Я согласился, как будто бывал здесь раньше. Фасад церкви возвышался над нами: розовый и зеленый мрамор, скульптурные украшения в нишах, утопленные в стены розовые окна – каждый дюйм его был украшен, как огромный свадебный торт. За ним вырисовывался огромный купол из красного кирпича работы Брунеллески. В целом вид был очень красивый и впечатляющий, но в то же время зловещий: здания словно нависали над нами, тени от ниш и выступов казались маленькими очагами тьмы.
Александра указала на группу стоявших неподалеку солдат в камуфляже, тяжелых ботинках и темно-бордовых беретах, с автоматическими винтовками в руках и пистолетами в кобурах на поясе. По-моему, они выглядели несколько устрашающе, но она сочла их «великолепными» и удивилась вслух, почему это каждый мужчина-итальянец выглядит как кинозвезда.
Мне не хотелось конкурировать с красивыми солдатами, и я повел ее к баптистерию – невысокому восьмиугольному зданию из бело-зеленого мрамора. Насколько я помню, это самое старое здание во Флоренции. Мне хотелось увидеть знаменитые двери Гиберти: Райские Врата, десять бронзовых и золотых барельефов с сюжетами из Ветхого Завета: Адам и Ева, Каин и Авель, Авраам и Исаак.
Железный забор удерживал зрителей на расстоянии пары футов, но барельефы были освещены, и мы могли их хорошо рассмотреть, практически на расстоянии вытянутой руки. Скульптор Гиберти выиграл конкурс на украшение первого набора дверей в возрасте двадцати четырех лет, а этот набор был вторым в его жизни, и работа над ним заняла двадцать пять лет. Микеланджело как-то сказал, что эти двери прекрасны, как райские врата – отсюда пошло их название. Стоя вплотную к железным прутьям, я старался как следует рассмотреть изумительную работу этого художника. Некоторые фигуры почти полностью отделялись от поверхности барельефа, создавая иллюзию пространства, реальности и перспективы, которая характерна для раннего Ренессанса.
Повернувшись, чтобы поделиться этим соображением с Александрой, я с удивлением обнаружил, что ее рядом нет. А мне все время чудилось чье-то присутствие поблизости. Она стояла поодаль и читала табличку о наводнении 1966 года, когда панели барельефа отвалились и их едва не смыло в реку. Я объяснил ей, что подлинные произведения Гиберти хранятся в музее собора, а перед нами их точные копии. Но тут ко мне вернулось ощущение, что за мной кто-то следит. Я огляделся: на самой площади людей почти не было, однако прожекторы подсвечивали только здания, а улицы тонули во мраке.
– Как здесь безлюдно, – заметил я.
– Ну, так сейчас зима.
Я сказал, что проголодался, и Александра выбрала ресторанчик при небольшой элегантной гостинице: темное дерево, обтянутые бархатом банкетки, приглушенное освещение. Мы устроились в кабинке. Александра заказала вина, я – газировки.
– Как все-таки хорошо, что я тебе попался, – сказал я.
– На чем попался?
Я понимал, что она шутит, но невольно вспомнил об украденной в библиотеке страничке.
Затем она, чуть склонив набок голову, вновь посмотрела на меня своим странным оценивающим взглядом и спросила:
– Ты что, решил отрастить бороду?
– Забываю побриться. Я побреюсь, если тебе не нравится. – Я потер рукой подбородок и щеки. – Я скучал по тебе сегодня в библиотеке.
– Да, жаль, что я не могла утром туда зайти, – ответила она.
Так я и не понял, чего ей жаль: что мы с ней не встретились пораньше или что она из-за меня не пошла в библиотеку.
– Как продвигаются твои исследования? – спросила Александра.
Вспомнив, о чем я сегодня узнал и о чем остался в неведении, я подумал и ограничился словом: «Нормально».
– Твоя работа настолько секретная, что ты не имеешь права о ней рассказывать?
Я заверил ее, что дело не в этом, и признался, что проблемы у меня есть: надо как-то подкрепить свое право на преподавательскую должность, нужно срочно что-то придумать.
– Публикация или смерть? – сказала она.
– Да, что-то в этом роде. Или устроить шоу, – когда я озвучил причину своей тревоги, она оформилась и стала осязаемой. Я перевел разговор на часовню Бранкаччи и фрески Мазаччо. Александра сказала, что пока что, к своему сожалению, не видела их.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Можем вместе сходить, – предложил я, и она неопределенно улыбнулась.
Допив вино, она заказала себе граппы.
Я остался верен газировке.
Вскоре Александра как-то расслабилась, стала расспрашивать о моей жизни. Это меня не напрягало, даже приятно было, что она хочет больше обо мне знать. Я рассказал, как я ужасно вел себя в школе, как нашел себя в художественном училище, как работал в кафетерии, чтобы оплатить образование.
– Уверен, тебе ничем подобным не приходилось заниматься.
– Что? Ты думаешь, я избалованное дитя и жила в идеальных условиях? Ты даже не представляешь себе… – не успел я попросить прощения, как она надулась, потом так же быстро остыла и попросила подробнее рассказать о художественном училище.
Излагая ей свои мытарства, я и сам впервые по-настоящему осознал, какой путь мне пришлось проделать, чтобы стать художником: хождение по студиям, поиск галерей, отказы, три временных работы преподавателем, работа помощником в мастерской преуспевающего художника… Плоды всех этих усилий я поставил на карту, приехав сюда.
Мы заказали одну миску спагетти на двоих, но большую часть их съел я.
Допив граппу, Александра собралась уходить, но на сей раз я поймал ее за руку и удержал.
– Поздно уже, – сказала она, а на лице ее, как быстро бегущие облака, отражались какие-то сменявшие друг друга и непонятные мне эмоции. – Завтра мне нужно в библиотеку, и в квартире до сих пор беспорядок, да еще…
Перегнувшись через стол, я заставил ее замолчать поцелуем.
Она отстранилась. Я ждал, что она начнет протестовать или даже даст пощечину.
– Щетина, – прошептала она. – Колется.
– Завтра сбрею, честное слово.
– Не надо, тебе идет. – Она придвинулась для нового поцелуя.
46
Следующие двадцать минут показались мне самыми долгими в жизни. Нужно было встать из-за стола. Дойти до стойки портье. Снять номер. Но как только дверь номера закрылась за нами, мы сливаемся в очередном поцелуе. Я отбрасываю подушки и покрывало в сторону, срываю с себя рубашку. Аликс уже выскальзывает из кружевного лифчика и трусиков. Мои губы касаются ее груди, и я слышу, как у нее перехватывает дыхание. Мы валимся на кровать, пальцы и губы медленно скользят по коже. Потом я встаю и вожусь с презервативом…
– Погоди, – сказала вдруг Аликс. Она повалила меня на кровать, уселась сверху и, наклонившись, прошептала мне в самое ухо: «Расскажи, что там у тебя за секретный проект, а то…»
Потом она засмеялась. А я нет. Очарование улетучилось, и это, конечно, было видно по моему лицу.
– Я пошутила, – произнесла она виновато и горько, как маленькая девочка, которую отругали взрослые.
– Все нормально, – ответил я, пытаясь опять настроиться, и это не заняло много времени. Я притянул ее к себе для поцелуя.
– Прости, – пробормотала она. – Я просто…
– Тс-с, ничего страшного, – прошептал я и покончил с разговорами, засунув язык ей в рот.
Позже, когда Аликс лежала рядом, прижавшись щекой к моей груди, я в первый раз окинул взглядом комнату. Номер нес то же очарование Старого Света, что и ресторан при гостинице: обои с ворсистым рисунком, хрустальная люстра, полированный деревянный пол… по которому была разбросана наша одежда.
– О господи, – вздохнула Аликс. – Скажи мне, что ничего не было.
– Ничего не было, – сказал я и рассмеялся.
– Ты только не подумай, что я все время так себя веду. Черт бы побрал эту граппу! – Она закрылась простыней до шеи. – Я же тебя почти совсем не знаю.
Действительно ли она так к этому относилась? Я ведь рассказал ей о себе такие вещи, которые мало кому рассказывал. Может быть, все дело было в том, что я о ней почти ничего не знал… хотя в этот момент мне казалось, что я знаю вполне достаточно. Остальное когда-нибудь выяснится.
