В некоторые страны, включая и Персию, боевые машины продавали под специальным контролем — только транспортные, и в строго определенном количестве. Здесь же налицо был обходной маневр — купили гражданские транспортные версии вертолетов без спецконтроля и переделали их. И хотя переделка не слишком то критичная — наверное, сделали бронирование кевларовыми матами, это несложно и поставили три пулемета — два обычных в иллюминаторах и крупнокалиберный в самодельной рампе десантного отсека — все равно налицо обход ограничений. Если они обходят ограничения в этом — следует задуматься насчет того, в чем они обходят ограничения еще?
Два вертолета уже прогревали двигатели, третий стоял неподвижно — видимо, запасной…
— Прошу! — принц гостеприимно пропустил меня вперед.
Изнутри вертолет был отделан роскошно — по уровню «Салон». Всего восемь кресел, обитые роскошной белой кожей, ковер на полу, дерево…
— Скажите, Ваше Высочество… Как вы узнали о том, что я собираюсь в Багдад? — спросил я, устроившись поудобнее.
Принц хмыкнул
— Нет ничего проще. Все полеты с любых аэродромов страны находятся под контролем. Вы взяли напрокат вертолет, заполнили полетный план. Все эти планы подлежат передаче в САВАК. Вот и все…
И в самом деле просто…
— Наверное, стоит отказаться от брони…
— Я уже предупредил, что вы можете не полететь — с обезоруживающей простотой сказал принц — взял на себя такую смелость. Прокатная фирма не предъявит вам счет…
Вертолет начал раскручивать лопасти, но в салоне этого почти не было слышно — звукоизоляция была на высшем уровне, можно было разговаривать вполголоса. В салоне, отделенном легкой перегородкой от кабины экипажа были только мы двое, часть нукеров охраны осталась на земле, часть — набилась в вооруженный вертолет, который должен был прикрывать наш полет…
Тот же день
Персидский залив
Проклятый Багдад…
Город, в котором погибли мои отец и мать — их убил исламский фанатик-смертник. Отец застал еще конец войны, ни одна пуля не смогла пометить его — но смерть таки догнала, забрала то, что ей причиталось. Город, в котором погиб действительный статский советник Каха Несторович Цакая, которого я мог считать свои наперсником в мире разведки. По какому-то злому року судьбы он погиб точно так же, как погиб мой отец и на той же самой должности — генерал-губернатор Междуречья. Теперь в этот город летел я.
Смерть забирает лучших…
Единственным человеком, которому я мог доверять в этом городе, был Володька Голицын, памятный еще по играм в Крыму. Один из пяти поросят, служащий теперь в полку казачьей стражи, расквартированном в городе. Если предаст и он — то больше никому и ничему верить будет нельзя…
Проклятый Багдад…
Вертолет пока шел над землей, удивительно чередующий бурые, спаленные беспощадным солнцем пространства — и буйную зелень рукотворных оазисов с мелькающей то и дело геометрической правильностью городков. Но Персидский залив уже был на горизонте, он не синел, а скорее бурел. Грязная нефтяная мелководная лужа, чем только не загрязненная. Танкеры, несмотря на строжайший запрет, сбрасывали в залив балластную воду[87] из танков перед погрузкой. Несмотря на все усилия русских инженеров, вода из Тигра шла грязной — никак не удавалось нормально наладить мелиорацию, плодородный слой почвы потихоньку смывало в Тигр и дальше — в Персидский залив. В общем — Персидский залив был явно не тем местом, где стоило бы строить дорогие курорты на берегу. Байкал чище на два порядка…
Вертолет резко изменил курс — так что даже я почувствовал.
— Ваше высочество, почему так летим?
— Огибаем платформы по добыче газа. Над ними летать запрещено — собьют. Потом пойдем прямо над Тигром — мне почему то нравится летать над реками.
Я это запомнил. Собьют… интересно.
— Где вы учились, ваше превосходительство?
— Просто Александр… или Алекс, так принято в Британии. Можно Искандер, это по-вашему. Санкт-петербургский морской корпус, потом академия Генштаба.
— Понятно… — принц скривился
— Если я услышу про сухопутных крыс, ваше высочество — титул и уважение к принимающей стороне не остановят меня.
— У вас это тоже есть? — оживился принц
— Еще как. Бывают дни, когда в комендатуре плюнуть некуда. А как Сандхерст?
Принц немного подумал
— Ничего хорошего.
— Вот как? — удивился я — мне показалось, что вам нравится Британия
— Не во всем. Вы знаете, что в британских военных училищах до сих пор не отменены телесные наказания?[88]
— Слышал…
— На первом курсе наказали и меня — придрался один из офицеров. Я никогда этого не забуду.
Я кивнул
— И не стоит забывать. Честь — она одна.
Вот тебе и британское влияние. Первое, что приходит в голову наследному принцу Персии, когда он вспоминает свое обучение в Сандхерсте — это воспоминание о порке и перенесенном унижении. Осторожнее в этих вопросах надо быть принимающей стране, осторожнее.
— Но я отомстил, и восстановил свою честь!
— Вот как? И как же?
— У этого офицера был автомобиль. Потом его не стало…
О как! Тоже многое говорит о характере человека. Недаром предупреждают — не болтай! Даже из внешне невинной болтовни делаются далеко идущие выводы.
В вертолете повисло молчание, разбавленное только мерным рокотом турбин.
— Вы наверное хотите знать, как бы я поступил на вашем месте, ваше высочество? Не знаю, в России такого нет и быть не может. Возможно, поступил бы точно так же…
Тут я покривил душой. Скорее всего, открыто подошел и ударил бы, дал бы пощечину. И потом ушел бы из училища.
— Они говорят — чтобы повелевать, надо научиться подчиняться.
— Это верно. Но телесные наказания — это бесчестие…
И тут остановились турбины…
Турбины остановились одновременно, на этой модели Сикорского их было две, происхождение свое они вели от военных образцов и славились надежностью. Но тут они остановились — моментально, неожиданно. Просто привычный, давящий на нервы гул, разбавленный хлопаньем винта, вдруг исчез — и наступила странная, оглушающая тишина…
— Держитесь!!!
Вертолет еще летел по инерции, но уже начинал заваливаться на нос.
В два прыжка я оказался у перегородки, отделяющей пилотов от салона, там была дверца — я почти выломал ее, открывая…
— Авторотация! Быстрее!
Какая к чертям авторотация — оба пилота уже возносили молитвы Аллаху. Проклятые арабы, сколько с ними в армии, на флоте намучались. Если русский борется за жизнь до конца — то эти начинают Аллаху молиться.
В носовом остеклении вертолета уже ничего не было видно — только стремительно приближающаяся бурая вода залива. Бурая настолько, что сразу понятно — мелководье и недалеко от берега.
Успел включить авторотацию — хотя было уже катастрофически поздно, вертолет падал с безумным креном. Последнее — вырубил электропитание, «вырубил массу» — так говорят пилоты. Мы падали носом вперед — самое плохое, первым по воде ударит винт, осколки в разные стороны полетят, остается надеяться, что вертолет бронированный. Выправлять было уже поздно.
— Держитесь!
Вертолет с размаху ударился об воду, кувыркнулся — но полный кувырок не дали сделать врезавшиеся в воду лопасти несущего винта. Конечно, они не выдержали — лопнули с чудовищным треском — но дело свое сделали.
Меня бросило на борт вертолета, с размаха, в глазах потемнело от боли. Но я успел сгруппироваться, и даже не потерял сознание. Люки вертолета были задраены, сам вертолет провернуло, он лежал на боку и быстро, поразительно быстро тонул. Хотя воздушный пузырь в салоне еще сохранялся, но то скорее плохо — несколько метров вниз и давление воды просто не даст нам открыть аварийные люки.
Черт…
Полуидя, полуползя, перебираясь как обезьяна по салону, верней по тому, что от него осталось — два кресла сорвало с крепления, одним из них накрыло принца, я добрался до аварийного люка. Рванул — и…
Ничего…
— Твою мать! — со всего голоса заорал я.
Старая добрая поговорка, бытующая среди нижних чинов, помогла и на этот раз — со второго рывка, такого, что чуть не оторвались пальцы — люк отошел и вода хлынула в салон грязным бурым ливнем…
— Ваше высочество!
В таких случаях никогда не следует выбираться из вертолета сразу — вы просто не сможете это сделать, вода врывается внутрь под давлением, она просто не пустит вас. Надо немного подождать, пока давление вне салона вертолета и внутри него сравняется — и только тогда выбираться. Если же запаниковать — смерть.
Выругавшись, двинулся вперед. Отшвырнул кресло — принц был жив, он вцепился в кресло и даже не отстегнул ремень безопасности после удара об воду. Мертвенно-бледное лицо и исполненные безумия глаза. Он тонул, знал что тонет — и не делал ничего, чтобы избежать своей участи.
