— Интересные дела, — флегматично сказал Шурф. И, помолчав, спросил: — А что по этому поводу думает сэр Джуффин?
— Ничего не думает. Шеф не в курсе.
— Интересные дела, — повторил он.
Стороннему наблюдателю могло показаться, будто Лонли-Локли слушает меня только из вежливости. Но я-то видел, что он натурально лопается от любопытства. Хоть и непросто в это поверить.
— Значит так, — подытожил он. — Есть некоторая информация, которая, по твоему мнению, мне совершенно необходима. Однако разглашение этой информации чревато неприятностями с законом для какого-то третьего лица. И ты опасаешься, что моя потребность соблюдать правила может привести к печальным для этого лица последствиям. Так?
— Еще как опасаюсь.
— И, в общем, правильно делаешь. Подобная ситуация вполне возможна. Хотя вероятность ее далеко не столь велика, как ты наверняка воображаешь.
Лонли-Локли задумался. Наконец сказал:
— Не вижу особых проблем. Ты можешь наложить на меня одно из заклятий, препятствующих разглашению тайны. Нарушивший запрет немедленно погибает — в муках или без, в зависимости от выбранного заклинания. Следовательно, у меня не останется выбора. И, как все лишенные выбора, я стану совершенно свободен — от чувства долга, принципов, служебных обязательств и, по большому счету, от самого себя.
— Ну ничего себе, — опешил я. — С чего ты взял, что я смогу?
— Я знаю, что ты еще никогда ничего подобного не делал. Но это как раз довольно просто. Я тебя научу.
— Так я же сейчас ни на что не способен, — напомнил я.
— Я тоже так думал. До тех пор, пока ты не вытащил сигарету из Щели между Мирами — машинально, в ходе беседы. А потом еще одну, для меня. Кстати, я прекрасно помню, что прежде эти действия отнимали у тебя гораздо больше времени и внимания. Следовательно, твои способности восстановились настолько, что о сорок шестой или даже пятьдесят третьей ступени Очевидной магии — здесь, в непосредственной близости от Сердца Мира — можно не беспокоиться.
Мне бы его оптимизм.
— Все равно это как-то… — я замялся, не в силах подобрать точное определение, — чересчур ужасно. Накладывать на тебя заклятие, опасное для жизни, — нет, слушай, я так не могу.
— Есть альтернативное решение: пренебречь интересами неизвестного мне третьего лица и рассказать все, не накладывая никаких заклятий. Но я, конечно, не могу заранее твердо обещать, что непременно сохраню все в тайне. Это зависит от многих обстоятельств.
Я помотал головой.
— Так не пойдет.
— А других вариантов нет. Был момент, когда ты мог пойти на попятную, но его ты благополучно упустил три минуты назад, сказав, что мне жизненно необходимо узнать эту твою тайну. К подобным вещам я отношусь серьезно. Возможно, излишне серьезно — по твоим меркам.
Я лихорадочно размышлял. С одной стороны, сэр Шурф подсказал мне простое и остроумное решение. А с другой, вдруг его чувство долга сильнее, чем ему кажется? И как я буду, если он все-таки?.. Нет. Даже думать об этом не хочу. Не надо мне о таком думать.
— Похоже, ты до сих пор не знаешь обо мне самого главного, — мягко сказал Лонли-Локли. — Я чрезвычайно дорожу своей жизнью. И при любых обстоятельствах сделаю все возможное и невозможное, чтобы ее сохранить. Причин тому немало; как минимум две из них тебе известны. Во-первых, мой личный опыт встречи со смертью был гораздо страшнее, чем можно вообразить. Во-вторых, я одержим охотой за знаниями, а для удовлетворения этой страсти следует оставаться живым как можно дольше.
А вот тут ты как раз ошибаешься, — подумал я, вспомнив ораву мертвых библиотекарей, которые, если я правильно оценил размеры Незримого собрания, могут преспокойно удовлетворять страсть к новым знаниям еще много веков кряду.
Но вслух сказал:
— А как насчет Заклятия Тайного Запрета? Вроде бы оно совершенно не опасно для жизни. Ты его случайно не знаешь?
— Знаю, конечно. В свое время я чрезвычайно им интересовался и подробно изучил вопрос. И поэтому сомневаюсь, что оно будет полезно в нашей с тобой ситуации. По традиции считается, что человек, на которого накладывают Заклятие Тайного Запрета, не должен знать, что именно ему запрещено. Правда, в некоторых древних рукописях встречались и противоположные утверждения. Дескать, неосведомленность в интересах заколдованного только потому, что гарантирует ему душевный покой, а на эффективность заклятия это никак не влияет. Серьезной аргументации я не нашел ни у одной из сторон, однако склоняюсь к тому, что первая версия выглядит более логично. Сам посуди: когда заколдованному известно, в чем состоит запрет, его воля сознательно или бессознательно вступает в противоборство с заклятием. В некоторых случаях исход такой борьбы непредсказуем.
— А как же жители Уттари? — вспомнил я.
— Что ты имеешь в виду?
— Так на них же наложил Заклятие Тайного Запрета какой-то обидчивый Магистр… Черт, забыл, как его звали.
— Окока Науннах, — машинально подсказал Шурф.
— Точно. Как я понял, все жители Уттари уже давно в курсе, что именно из-за его заклятия не могут выругаться, как нормальные люди. А все равно не ругаются. Потому что по-прежнему не могут. И никакого противоборства воли.
— А откуда ты вообще знаешь про Уттари и Магистра Науннаха? — удивленно спросил Лонли-Локли. — Факт не то чтобы общеизвестный.
Я молча пожал плечами. Дескать, знаю, и ладно. Какая разница.
— Хорошо, это не имеет значения, — согласился он. — Пример, конечно, впечатляющий, что и говорить. В свое время эта история и меня заставила усомниться в необходимости сохранения тайны. Но ты учти, что далеко не всякая воля способна одолеть Заклятие Тайного Запрета. Боюсь, я к такому противоборству подготовлен несколько лучше, чем жители Уттари.
— Но наверняка ты не знаешь? И никогда не пробовал? В смысле, на тебя не накладывали Заклятие Тайного Запрета и ты его не преодолевал?
— Нет. Кстати, я в свое время очень хотел поставить подобный эксперимент. Однако сэр Джуффин наотрез отказался накладывать на меня заклятие. Сказал — у нас работы выше крыши, не отвлекайся на ерунду, мне нужна твоя ясная голова. А никому другому я бы не доверился.
— А мне?
— Излишний вопрос. Если уж я сам тебе предложил…
— Тогда вот он, вожделенный компромисс, — решил я. — Будет тебе эксперимент века. И моим подопечным если не гарантии безопасности, то по крайней мере неплохой шанс. И самое главное, ты останешься жив при любом исходе. А все остальное поправимо.
— Удивительно все же, что ты до такой степени дорожишь моей жизнью, — сказал Лонли-Локли. — Мне никогда прежде не приходилось сталкиваться с подобным отношением. Жив я или нет — это всегда касалось только меня. Ну, разве что сэр Джуффин на первом этапе меня опекал; иногда, как и ты, сверх меры. Но это как раз понятно: он много в меня вложил, рассчитывал на соответствующую отдачу и не собирался пускать это дело на самотек.
— Я тоже до хрена в тебя вложил, — усмехнулся я. — Особенно напитков и книг. К тому же человек, к которому можно прийти в гости среди ночи и получить не ведро кипящей смолы из окна, а, напротив, кружку горячего вина и одеяло, — это такая драгоценность, с которой я добровольно не расстанусь. Принудительно, впрочем, тоже не расстанусь, буду драться, как лев. Имей это в виду, пожалуйста, если тебя кто-нибудь станет обижать.
— Обижать? Меня?!
Несколько секунд Шурф внимательно меня разглядывал. И, возможно, тайком принюхивался, проверяя, не пора ли вызывать санитаров из Приюта Безумных. И вдруг рассмеялся. Коротко, отрывисто, а все же. Сам сэр Лонли-Локли, в здравом уме и твердой памяти, не где-нибудь на Темной Стороне и не в иной реальности, где делается сам на себя не похож, а в Ехо, в собственном кабинете. Беспрецедентное событие. Наверное, я все-таки гений. В смысле, кого угодно до цугундера доведу.
— И совершенно напрасно я смеюсь, — вдруг сказал Шурф. — Без твоей помощи я бы не справился с тем же Кибой Аццахом. А ведь он меня действительно «обижал». Насколько это вообще возможно.
— Что совершенно не отменяет нелепости моей формулировки, — улыбнулся я. — Ну что, научишь меня Заклятию Тайного Запрета? Или это долгое дело?
— Да нет, совсем не долгое. Но — сто седьмая ступень Белой магии. Поэтому нам придется воспользоваться одним из подвалов Дома у Моста. Допустить, чтобы ты колдовал вне специально отведенного для этого помещения, я, увы, не могу. Тут моя потребность соблюдать правила гораздо сильнее, чем нетерпение.
— Ну так поехали, — сказал я, выпутываясь из одеяла. — Пока я не взорвался от этой грешной тайны.
— Пока мы оба не взорвались, — флегматично откликнулся Шурф.
При этом он выглядел, как человек, неумело имитирующий любопытство, чтобы сделать приятное собеседнику. Но видели бы вы, как сияли его глаза. Нам, чтобы пройти к его амобилеру, даже фонари в саду зажигать не пришлось.
