осложнить всю его будущую жизнь. «Посоветовали уйти» — «Consil abeundi». Он последовал совету.
Вначале вместе с бабушкой решили перейти в Санкт-Петербургский университет, надеясь, что будут зачтены уже сданные предметы. Оказалось, что в Петербурге учебу надо начинать сначала, с первого курса. Почему бы и нет? Но что-то отвращало юного Лермонтова от студенческой жизни. Долгих пять или шесть лет занятий, чтобы стать каким-нибудь чиновником? Тем более и все его друзья к тому времени подались в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Два года и ты — офицер, впереди светская жизнь. О военной службе как-то и не думалось. Вот так и поменялась жизненная судьба поэта.
Конечно, можно и пожалеть, порассуждать: закончил бы университет, стал бы к тому времени признанным поэтом, основал бы журнал. К тому же оставался бы все время в своей любимой Москве. Но Лермонтов часто делал в жизни самые невыгодные для себя поступки.
Уехал из родной и любимой Москвы в нелюбимый и чужой Санкт-Петербург и там, уже учась в Школе юнкеров, написал изумительную «Панораму Москвы». Юнкерский его период вообще творчески бедноват, да и эту «Панораму Москвы» он написал как «описательное сочинение» по теории словесности, заданное преподавателем юнкерской школы В. Т. Плаксиным. Это как бы итог его московской жизни.
«Кто никогда не был на вершине Ивана Великого, кому никогда не случалось окинуть одним взглядом всю нашу древнюю столицу с конца в конец, кто ни разу не любовался этою величественной, почти необозримой панорамой, тот не имеет понятия о Москве, ибо Москва не есть обыкновенный большой город, каких тысяча; Москва не безмолвная громада камней холодных, составленных в симметрическом порядке… нет! у нее есть своя душа, своя жизнь. Как в древнем римском кладбище, каждый ее камень хранит надпись, начертанную временем и роком, надпись, для толпы непонятную, но богатую, обильную мыслями, чувством и вдохновением для ученого, патриота и поэта!.. Как у океана, у нее есть свой язык, язык сильный, звучный, святой, молитвенный!..»
Это в каком-то смысле даже спор со своим любимым Александром Сергеевичем Пушкиным, написавшим в то время о том, как «померкла старая Москва» перед новою столицей. Нет, и в петербургские времена Москва, по мнению поэта, остается главным символом России:
«Что сравнить с этим Кремлем, который, окружась зубчатыми стенами, красуясь золотыми главами соборов, возлежит на высокой горе, как державный венец на челе грозного владыки?…
Он алтарь России, на нем должны совершаться и уже совершались многие жертвы, достойные отечества… Давно ли, как баснословный феникс, он возродился из пылающего своего праха?…
Что величественнее этих мрачных храмин, тесно составленных в одну кучу, этого таинственного дворца Годунова, коего холодные столбы и плиты столько лет уже не слышат звуков человеческого голоса, подобно могильному мавзолею, возвышающемуся среди пустыни в память царей великих?!
Нет, ни Кремля, ни его зубчатых стен, ни его темных переходов, ни пышных дворцов его описать невозможно… Надо видеть, видеть… надо чувствовать все, что они говорят сердцу и воображению!..
Юнкер Л. Г. Гусарского Полка Лермонтов».
Если последний год московского периода был неутешителен и даже катастрофичен в учебном плане, то в творческом плане 1832 год можно считать важнейшим в становлении писательского таланта. Написаны две пьесы: «Menschen und Leidenschaften» и «Странный человек». Создана лучшая из семнадцати юношеских поэм «Измаил-Бей». Множество переводов, стихов о любви.
Все-таки поражает, как горская шотландская кровь еще до длительных поездок на Кавказ, до начала своей боевой воинской службы, тянула его к этой теме борьбы горцев за свою свободу. Это уже не объяснишь ни Байроном, ни Колриджем, никакими книжными влияниями. Это уже не романтические «Испанцы». Семнадцатилетний поэт описывает одинокого героя, горца, долго и доблестно прослужившего в русской армии и вернувшегося на Кавказ. Этот образованный черкес в чем-то схож с советскими полковниками Дудаевым и Масхадовым, доблестно отвоевавшими в Афганистане. Да и ситуации схожи. Родного аула нет, уничтожен. Он готов воевать уже с русскими за свою родину. «Горят аулы; нет у них защиты…» Он гибнет от руки брата. Черкесы, воевавшие вместе с Измаил-Беем, собираются хоронить его, но находят на груди «крест на ленте полосатой» — Георгиевский крест, который гордый офицер не желал снимать с себя, даже когда стал воевать с русскими. Черкесы отказываются хоронить чужака. Поэму Михаил Лермонтов написал на основе услышанной на Кавказе легенды о реальном кабардинском князе Измаил-Бее Атажукине (Атажукове). Но, минуя и байроновские мотивы из «Лары», минуя кавказские легенды, на первый план выходит чисто лермонтовский одинокий и отверженный герой. Может, сама судьба все же вела гениального поэта по его трагическому пути?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
