— Значит, это плохой металл, — резко бросил Аким Ксенофонтович.
…Солнца на экране не видно — лучи его бессильны пробиться сквозь низкие, стремительно бегущие к горизонту тучи, плотные, как войлок. Изредка из них брызжут косо летящие по ветру дождинки.
«Набухшие тучи сосцами волчицы по хмурой сентябрьской земле волочатся, тяжелые капли спокойно ложатся, и чудится: осень на землю сочится», — припомнились Суровцеву знакомые с детства строки.
Уже несколько минут Ивана не покидало ощущение, что от ого внимания только что ускользнуло нечто очень важное. Но что именно? То ли какой-то нюанс в поведении Тобора? То ли реплика кого-то из коллег прошла, не зацепившись в памяти?.. Проклятая усталость, которая никак не дает сосредоточиться!
Тобор уверенными, хотя и не такими быстрыми, как хотелось бы, прыжками, продвигался вперед, освоившись с новой обстановкой. Путь ему преградил шумливый метановый поток. Жидкость белковому была незнакома — так было задумано.
Трансляторы полигона крупным планом показали берег — топкий, болотистый. Щупальца Тобора увязали в нем почти целиком, оттолкнуться для прыжка он не мог.
Тобор подошел к самому краю несущейся пузырчатой жидкости и зачерпнул щупальцем малую толику для химического анализа. Затем бросился в поток.
Плыл он, словно угорь, ловко избегая столкновений с каменными глыбами и стволами деревьев.
Потом, подняв целое облако брызг, выпрыгнул на противоположный крутой берег и двинулся дальше.
Все бы ничего, но штрафные очки за промедление продолжали расти. Тобор медлил буквально на каждом шагу, словно его вдруг поразил некий вирус нерешительности. Например, химический и радиологический анализ метана занял у него вчетверо больше времени, чем того требовала предварительная раскладка испытателей…
Тобор поднимался по крутому склону, используя малейшие неровности почвы.
Завывал ураган, в ослабленном виде доносимый в сферозал динамиками, стихия пыталась оторвать Тобора и швырнуть его вниз, на разнокалиберные клыки скал.
Альпинист поднялся я, пригибаясь, пошел вниз по проходу. Он сел рядом с Петрашевским на свободное место и тронул Акима Ксенофонтовича за рукав.
…Константин Дмитриевич питал к директору ИСС высочайшее уважение (как, впрочем, и сотрудники института) и считал, что только с академиком Петрашевским он вправе поделиться одной неприятной догадкой, смутившей вдруг отважного альпиниста.
— Аким Ксенофонтович… — прошептал он.
Петрашевский нагнулся.
— Раньше, правда, я не замечал этого за Тобором… Но теперь оно могло появиться, — еще тише продолжал альпинист. — Ведь он продолжает совершенствоваться, да?
— Конечно, — кивнул Аким Ксенофонтович. — Сегодня Тобор не тот, что вчера.
— Но ведь не все изменения обязаны происходить в лучшую сторону? Что-то может и ухудшиться у Тобора, верно?
Академик с интересом посмотрел на альпиниста.
— А что вы, собственно, имеете в виду, Константин Дмитриевич? — спросил он, тоже невольно понижая голос и заражаясь волнением собеседника.
— Послушайте, Аким Ксенофонтович… — Альпинист от волнения едва не произнес «Аксен» — так называли академика между собой молодые ученые института, с которыми альпинист успел сдружиться. Их привычку, кстати, прочно унаследовал и Тобор. — Я провел с Тобором наедине немало часов, немало тревожных дней….. И в горах нашей планеты, и в лунных кратерах и цирках.
— Знаю.
— Порой нам приходилось несладко, очень несладко, — продолжал он. — Бывало и так, что оказывались на краю гибели. Что поделаешь, без этого нет профессии скалолаза.
— Я каждый раз самым внимательным образом знакомился с вашими отчетами, Костя, и помню их. Они, между прочим, немало помогли нашим воспитателям и инженерам, в них много ценных наблюдений над природой белкового. Но что же дальше? — спросил он, видя, что альпинист замешкался.
— Так вот, каждый раз в подобной сложной ситуации Тобор неизменно проявлял… ну, бесстрашие, что ли, если говорить нашим, человеческим языком. Полное отсутствие трусости.
— Инстинкта самосохранения, — машинально поправил Аким Ксенофонтович, с возрастающим вниманием прислушиваясь к сбивчивому шепоту Кости. — Этот инстинкт у него есть, конечно, но только в необходимых пределах. Иначе Тобор погиб бы в первом же серьезном испытании.
— Пусть будет инстинкт самосохранения, — торопливо согласился альпинист. — Дело не в терминах, в существе… Тобор, когда нужно было, ни мгновения не раздумывая, бесстрашно прыгал через каньоны, смело спускался в пропасти, на пики поднимался, да какие!.. Да и мне, сами знаете, жизнь однажды спас с риском для собственной… А теперь вот… Я не умею точно сказать, я не ученый… — Он кивнул на табло времени, на котором число штрафных очков продолжало расти, и выпалил: — Может, это у Тобора трусость вдруг прорезалась?
— Трусость? — переспросил Петрашевский.
— Ну да. Боязнь погибнуть. Может, испугался вдруг? Совершенствуется же!..
— Нет, это не трусость, Костя, — после продолжительной паузы задумчиво произнес Аким Ксенофонтович, покачав головой. — Я и сам успел подумать об этом, когда Тобор преодолевал метеоритную полосу. Не трусость, не осторожность, не боязнь, не инстинкт самосохранения… Тут что-то другое.
— Так что же?
Петрашевский развел руками.
— Ума не приложу, — признался он. — Ничего подобного с Тобором прежде не бывало. Ведь перед самым экзаменом Тобору устроили генеральный прогон всего испытательного цикла. И он прошел его, батенька мой, великолепно.
— Знаю, Тобор более чем на четыре часа опередил расчетное время.
Некоторое время оба молчали, глядя на экран.
— А знаете, Константин Дмитриевич, из вас мог бы получиться неплохой ученый, — неожиданно оживился Петрашевский.
— Ну, что вы, Акс… Аким Ксенофонтович, — быстро поправился альпинист.
— Серьезно. Я начал давно присматриваться к вам. Еще три года назад, когда мы пригласили вас, чтобы выработать у Тобора технику скалолазания. Вы очень проницательный молодой человек. У вас, батенька, аналитический склад ума, а это не так часто встречается…
— Мое дело — горы, — пробормотал Костя, несколько сбитый с толку поворотом разговора.
Петрашевский улыбнулся:
— Горы без вас обойдутся.
— Они-то без меня — да, но не я без них…
— Вот что, голубчик, — решительно сказал Петрашевский. — Переходите-ка вы к нам, в ИСС. У нас, после того, как запустим этого красавца в серию, — кивнул он в сторону экрана, — работы ой сколько будет.
Альпинист покосился на собеседника: не смеется ли тот над ним?
