Насчет Ларионова, советую Вам поторопиться принять решение не только потому, что он может оказаться распроданным, но и потому, что франк падает (он уже стоит 950 фр<анков>) и может стать еще дороже.
С Маркадэ и с Малмстадом познакомился одновременно по их приглашению (провел у них вечер). Оба они мне как нельзя более понравились.
Указал Вам стихи Белого длинные в первую очередь потому, что у него большое поэтическое дыхание и что на его примере видно, как трудна большая форма. Все-таки ему удается ею владеть. Не говоря уж о великолепном «Первом свидании», верно, и Вами ценимом, «Мертвец» — понимаю, чем он может быть непрочен — в частности, юмор Белого жесткий и жестокий, легко может вызвать отталкивание, но согласитесь, что эти 20–30 страниц яркой и крепкой живой иронии, на которых почти каждое слово рифмуется: «В дымных столбах, в желтых свечах, в красных цветах — ах!.. Там колкой елкой, — там можжевельником бросят. На радость прохожим бездельникам — из дому выносят» и т. д., и т. д., и т. д.
Понятно, и это, как почти любое другое, может и не понравиться, но Вы не скажете, что это «здорово»!
Но я смог бы Вам процитировать и сколько угодно его коротких стихотворений. Хотя бы его потрясающее «Веселье на Руси» или почти целиком его поздний сборник «Звезда», где почти все очень значительно. Да и многое еще другое. Да, с риском «загнуть» я продолжаю его считать одним из 2–3 самых первых русских поэтов, а м. б., из всех русских писателей вообще. На этот счет (по поводу книжки Вольского о символистах) пошлю Вам мою рецензию, как только получу оттиски. Если бы было время и наитие для большой статьи (или даже книги) об Андрее Белом — то, м. б., мне бы удалось привести просто цитатный материал, которого было бы достаточно для одного из первейших мест в русской литературе: почти всеобъемлющее могущество и неслыханная легкость его языка, глубина его мысли, яркость его видений, ум, сила — кто ему равен? В области обновления русского языка он ведь сделал не меньше, чем Ломоносов и Пушкин в свое время. Он — третий этап после них, задушенный революцией. Да, он, пожалуй, не умеет «строить», но недостатки имеются и у Шекспира.
Меня живейше интересуют примеры, которые Вы бы выбрали у Тредьяковского. В области вкуса охотно отдаю Вам первенство (Вы им обладаете по праву). Книжка у меня имеется, так что было бы достаточно, если бы Вы указали страницы и от какой строки до какой. А похвалу XVIII веку — я набросал в начале этой статьи тоже. Особенно меня интересуют: Сумароков (несправедливо осужденный Пушкиным), Ржевский, Михаил Попов, Долгорукой. Ширинского-Шихматова и Боброва, которых хвалит Д.П. Мирский, — просто никогда не имел в руках их книг. A priori уверен, что в XVIII веке было еще много других поэтов, вероятно в том числе и замечательных, книг которых за границей просто нет. Брюсов — умел писать стихи, умел и выбирать сюжеты, но я его никогда не любил, и без него можно обойтись. Разве что «Грядущие гунны», «Конь блед» — вообще политическая поэзия и поздний сборник «Меа» — хотя там тоже достаточно трухи.
Я понимаю под силлабикой стихосложение, не придерживающееся правильного ритмического рисунка (ямб, хорей, анапест, амфибрахий, дактиль) и учитывающее количество слов в строке. Маяковский, по-моему, силлабик, поскольку он вышеуказанных метров не придерживался. Виршеписцы и Тредьяковский тоже. Кроме того — вся французская поэзия, верлибр и стихотворение в прозе — по той же причине силлабич— ны. Точно так же и старые поляки от прибл<изительно> Кохановского до прибл<изительно> Словацкого, у которого появилось стремление к правильным ритмам, впрочем часто ломающееся. Но у польских поэтов начала XX века — часто встречается тоника. Теперь опять пошел верлибр.
Понимаю относительность и условность всякого определения. Буду Вам благодарен, если пришлете библиографическую заметку об учебнике стихосложения Гаспарова и Колмогорова. Тут никто о них ничего не знает и ни в одной библиотеке их нет.
О Ротчеве я узнал из последнего издания неплохой (хотя, увы, неизбежно тенденциозной) хрестоматии Гайденкова. Он там на стр. 395–397. Портрета нет. Судя по заметке, стихи его в книжку никогда собраны не были, сам Гайденков его ценит, по-видимому, очень высоко, а первый из приведенного им цикл «Подражания Корану» (но, впрочем, и остальные тексты меня очень заинтересовали). По-видимому, он — недюжинный религиозный поэт. Но… как его из СССР получить? Ввиду того что у Вас в США намного больше старых русских изданий, м. б., стоило бы начать с поисков в перечисленных Гайденковым альманахах, в пределах имеющихся в США материалов. По той же заметке, «Подражания Корану» вышли в 1928 году отдельной книжкой.
Пауль Целан, увы, уже не с нами. Во время войны он побывал в гитлеровских и в советских лагерях, и хотя вышел живым, но психически был надорван. Благодаря своей редкой живучести и недюжинной духовной силе, ему удавалось жить. Но с годами его стала охватывать все чаще ужаснейшая беспричинная тоска. Он долго и храбро боролся, но лечиться не хотел из гордости. Он все твердил, что с такими вещами, как тоска, надо справиться самому. Но вот уже года два тому назад покусился на отравление, от которого его спасла его жена, вовремя спохватившись. Потом он покушался на себя еще несколько раз, пока, увы, в последний раз, не утопился удачно в Сене.
Я лично его очень любил, и, как всегда в таких случаях, упрекаешь себя в недостатке внимания и неустойчивости. М. б., если бы я не смотрел на его гордячество и более бы настаивал, удалось бы его направить к дельному врачу. Но вот не удалось. Его очень жаль и как человека, и как настоящего огромного поэта. Он теперь в Германии был намного первым <так!>. Конечно, будь он жив, он был бы очень рад вступить с Вами в контакт (я ему о Вас говорил) касательно Хлебникова. И вообще — много еще этот человек мог сделать и, наверное, сделал бы!
Гонкуров не читает никто: они скучны, бездарно претенциозны и безвкусны. Так что Вам будет не легко докопаться до сделанного Кузминым намека.
Кроме того, они настрочили неимоверное количество. C’est la mer a boire[238], как говорят французы.
Лично я для русского стихосложения пользуюсь книжками Томашевского и Шенгели. Кажется еще, что есть неплохая (будто богатая материалом) книжка Тимофеева. Но и ее видеть не приходилось. Б.Г. Унбегаун выпустил на французском языке неплохое элементарное руководство по русскому стихосложению.
Кажется, еще были вопросы — но сейчас не могу вспомнить. Напишу в следующий раз — порядка такого, чтобы клянчить тексты.
Так что пока лучше отдыхайте. Сердечный привет Лидии Ивановне.
Искренне Вам преданный
Э. Райс
45
Париж 3-I-71
Дорогой Владимир Федорович.
Ваше письмо затронуло массу захватывающих, увлекательнейших вопросов. Конечно — тут не обойтись без продолжительной и подробной личной встречи. То, что Вы говорите о Некрасове, для меня, конечно, имеет огромный вес. Впрочем, то, что Вы говорите — правда. Да, ему случается «ритмически захлестывать». Об оригинальности и говорить нечего — тут дальше некуда. Кроме того, он крайне «модерный» поэт — именно в своей некрасивости, в своей стремительности, в равнодушии ко всякой эстетике. И энергия, и накал — все это верно. Кроме того, он, иногда, чертовски здорово умеет писать стихи. Иногда такое завернет, что просто диву даешься, как это и откуда это у него. Но… неровность… Я не говорю о том, что, напр<имер>, Лермонтов не ровен и что у него надо выкинуть больше трех четвертей. Но зато там, где он на высоте — как, напр<имер>, «Ангел», «Желание» (оба варианта), «Три пальмы», «Мцыри», «Валерик», «Дубовый листок», «Выхожу один я на дорогу», «Когда волнуется», «Дары Терека» и еще десяток-другой стихотворений — тогда ему не равен никто и тогда это и есть поэзия в самом полном смысле слова. То же можно сказать и про Андрея Белого. Хуже всего он, когда подражает Некрасову, но не потому, что он перед ним мелок, а потому, что если такой гений, как он, берется подражать Некрасову, то ничего, кроме ерунды, и не могло получиться. Это как если бы Шекспир взялся подражать, скажем, Бен Джонсону (чтобы не сказать Конгриву). Да и у Державина «кумир золотой» больше чем «на одну четверть». А там где он золот — то и это чистое золото, как чистое золото там, где золот Уильям Блэйк (Songs of Innocence, «The Book of Thai», многие мелкие стихотворения и отрывки из больших «пророчеств»), хотя и он больше чем наполовину «свинцовый».
