Приманивая тайной мудростью эпох, запятнанных убийствами, в равной мере искушая святых и грешников войти в око бури игл, что расшивают время…
— Рекафу хотите, сэр?
Эмброуз вздрогнул от неожиданности и быстро заморгал, пытаясь осознать предназначение дымящейся кружки в руке говорящего.
— Что? — непонимающе выдавил Темплтон.
— Там ещё капелька виски есть, — серый мундир бойца покрывала засохшая грязь. — Я ничего плохого не хочу сказать, капитан, но вид у вас такой, что чуток огненной воды не помешает. У нас только один маленький бочонок на всех, но я вот подумал, что вы заслужили выпивку — вытащили нас из болота и так далее.
Не понимая, беспардонный нахал перед ним или просто радушный парень, Эмброуз слабо улыбнулся и принял кружку. Он никогда не умел разговаривать с простыми солдатами.
— Благодарю, рядовой…
— Клэйборн Жук, сэр.
— Прекрасно, — пробормотал капитан. — Благодарю, рядовой Жук.
Потягивая рекаф, Темплтон рассматривал бойцов, сидевших на корточках вокруг Клэйборна. Весьма экстравагантная ватага архаровцев, честно говоря. Один, юноша с глазами фанатика, сжимает огнемет, словно это святая реликвия. Другой, с огромным синяком вместо лица, просто сидит и смотрит в никуда. Третий, будто одержимый, потирает уродливую впадину на месте носа. Самым странным из всех оказался туземец в плосковерхом кепи конфедератов.
Заметив недоуменный взгляд капитана, Жук кивнул в сторону дикаря.
— Мистер Рыбка спас мою шкуру, так что я решил насовсем принять его в отделение, — объяснил Клэйборн. — Нас ведь и так маловато осталось.
— Прекрасно, — повторил Эмброуз, не зная, что ещё сказать.
— Странные они тут ночки себе завели, правда, капитан?
— Да, действительно. Можно спекулировать различными теориями на тему метаболизма, свойственного автохтонным формам… — заметив, каким пустым сделался взгляд рядового, Темплтон оборвал себя.
— Точно, очень странные ночи, — неуклюже закончил он.
После этого все потягивали приправленный рекаф в неловком молчании. Эмброузу варево показалось до неприятия горьким, но он стойко допил кружку, решив, что так будет правильно. Как и прежде, не зная, что говорить, он просто вернул сосуд Жуку и продолжил обход.
Солдаты в серых мундирах стояли на импровизированных огневых позициях у края воронки и, пригибаясь, наблюдали за джунглями. В кратере собрались почти двести человек, включая девятерых зуавов в доспехах. Темплтон надеялся, что выживших окажется больше, но отыскать удалось только этих.
После отступления жалокрылов капитан решительно занялся воссоединением рассеянных по джунглям бойцов, методично разыскивая другие взводы. Во время отчаянных поисков они то и дело натыкались на противника, но отряд Эмброуза постепенно рос в численности. Несмотря на внезапность нападения и свирепость врагов, конфедераты достойно показали себя и выстояли под ударами бури. При всей своей многочисленности и коварстве, партизаны-саатлаа были скверно вооруженным сбродом, склонным к самоубийственным атакам и паническим отступлениям. По мнению Темплтона, аборигены страдали от врожденного для их расы безумия, вследствие чего теряли контроль над собой в пылу битвы. Несомненно, причиной тому было их вырождение.
К сожалению, в джунглях были и другие, более опасные враги. Веспиды продолжали тревожить отряд капитана, но теперь вели себя осторожнее, держались у верхушек деревьев и коварно нападали на отставших от группы бойцов во время неожиданных и кратких атак. Читая вслух «Тактику», кадет-комиссар Рудык объяснил, что жалокрылы считаются элитными штурмовиками тау, а ценят их синекожие за мобильность и быстроту. К счастью, в этой одичалой местности веспидов было не очень много.
Собранных в звенья летающих дисков — «дронов-стрелков», как назвал их Земён — оказалось куда больше. Что особенно беспокоило, так это намеки в «Тактике» по поводу военной машины тау, в которой дроны были только верхушкой айсберга. Молодой офицер, ответственный за поддержание боевого духа, показывал Темплтону наброски диковинных боевых скафандров и гравитанков, разглагольствуя о «Кризисах», «Залпах» и «Рыба-молотах» с нездоровым энтузиазмом. Услышанное не особо поддержало боевой дух капитана.
Арканец молился, чтобы его люди не столкнулись ни с чем подобным, когда сам Эмброуз покинет их.
Лихорадка возвращалась с новыми силами, угрожая расколоть череп изнутри, и Темплтон поспешил, пока не стало слишком поздно. Он совершенно вымотался, пока добирался до позиции Мэйхена; капитан-зуав стоял, не в силах пригнуться из-за громоздкого доспеха, и наблюдал за джунглями, словно грубая железная статуя. Голова и плечи Джона оставались на виду, что делало его легкой мишенью для смертоносных снайперов-саатлаа, но рыцарь отказывался снять броню.
«Упрям до глубины несчастной души, — подумал Эмброуз. — Даже не позаботился стереть кровь с латной перчатки. Кровь кадета-комиссара Рудыка…»
— Капитан Мэйхен? — неуверенно начал он.
— Так было нужно! — тут же огрызнулся Джон. — Кровожадный недомерок собирался убить тебя. И кто знает, сколько ещё солдат он прикончил бы потом, чтобы добиться своего?
Темплтон знал, что рыцарь прав и другого выхода не было. Как только воссоединившиеся арканцы собрались в воронке, Земён налетел на них с требованиями продолжать наступление. Когда Эмброуз попытался оспорить приказы кадета-комиссара, тот быстро пришел в неистовство и, в конце концов, вытащил пистолет. Капитан надеялся, что до этого не дойдет, но с самого начала знал, что так всё и закончится. Впрочем, Темплтон всё равно испытывал невольную жалость к парню; несмотря на черный плащ с подбоем, Рудык был всего лишь психически изувеченным юношей, на которого взвалили слишком большую ответственность и дали слишком мало житейской мудрости.
Эмброуз хотел ещё раз попробовать переубедить Земёна, но тут Мэйхен с очевидными намерениями зашагал к кадету, словно двуногий танк. Парень немедленно открыл огонь, отступая с широко распахнутыми глазами, а пули автопистолета рикошетили от прочного панциря. Затем Рудык выстрелил в забрало Джона, но армированное стекло не раскололось. После этого юноша оступился и упал на спину. Он отползал назад и криками звал на помощь, но люди в серых мундирах отворачивались с каменными лицами, вспоминая, как товарищи комиссара обошлись с майором Уайтом. Тогда рыцарь протянул руку и сдавил голову кадета огромной латной перчаткой.
— Император обви… — начал Рудык, и Мильтон сжал ладонь.
Темплтон не захотел вспоминать, какой звук за этим последовал. Вместо этого он обратился к мрачному великану.
— Я хотел поблагодарить вас, Мэйхен. За спасение моей жизни.
Даже если это только отсрочило неизбежное…
— Сегодня пролилось достаточно арканской крови, — раздался гулкий голос, отражавшийся от стенок шлема, и Эмброуз понял, что лицевая пластина открыта. Джон что, искал смерти? Вполне возможно, так оно и было… Темплтон вспомнил, что взвод рыцаря чуть ли не полностью погиб в засаде, а такой человек мог принять случившееся близко к сердцу.
— Мне, в самом деле, нужно поговорить с вами, Мэйхен.
— Позже. Я стою в дозоре, охраняю своих людей.
— Видите ли, дело в моей руке…
— Уходи, Темплтон.
Что ж, думаю, так мне и нужно поступить. И, скорее всего, я уйду весьма и весьма далеко.
Эмброуз помедлил ещё мгновение, но внезапно почувствовал, что уже не видит смысла в попытках достучаться до рыцаря. Осторожно потерев раненую руку, капитан почувствовал, как под бинтами скользнуло нечто влажное, и не сразу понял, что на самом деле шевеление было под кожей. Тогда Темплтон вздохнул — он слишком устал, чтобы испытывать отвращение, и слишком хорошо осознавал неизбежное, чтобы беспокоиться о чем-то. Сожалел арканец только о том, что так и не закончил свой ненаглядный «Гимн воронью». Сквозь пелену усиливающейся лихорадки Эмброуз слышал, как призрачные развалины снова взывают к нему, шепчут о скрытых дорогах среди звезд…
…путях, что вьются, будто блестящие ленты презренной надежды, сквозь сердца и умы мертвых мечтателей, ускоряя полет и скользя вниз по склону кошмаров…
Сначала робко, а затем с растущей уверенностью, Темплтон поплелся к ждущим руинам.
Много часов спустя капитан Мэйхен увидел, как в джунглях валится гриб, огромный, словно башня. Нечто пробиралось через заросли в направлении воронки.
— Как вы думаете, что это? — нервно прошептал стоявший рядом серобокий.
Джон не ответил солдату, сосредоточившись на невидимом металлическом звере, который топал через джунгли. В ритме его скрипучих, лязгающих шагов было что-то знакомое. Спонтанно приняв решение, рыцарь включил наплечные динамики, в ночь хлынули помпезные марши Провидения, и люди позади Мэйхена едва не выпрыгнули из штанов от неожиданности. Через несколько секунд все в кратере уже носились туда-сюда, кто-то барабанил по броне зуава, умоляя вырубить музыку, но Мильтон не обращал на это внимания.
