Из-за сильной жары чернила тотчас высыхали на кончике пера, но Каркази продолжал писать, почти точно копируя так поразившие его надписи на стенах, а потом старался повторить форму и стиль их написания.
Сначала он списал две или три фразы, проходя по улицам, потом увлекся и стал переписывать каждый увиденный лозунг. Занятие доставляло ему радость и чувство удовлетворения. Он почти физически ощущал зарождавшиеся в нем стихи, обретавшие форму по мере того, как слова настенных надписей ложились на бумагу. Это будет настоящий шедевр. После десятилетнего забвения муза снова осенила его душу, словно никогда и не покидала поэта.
Каркази утратил чувство времени. Наконец он осознал, что, несмотря на жару и яркое солнце, уже становится поздно и пылающее светило почти завершило свой путь, склонившись к самому горизонту. Он исписал двадцать страниц, почти половину блокнота. И внезапно испытал душевное смятение, почти боль. А вдруг его таланта осталось только на девять блокнотов? Что, если коробка «Бондсман № 7», полученная давным-давно, олицетворяет предел его творческой карьеры?
Несмотря на жару, Каркази содрогнулся, словно от озноба, и отложил блокнот и ручку. Он остановился на пустынном перекрестке двух истерзанных войной улиц и никак не мог решить, куда идти.
Впервые после побега с презентации Питера Эгона Момуса Каркази ощутил страх. Он почувствовал, как из пустых оконных проемов за ним следят чьи-то глаза. Летописец повернул назад и попытался вернуться той же дорогой, которой пришел. Только один или два раза он останавливался, чтобы переписать в блокнот еще несколько строк граффити.
Некоторое время он бродил по улицам, возможно, блуждая по кругу, поскольку все улицы ему казались одинаковыми, как вдруг обнаружил харчевню. Заведение занимало первый и подвальный этажи высокого, выстроенного из базальтовых блоков здания, но не было отмечено вывеской. Его назначение выдавал аромат готовившейся пищи. Двери были распахнуты настежь, а несколько столиков выставлено на тротуар. Каркази впервые за всю прогулку увидел так много людей сразу. Это были местные жители в темных накидках и шалях, такие же неприветливые и пассивные, как и те несколько личностей, которых он заметил раньше. Они сидели за столиками под драным навесом по одному или небольшими молчаливыми группками, прихлебывали выпивку из маленьких стаканчиков или ели свой ужин из глиняных пиал.
Каркази вспомнил о состоянии своего горла, и его желудок не преминул напомнить о себе протяжным стоном.
Летописец вошел в сумрачный полумрак харчевни, вежливо кивнул посетителям. Никто не ответил.
В прохладном полумраке Каркази отыскал взглядом деревянную стойку и бар, уставленный бутылками и стаканами. Хозяйка, пожилая женщина в шали цвета хаки, подозрительно разглядывала его из-за стойки.
— Привет, — произнес Каркази.
Хозяйка лишь молча нахмурилась в ответ.
— Вы меня понимаете? — спросил он.
Женщина медленно кивнула.
— Это хорошо, просто отлично. Мне говорили, что наши наречия во многом схожи между собой, но существуют различные акценты и диалекты, — продолжал он.
Пожилая женщина что-то произнесла, какой-то вопрос — «Что?», или любой другой, или даже ругательство.
— У вас найдется еда? — спросил Каркази и попытался помочь себе жестами.
Женщина продолжала его разглядывать.
— Еда? — повторил он.
Хозяйка ответила набором гортанных слов, ни одного из которых он так и не понял. Или у нее нет еды, или она не желает его обслуживать, или у нее ничего нет для таких, как он.
— А что-нибудь выпить? — спросил Каркази.
Никакой реакции.
Он жестом изобразил выпивку, а когда это не принесло никакого результата, показал пальцем на бутылки в буфете. Хозяйка повернулась и вынула одну, явно считая, что незнакомец показал именно на эту, а не на напитки в целом. Сосуд был на три четверти заполнен прозрачной маслянистой жидкостью, поблескивающей в полумраке. Женщина со стуком поставила бутылку на стойку, а затем подвинула к ней маленький стаканчик.
— Прекрасно, — улыбнулся Каркази. — Очень, очень хорошо. Хорошая работа. Это местный напиток? А, что я спрашиваю, конечно, местный. Здешняя достопримечательность. Не хотите мне отвечать? Потому что не понимаете меня, не так ли?
Женщина продолжала равнодушно смотреть на него.
Каркази поднял бутылку и налил себе небольшую порцию. Напиток вытекал из горлышка так же неохотно и тяжело, как чернила из его ручки на раскаленной улице. Он поставил бутылку на место и приподнял стакан, приветствуя хозяйку.
— Ваше здоровье, — весело произнес он. — И за процветание вашего мира. Я понимаю, что сейчас вам тяжело, но, поверьте, все это к лучшему. Все к лучшему.
Он опрокинул в рот стакан. Напиток отдавал лакрицей и легко проскочил в глотку. В пересохшем горле разлилось приятное тепло, а желудок затих.
— Отлично, — похвалил он напиток и налил себе еще порцию. — Правда, просто превосходно. Вы ведь не обязаны мне отвечать, верно? Я могу спрашивать о ваших предках и истории рода, а вы будете стоять, молча и неподвижно, словно статуя? Словно титан?
Он проглотил вторую порцию и налил еще. Каркази чувствовал себя прекрасно, лучше, чем за несколько последних часов, даже лучше, чем в тот момент, когда вернулась муза. По правде говоря, Игнаций Каркази предпочитал общество выпивки любому другому, даже обществу музы, хотя никогда и не признавал этого, как и того факта, что склонность к выпивке давно и эффективно мешала его карьере. Алкоголь и муза — две его привязанности, и каждая тянула в противоположную сторону.
Каркази выпил третий стаканчик и налил еще. Все тело окутало теплом, внутренним теплом, гораздо более приятным, чем жар палящего солнца. Это вызвало на его губах улыбку. Приятное тепло заставило осознать, насколько непростой была эта ложная Терра, насколько сложным и дурманящим оказался покоренный мир. Каркази ощутил прилив любви к этой планете, острую жалость и непреодолимое расположение. Этот мир, это место и эта харчевня не должны быть забыты. Внезапно он вспомнил кое-что еще и извинился перед женщиной, которая продолжала неподвижно стоять перед ним, словно невостребованный сервитор. Каркази запустил руку в карман. У него были деньги — монеты Империума и пластиковые карточки. Каркази сложил монеты в стопку и поставил их на испачканный, лоснящийся прилавок.
— Имперские деньги, — произнес он. — Но вы возьмете их. То есть, я хотел сказать, вы должны их принимать. Я сам слышал об этом от одного итератора. Имперские деньги теперь заменяют местную валюту. Терра, вы же меня не понимаете, верно? Сколько я вам должен?
Никакого ответа.
Каркази проглотил четвертую порцию и подтолкнул монеты к женщине.
— Тогда сделаем так. Я забираю всю бутылку. — Он постучал пальцем по стеклу. — Всю бутылку. Сколько это стоит?
Он с усмешкой кивнул на бутылку. Пожилая женщина посмотрела на стопку монет, подняла худую руку и взяла монету в пять орлов. Несколько мгновений она разглядывала ее, потом плюнула на изображение аквилы и бросила монету в Каркази. Кружок металла ударил его в живот и упал на пол.
Каркази изумленно моргнул, а затем расхохотался. Раскаты веселого смеха срывались с его губ, и он никак не мог остановиться. Женщина все так же молча смотрела на него, только глаза ее едва заметно расширились.
Каркази поднял бутылку и стакан.
— Вот что я скажу, — произнес он. — Забирайте все. Все деньги.
Он отошел от стойки и отыскал в углу свободный столик. Усевшись за стол, он налил очередную порцию и осмотрелся. Кое-кто из посетителей молчаливо поглядывал в его сторону. Каркази приветливо кивнул.
Они выглядели совсем по-человечески, решил он, а затем посмеялся над своими мыслями. Они ведь и были людьми. И в то же время не были. Одежда тусклых цветов, безжизненные лица, такое же тусклое поведение, манера молчаливо есть и так же молчаливо смотреть. Все это придавало им некоторое сходство с животными, которые научились копировать поведение людей, но не понимали смысла своих действий.
— Так вот к чему приводят пять тысяч лет изоляции? — громко воскликнул Каркази.
Никто не ответил, некоторые посетители отвернулись.
Неужели это действительно результат пяти тысяч лет изоляции одной из ветвей человеческой расы? Биологически они почти идентичны, за исключением нескольких наследственных генетических цепочек. Зато как сильно разошлись две культуры! Перед ним сидят люди, которые ходят, пьют и гадят точно так же, как и он сам. Они живут в домах и строят города, пишут на стенах и даже разговаривают на похожем языке, и эта старуха не исключение. И все же время и изолированность вывели их на другую тропу. Теперь Каркази совершенно ясно это понял. Они как отростки от одного корня, но пересаженные в другую почву, под другое солнце. Похожие, но все-таки чужие. Даже в том, как они сидят и пьют.
