68
Стас
Не успел и вдохнуть, как эта язва свалила. Вот реально, возьму и выпорю без какого-то подтекста. Разукрашу его задницу красными отметинами. Остаётся только надеяться, что мелк… Да блядь!
Мои мысли прервал детский плач из розовой рации. Ну, Соколов!
Встал с кровати, надел штаны и пошёл к мелкой. Она стояла на ногах в кровати, держалась за перила и рыдала. Красное лицо, слёзы и сопли. И что мне, блядь, со всем этим делать?!
— Эй!
Она сразу же прекратила плакать и внимательно посмотрела на меня.
— Мелкая, что за трагедия?
Не знаю, почему именно, но она засмеялась. Такой нежный и милый детский смех.
— Так-то лучше. А то развела тут истерику. — Я стал приближаться к кроватке, и она тут же потянула руки ко мне. — Э-э-эм, слушай! Я, конечно, возьму тебя на руки, но ты знай: я занят! И твой брат вряд ли отдаст меня без боя.
Мелкая хохотала во весь голос, будто понимает, что за бред я тут несу.
Взял её на руки и спустился на первый этаж, сел с ней на диван и включил телик, хотел отпустить её на диван. Но мелкая вцепилась в меня и начала хныкать. Понял. Лучше не включать эту симфонию, не уверен, что второй раз она успокоится.
Сидел с ней на руках и смотрел дурацкий мультик. В какой-то момент она повернулась ко мне и сказала только одно.
— Мама!
И меня бросило в жар.
Сама слезла с меня и пошла кривой походкой в сторону кухни.
— Мама!
Чёрт! Черт! Чёрт! Это, блядь, пиздец просто.
Бедный ребёнок не понимает, что мамы больше нет. Что она ей не ответит, сколько бы та её не звала. Не найдёт её не на кухне ни в другой комнате.
— Мелкая!
Ну и разгон у неё, поймал уже на лестнице.
— Куда бежим?
— Мама?
Ну всё, губы дрожат, глаза блестят. И как мне быть? Я не умею говорить, а тем более сказать ребёнку, что её мать умерла. И где Артёма носит? Придёт — убью!
— Давай мы посмотрим с тобой мультик, а потом…
Свалю на Тёму это. Не хочется и его душу тревожить, но выбора нет. Впереди ещё и морг, и похороны. М-да, туго будет.
Послышался щелчок двери, и мелкую как ветром сдуло.
— Мама! — радостно крикнула она.
Блядь, капец как это терзает изнутри.
Встал и пошёл за ней, и не зря. Артём застыл с пакетами в руках, бледный как мел, с огромными глазами и страхом в них. Сейчас буду обоих успокаивать. Думаю, не получится побыть тут подольше.
69
— Мелкая, давай, иди ко мне, — попытался взять её на руки, но она как начала орать во весь голос со слезами. Вцепилась в ногу Артёма и дёргала его.
— Возьми это, — взял Тёма себя в руки.
Я забрал у него пакеты и поплёлся на кухню.
— Малышка, хватит плакать, — послышалось из коридора. — Ты знаешь, кто такие ангелы? — продолжал он, идя в гостиную.
Я достал продукты, и, так как от меня толка нигде, кроме кухни, сейчас не будет, то принялся готовить завтрак. Для мелкой Тёма приготовит, с этим я точно не справлюсь. Из гостиной доносился его голос, но разобрать, что он там говорит, было сложно. Уверен, он сможет объяснит мелкой что да как.
— Что делаешь? — раздался голос Тёмы совсем близко.
— Вроде как завтрак. — Я повернулся к нему. — Как мелкая?
Он отпустил голову.
— Сказал, что мама с папой сталь ангелами и живут теперь на небесах. Мало что она поняла, боюсь, пока она не… Забудет их, — голос стал дрожать. — Это придётся повторять.
— Мы справимся. — Я подошёл к нему и обнял.
— Мы? — пробубнил он в моё плечо.
— Мы! А кто?
Что у него там в голове опять?!
— Я сказал, что не уйду. Я сказал, что люблю. Не вижу причин, чтобы ты сомневался, — взял его за плечи и посмотрел в его глаза. — Запомни это, и чтобы к этой теме больше не возвращался.
— Просто ребёнок… Это всё меняет.
По голове, что ли, настучать?!
— Меняет! Но мне по хрен, мне не страшно.
Будет не просто, но разберёмся.
— А мне страшно, придётся работу бросить. Я не хочу, чтобы она сидела с чужим человеком целыми днями.
— Бросишь. — Я отошёл от него. У меня же завтрак на плите. — Я смогу содержать нас всех.
С Вороном разобрались, так что мне мешать никто не будет.
— Нет! — воскликнул он. — Я не собираюсь сидеть у тебя на шее. Я могу и с дома работать.
Упёртый баран.
— Если тебе этого хочется, то дерзай. Но я своё слово сказал.
— Я тебя услышал, — обнял меня сзади и поцеловал в макушку. — Спасибо!
— За что?
— За то, что ты рядом.
— Соколов!
— Всё, всё. Помню, — поднял руки вверх. — Надо Миле кашу сварить.
— Готовь, я в этом не шарю. Яйца в сковородку кинуть, да. Больше ничего, — уступил место у плиты.
— Можешь к ней пойти пока?
— Могу, — накрыл яичницу крышкой, помыл руки, лёгкий шлепок по заднице Соколова, и вышел из кухни.
Через два часа мы стояли у входа в морг. Тёма собирался с силами, а я терпеливо ждал. Мелкую отвезли к какой-то старой тётке, как я понял по реакциям ребёнка — не чужая. Не стал расспрашивать Артёма, я видел, что его лучше не трогать. Что он настраивается к встрече с телами родителей. И представить не хочу, что у него внутри творится. Ещё пара дней, и закончится эта жесть, не могу видеть эти перепады настроения. Я стараюсь не дать ему закрыться, но этого мало. Не хотелось бы до мозгоправа дойти. Он сильный и ради мелкой он не сдастся.
— Можете войти, — на пороге вышел мужик в белом халате.
— Тём? — положил руку на его плечо.
— Да, идём, — неуверенном шагом он шагнул в здание.
70
Артём
Не могу и не хочу туда идти. Видеть их обездвиженные тела… Это выше моих сил. Почему все должно быть так? Почему умирают хорошие люди, а насильники и убийцы ходят по земле как ни в чем не бывало?
Как вспомню разочарованное лицо Милы вчера, когда она побежала навстречу маме, а там была не она. И никогда больше не будет. Сердце сжимается.
Из мыслей меня вырвала рука Стаса, которая коснулась моего плеча. Он развернул меня лицом к себе и кивнул мужчине, что проводил нас к холодильной камере. Тот кивнул в ответ и зашёл в злополучную дверь.
— Я старался молчать. Дать тебе тишину, чтобы ты мог собраться, — тихо, но с нажимом в голосе заговорил он. — Это очень тяжело и болезненно. Но ты должен взять себя в руки. Ты обязан быть сильным, ради Милы, в память о родителях. Ради нас, в конце концов. — Он сжимал мои плечи и смотрел прямо в глаза, чётко говоря каждое слово: — Соберись и прими тот факт, что их больше нет. Ты меня слышишь?
— Да, — в горле пересохло от долгого молчания.
— Хорошо. Я рядом. — Он стиснул до боли плечи, и мы шагнули навстречу с неизбежному.
— Вы готовы? — спросил мужчина в белом, взявшись руками за край белой простыни.
— Готовы! — сказал я, не ожидая той картинки, что нам открылась.
Как только простыни сняли, дышать стало нечем. Ноги стали ватными, голова закружилась. Если бы не крепкие руки Стаса, я бы рухнул на пол.
— Блядь! — через шум в ушах услышал его голос. — Предупредить заранее не додумался? Первый день работаешь или что?!
Он что-то ещё нервно говорил мужчине, а я сдвинуться не мог. Встал как вкопанный, не в силах отвести взгляд от изуродованного лица мамы. От её былой красоты не осталось и следа. Бледно синее пятно, в чёрных царапинах и порезах. Чувствовал, как кровь поднимается вверх, как в висках стучит, вкус железа во рту и темнота.
— Тёмочка, дорогой, проснись! — мягкий голос матери заставил открыть глаза. — Пора милый, давай вставай.
На меня смотрели зелёные глаза, счастливые глаза.
— Мама! — прилип к её телу и обвил шею руками со всей силы. — Я думал, что вы умерли.
По моим щекам потекли слёзы, а ладони мамы гладили меня по спине.
— Сынок, тебя ждёт Мила, ты должен к ней идти.
— А как же ты и папа? Я не хочу без вас.
