похоже на образ человека, который сидит в подземелье и которому говорят, что на самом деле солнца нет и нужно привыкнуть к этому подземелью. Часто курс психотерапии продолжается бесконечно. Мы же не имеем традиции зависимости пациента от наставника. В идеале, если духовное руководство ведётся правильно, со временем человек перестаёт нуждаться в духовнике. Конечно, он будет время от времени советоваться в каких-то вопросах с духовником, но в целом духовник за три-четыре года помогает человеку выстроить систему представлений в какую-то единую картину мира, и человек осваивает её дальше самостоятельно. В общении между духовником и чадом не ставится задача, как в обществе анонимных алкоголиков, пожизненно привязать человека к какой-то группе. Если человек пожизненно привязан к какой-то группе, то это, скорее, свидетельствует о том, что такая группа ему не помогает.
Напоследок хотелось бы сослаться на опыт Юрия Бессонова, иллюстрирующий многое из того, о чём было сказано. Юрий Бессонов был белогвардейским офицером из элитных подразделений, он оказался в советском концлагере рядом с Соловками — в Кеми. Бессонову в нечеловеческих условиях концлагеря предложили как бывшему кадровому военному встать на сторону администрации, но для него, как христианина, этот вариант был неприемлем. И тогда он принял решение бежать, чтобы оставить совесть чистой. Свой опыт он описал в книге «Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков»[126]. Остаётся только поражаться, насколько это был невероятный по своему исполнению побег. Он с товарищами прошёл по непроходимой территории. С ним вместе бежал ингуш Созерко Мальсагов, но даже и для него, воина-волка, человека, имевшего опыт партизанской войны с большевиками в горах Кавказа, этот переход был тяжёлым. В своих воспоминаниях Мальсагов писал, что, когда все они падали от усталости, Бессонов, который был старшим группы и чувствовал ответственность за спасение беглецов, поднимал винтовку и говорил: «Если вы сейчас не встанете, я вас расстреляю». Он заставлял их подняться под дулом винтовки и продолжать бежать. В каком-то смысле, благодаря такой жёсткой мотивации, они и спаслись. И, что удивительно, во время побега, когда за Бессоновым и его группой по пятам шли вооружённые преследователи — охранники лагеря — он спокойно спал по ночам. Он оставил часть своих заметок на полях Евангелия. Он был счастлив и в это время, потому что сохранял свою связь со Христом, не был жесток даже к охранникам: не убивал, даже когда была такая возможность.
Не нужно людей на войне провоцировать какими-то рассуждениями о смерти и войне, они и так уже спровоцированы. Смысл жизни в том, что, если есть связь со Христом, эта связь удовлетворяет все твои духовные потребности. Если этой связи не будет, не будет высшего духовно-личностного звена, то никакие поговорки Суворова не сработают.
Есть такая книга «Пропавший без вести» — книга о Второй мировой войне. Эта книга повествует, помимо всего прочего, и о том, как один человек, знающий немецкий язык, был заброшен в годы Великой Отечественной войны в Крым, оккупированный немцами. Один из членов партизанского отряда учил его поговоркам Суворова. Но поговорки Суворова работают, как говорил один священник, только если ты живёшь, как Суворов, если ты веришь, как Суворов. Но когда этой веры нет, когда нет этого уровня понимания вечной жизни, понимания положить душу за други своя, рифмованные идеи не дают человеку опоры.
Рекомендованные к прочтению книги
Вадим Бойко «После казни»[127]. Автор — наш военнослужащий, в юности прошедший нацистские концлагеря, — говорит о том, что самым главным в ужасе немецкого плена было как раз не зачахнуть, не отчаяться, выйти из черноты через любовь к другому — любовь помогала не только выжить физически, но и сохранить самосознание, творческое отношение к реальности. Впоследствии Вадим Бойко пришёл к вере.
Юрий Бессонов «Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков». Юрий Бессонов был верующим, он писал, что его спасла только любовь, то есть та самая вторая доминанта. Вывод, который можно сделать из его опыта: важно не столько разрушать патологическую доминанту, сколько дать человеку вторую, более бодрую доминанту, которая затормозит патологическую.
Дмитрий Быстролётов «Пир бессмертных»[128]. Это книга о законспирированном разведчике глубокого залегания в Чехословакии, который в 1937 году был вызван в Россию, награждён и… осуждён на двадцать пять лет лагерей. Он потерял свою семью. В книге описано, как он выживал, и его опыт как раз иллюстрирует все идеи на тему второй сигнальной системы.
Даниил Гранин «Мой лейтенант»[129]. В автобиографическом романе Даниил Гранин рассказывает не только о своём становлении в качестве воина во время Великой Отечественной войны, но и о своём становлении в качестве человека после войны, о тех трудностях, с которыми он столкнулся по возвращении с фронта. Его тянуло к женщинам и алкоголю, несмотря на то, что дома его ждала любящая супруга. Телом он вернулся домой, но, по словам супруги, он был ещё как бы на войне, в танке. Трудно было вернуться полностью, но они вместе старались решить эту задачу, и любовь помогала им.
Евгений Невесский «Первый эшелон»[130]. Е. Н. Невесский в 1941 году попал в первый эшелон.
Перед началом войны к границам Советского Союза были стянуты ударные силы Красной Армии, но советское командование не наносило превентивный удар, вероятно, желая выглядеть политкорректно или пытаясь разрешить ситуацию дипломатическим путём. Советские танки, стоявшие на границе в качестве «ударного кулака», как потом оказалось, были вообще без танкистов. В результате такого ожидания немецкие войска атаковали первыми, разбомбили всю советскую авиацию, уничтожили передовые советские части, и волна эта дошла почти до Москвы. И только после этого нападения командование СССР наконец дало приказ первым российским армиям выдвинуться навстречу врагу. Но из-за того, что всё происходило в спешке, не очень хорошо организовано, хотя при превентивном ударе всё могло быть иначе, первый эшелон полностью попал в немецкое окружение.
Невесский рассказывает: кругом горят деревни, их эшелон загоняют в окружение, у всех — ощущение полной паники и подавленности. Но примечательно, что в нём самом была какая-то искра, в обстановке общего отчаяния его лично отчаяние не захлёстывало. И вот однажды в плену расстреляли российского военнопленного, его вещи разобрали, кому что было нужно, а оставшийся вещмешок бросили
