В три часа в комнату Энди зашел Лес попрощаться перед отъездом. Он настаивал, чтобы она поехала раньше к Лайону Рэтлифу, но Энди наотрез отказалась.
— Когда ты вернешься? — спросил он.
— Когда будут подписаны бумаги.
От раздражения рыжие волосы Леса встали дыбом. Чтобы внести ясность, Энди сказала:
— Я не знаю, какая там ситуация и что меня ждет. Может быть, там до сих пор полицейский заслон. Я не уверена, удастся ли мне вообще приблизиться к ранчо. Постараюсь вернуться как можно быстрее.
Энди сказала старине Лесу правду. Она действительно не знала, что ее ждет на ранчо, только в глубине ее души жила слабая надежда, что ей все-таки удастся туда попасть. Она с ужасом думала, что ей придется встретиться лицом к лицу с Лайоном. Гораздо меньше она боялась полицейского заслона.
Когда Энди подъехала к воротам, полиции уже не было, только один охранник, тот самый, которого она видела, когда пробиралась на ранчо в грузовичке владельца питомника. На дороге были разбросаны сотни живых цветов. Энди подъехала к сторожке и опустила стекло.
— Здравствуйте, — сказала она.
— Добрый день.
Энди заметила, что у парня покрасневшие глаза, и ее сердце сжалось.
— Я миссис Мэлоун. Я была…
— Да, мэм. Я знаю, кто вы.
— Нельзя ли мне ненадолго заехать на ранчо?
Он снял шляпу и поскреб затылок:
— Не знаю. Мистер Рэтлиф велел никого не впускать.
— А не могли бы вы позвонить в дом? Скажите ему, что это очень важно. Я долго его не задержу.
— Думаю, это я могу сделать.
Он исчез в глубине сторожки, но Энди видела, как он набрал номер и разговаривал по телефону.
Выйдя из сторожки, охранник направился к электрической кнопке, открывающей ворота.
— С мистером Рэтлифом мне не удалось поговорить, но я разговаривал с Грейси, и она сказала, что я могу вас впустить.
— Большое вам спасибо.
Энди нажала на газ и въехала на территорию. Дом и наружные постройки казались нежилыми. Она не увидела рабочих по ранчо. Даже коровы, которые паслись на холмах, казалось, тоже двигались неестественно медленно.
Энди еще не успела позвонить в дверь, как та распахнулась, и ей на шею бросилась Грейси:
— Слава богу, что вы приехали, Энди. Я не знала уже, что мне с ним делать. Он в своем кабинете. По-моему, он пьет. А как хорошо он держался! Но как только все разъехались, он точно с ума сошел. Он отказался есть и чуть ли не швырнул мне в лицо поднос, когда я хотела его покормить. Если бы он был не такой здоровый, я отстегала бы его розгами. Вы ведь поговорите с ним, правда?
Энди со страхом посмотрела на дверь кабинета Лайона:
— Грейси, я не думаю, что смогу помочь ему. Он не захочет меня видеть.
— А мне кажется, что он ведет себя так как раз потому, что вы уехали.
Энди в полном недоумении посмотрела на Грейси:
— Он только что потерял отца.
— Он этого ждал со дня на день в течение года. Конечно, он очень переживает, в этом я не сомневаюсь. Но у него болит сердце не только из-за смерти отца.
Плечи Грейси задрожали от сдерживаемых рыданий, и Энди бросилась к ней, чтобы успокоить:
— Мне очень жаль, Грейси. Я знаю, как вы любили его.
— Да. Мне так его не хватает. Но я рада, что он больше не мучается. А теперь прошу вас, пойдите позаботьтесь о Лайоне. Он теперь единственный, о ком я переживаю.
Энди оставила свою сумочку на столе в холле, а вместе с ней и документы на разрешение трансляции интервью.
— Вы сказали, что он пьет и отказывается есть?
— Ни кусочка в рот не взял с тех пор… Я даже не помню с каких пор.
— Ну хорошо. Первым делом принесите мне еду, которую вы приготовили для него.
Через минуту Грейси вернулась с подносом, на котором были жареная курица, картофельный салат и кусочки хлеба с маслом. Энди взяла из ее рук поднос и подошла к двери:
— Грейси, откройте, пожалуйста.
Быстро открыв дверь и пропустив Энди, Грейси поспешно отпрянула назад, словно боялась, что из комнаты вырвется сноп огня. В комнате царил полумрак. Тяжелые шторы на широких окнах не пропускали солнечного света. Чувствовался сильный запах спиртного. Кожаная мебель, массивный дубовый стол и книжные полки довершали эту мрачную картину. За столом, уронив голову на согнутую руку, сидел Лайон.
Даже не пытаясь заглушить звук шагов, Энди подошла к столу. Лайон зашевелился и поднял голову.
Было видно, что с его губ готово сорваться проклятие, но крайнее изумление при виде Энди пересилило. Посмотрев на нее мутным взглядом, он пробормотал:
— Что ты здесь делаешь?
Энди едва сдерживалась, чтобы не кинуться к нему, утешить, унять нестерпимую боль, которую он испытывал. Но, боясь, что это еще больше оттолкнет его, она решила вести себя сдержанно.
— Мне кажется, это вполне очевидно. Я принесла тебе поесть.
— Ничего не хочу. Особенно видеть тебя. Уходи. Немедленно.
— Послушай, ты затерроризировал Грейси, но меня легко не запугаешь. Веди себя как и подобает цивилизованному человеку. Съешь то, что тебе приготовили. Грейси с ума сходит от беспокойства за тебя, а я беспокоюсь за нее. Лично мне все равно — можешь напиваться тут до одури. Итак, где ты будешь есть? — Не дожидаясь ответа, она поставила поднос перед ним на стол.
— Что-то я не видел тебя сегодня утром среди этих стервятников. Проспала?
— Можешь оскорблять меня, если от этого тебе станет легче, мистер Рэтлиф. У тебя это хорошо получается. А также тебе хорошо удается быть грубым и упрямым. Только я не знала, что ты, ко всему прочему, еще и трус.
Он вскочил со стула, но ему пришлось ухватиться за край стола, чтобы не упасть.
— Ты сказала «трус»?
— Да. Ты трус, потому что считаешь, что страдаешь только ты один. Что из всего множества людей на несправедливые страдания обрекли только тебя. Да ты вообще не знаешь, что такое настоящее страдание, мистер Рэтлиф. Я разговаривала с человеком, у которого нет кистей рук и стоп ног. Знаешь, чем он занимается? Марафонским бегом. — Голос Энди звучал жестко. — Я брала интервью у женщины, которую парализовало после полиомиелита. Она так плоха, что может только лежать на спине со специальным прибором, который выполняет функции легких. Пока я с ней разговаривала, она не переставала улыбаться. Эта женщина так гордилась своими произведениями искусства. Да, ты не ослышался, именно произведениями искусства. Она рисует, держа кисть в зубах.
— Подожди минутку! Кто тебя уполномочил быть судьей над моей совестью?
— Я сама.
— Ну что ж, можешь сложить с себя эту обязанность. Я вовсе не считаю, что нет людей, которым хуже, чем мне. — Он снова опустился на стул.
— Когда от тебя ушла жена, ты стал упиваться ролью страдальца и затаил злобу на весь белый свет. И все из-за нее. — Энди наклонилась к столу. — Лайон, твоя скорбь по отцу естественна, — тихо сказала она, — но не уходи в себя, не береди еще больше свои раны. Ты слишком ценный человек для этого мира.
