Адам едва успел остановиться, поймав себя на очередной глупости — он едва не обвинил человека, которого сам же недавно и оправдал. Почему ему никак не удается отбросить подозрения? Почему они постоянно где-то рядом, как ветер за спиной?
— Ну? — спросил Гарри.
— Что?
— Тебя феи унесли, а? Я спросил, как насчет второй бутылки?
Антонелла подняла руки:
— Без меня. Еще немного, и я не доберусь до дома.
— Ну так оставайтесь, — предложил Гарри. — Здесь немного тесновато, но, думаю, мы найдем для вас свободный уголок.
Она улыбнулась:
— Нет, мне надо ехать.
— Я провожу вас до машины.
— Адам проводит меня до машины, а вы напомните ему, чтобы вернулся с бутылкой шампанского.
Она поцеловала Гарри в щеку.
— Спокойной ночи.
Едва оказавшись за живой изгородью, Антонелла взяла Адама под руку. Вышло это у нее легко и просто, и сам жест получился одновременно чинным и интимным. Осмелев, он обратился к ней с вопросом, задавать который еще недавно зарекался:
— Ты была там?
— Где?
Он указал взглядом на верхний этаж виллы:
— Там.
— Нет, не была.
— Тебе это не интересно?
— Разумеется, интересно. Но это невозможно.
— А если я попрошу твою бабушку?
— Она откажет.
— Откуда ты знаешь?
— Однажды я уже просила. На день рождения. Мне тогда исполнилось восемнадцать, и я думала, что это что-то изменит. Но нет, не изменило. Я так рассердилась. Хотела даже взять ключ и войти туда назло ей.
— Ты знаешь, где лежит ключ?
Антонелла остановилась и повернулась к нему:
— А почему тебя это так интересует?
— Причина, наверное, та же, что и у тебя. Любопытство. Нездоровое любопытство. Картина, должно быть, жутковатая. Только ведь скоро от нее ничего не останется.
— И мы все будем этому только рады.
Ее машина стояла у самого въезда во двор.
— Вести сможешь?
— Надеюсь, что да.
— Постарайся не гнать.
— Я всегда стараюсь, да только получается плохо.
Ночь была лунная, и по выражению ее лица он понял, что она имеет в виду.
— Тогда гони вовсю.
Ее зубы тускло блеснули в темноте.
— Ладно.
Они поцеловались — страстно, не сдерживая желания. Его рука скользнула по ее талии, спустилась ниже, обводя четкие контуры, вбирая информацию и отсылая ее в мозг. Антонелла не противилась. Даже наоборот. Ее пальчики впились ему в спину.
— Боже, какая у тебя чудесная… попа, — выдохнул он, когда они оторвались наконец друг от друга.
— Спасибо. У тебя тоже.
Он привлек ее к себе, погладил по волосам.
— Когда уезжаешь? — спросила она.
— Еще не знаю. Скоро. Поэтому и не хотел, чтобы Гарри разболтал про сад. У меня больше нет повода задерживаться.
— Ты не ошибся? Там действительно случилось что-то нехорошее?
— Да, — ответил он после короткой заминки.
Они еще раз поцеловались — коротко. Антонелла села в машину и выглянула в окно.
— Я скажу, где ключ, если пообещаешь, что не попадешься.
— Обещаю.
Она сказала. И еще напомнила, чтобы он взял бутылку шампанского для Гарри. Потом включила зажигание и умчалась.
Может быть, то была лишь игра теней, но, когда свет фар скользнул по двору, он уловил какое-то движение за окнами второго этажа.
За то время, что его не было, Гарри успел переместиться на каменную скамью и лежал на спине, уставившись в звездное небо. Адам вытащил пробку и наполнил бокалы.
— Ты ее поцеловал?
— Да.
— Скотина. Она слишком хороша для тебя.
— Спасибо.
— Так оно и есть. То есть я хочу сказать… да, мальчик ты умный и все такое… — Гарри осекся, резко сел и впился в Адама пронзительным взглядом. — Боже мой, ты ведь и на самом деле умница!
— Что?
— Да, да. Я, конечно, всегда знал, что голова у тебя варит, но… ты вообще понимаешь, что сделал сегодня?
— Мы, Гарри. Мы сделали это вместе.
— Чушь. Ты и без меня все вычислил. Оставалось только сделать последний шаг.
Добрые слова от Гарри? Это что-то новенькое. Непривыкший к похвалам брата, Адам немного растерялся.
— Ты первый за… За сколько там лет?
— Триста с лишним.
— Да? Я думал, что больше.
— Ну, если тебе так хочется, пусть будет четыреста.
Гарри расхохотался.
— Отлично. Послушай, это все меняет.
— Почему?
— Да потому, что теперь ты уже не можешь продавать страховки.
— Почему не могу?
— Почему! Продавать страховки может каждый. А много ли таких, кто способен сделать такое? — Гарри неопределенно махнул рукой куда-то в сторону сада.
— А если я не хочу этим заниматься?
— Должен.
— Почему?
— Опять ты с этим «почему»! Потому что ты видишь то, чего не видят другие.
— Ничего я не вижу.
— А я говорю, видишь. И всегда видел. Даже когда мы были детьми. Можешь мне поверить. Ты всегда все разбирал, залезал внутрь и как будто смотрел оттуда, изнутри. Как говорит мама, единственный ребенок, который пытался разобрать погремушку. Мы с ней до сих пор над этим смеемся.
— Как я за вас рад.
— Ты на все смотришь иначе, и ты все видишь по-другому.
— Тогда объясни, как случилось, что я смотрел на Флору и не видел ее? Не видел по-настоящему. Не понимал. Я видел книги.
— Но ты же чему-то научился, так? В следующий раз получится лучше.
— Никакого следующего раза не будет.
Гарри вдруг посерьезнел, и в голосе у него зазвучали знакомые агрессивные нотки.
— Слушай меня. Я не буду повторять то, что говорил в прошлый раз. Не буду говорить о твоих друзьях и о двух последних годах твоей жизни. Я буду говорить о том, что впереди.
— Хорошо.
— Тебе нельзя заниматься страхованием.
— У меня нет выбора! Кто-то же должен им заниматься, а ты не станешь!
То, как это было сказано — горячо, зло, с напором, — шокировало не только Гарри, но и самого Адама.
— Господи…
— Это правда. Все решилось в тот самый миг, когда ты отказался. Тогда все и определилось — страхованием должен заниматься я.
— Послушай. — Гарри сложил ладони в умоляющем жесте. — Это ведь твоя жизнь. Не отца — твоя. Или ты хочешь жить его жизнью? Ну, хочешь? Похоронить себя в таком захолустье, как Пэрли, с двумя детишками? Каждое утро садиться в поезд, жаловаться на карточки, волноваться из-за пенсии… трахать секретаршу, потому что ты больше не любишь свою жену? Ты этого хочешь?
— Не говори ерунду.
— Трахать свою секретаршу, — медленно и четко повторил Гарри.
— Отец не трахает секретаршу.
— Неужели?
— Ты пьян.
— Не был бы пьян, не сказал бы.
Адам внимательно посмотрел на брата. И рассмеялся.
— Молодец, Гарри. Ты все-таки молодец. Признаю. — В прошлом он не раз попадался на такой крючок и уже знал, что будет дальше.
— Клянусь мамой, — торжественно произнес Гарри.
Адам мгновенно посерьезнел — такими клятвами брат не разбрасывался.
— Ты имеешь в виду ту его секретаршу…
— Да, Ванессу.
Ванесса была очень способная, обходительная и вежливая. Их отец занимал довольно высокий пост в чиновничьей иерархии, и она знала наизусть все даты чиновничьего календаря.
— Ту самую, которая любит оперу. Представляешь, да? Наш папа мирно просыпает всего Вагнера, а потом мчится на последний поезд, чтобы успеть домой.
— Откуда ты знаешь?
— От мамы.
— Она тебе рассказала?
— Я сам спросил. Ты ведь, наверное, замечал… дом… прическа… туфли… Она на все махнула рукой.
Неужели он был настолько слеп?
— Она сама напрашивалась, чтобы ее спросили.
Адам тяжело опустился на скамейку рядом с братом.
— Они поговорили, — продолжал Гарри. — Он не знает, чего хочет.
— Так это он тебе сказал или она как-то догадалась? — Адам почему-то решил, что должен это знать.
— А ты сам как думаешь?
— Вот скотина.
— Ты сам станешь таким через тридцать лет, если пустишь все на самотек. Отец ведь тоже сделал когда-то неверный выбор. Помнишь, каким он был? Как, бывало, смешил нас всех? Да, веселый был человек. Ты когда последний раз видел его веселым? А маму счастливой?
Адам закурил, потом повернулся к брату:
— Гигантская крыса Суматры?
— Ну, я же говорил, что ты умница.
Глава 21
Что он запутался в простыне, в том ничего удивительного не было. Удивляться стоило лишь тому, что он вообще смог уснуть. Где-то посреди ночи, в глухой, темный час, Адам выбросил белый флаг, признав поражение в схватке с водоворотом бушующих мыслей.
Отношения между родителями не были идеальными, и он никогда не ставил их в пример другим и не считал образцом брака. Но он всегда принимал эти отношения как некую вечную данность, а родителей как единое целое. Они были чем-то само собой разумеющимся, как смена времен года. Гарри считал, что их надо оставить в покое — пусть сами разбираются. Адам отреагировал по-другому: скорее домой, на помощь, надо что-то делать.
