И теперь она была очень этому рада. Перемена, произошедшая в Марианне, оказалась разительной. Пруденс знала, что она, говоря без ложной скромности, отличная учительница, но основная заслуга в чудесном преображении Марианны принадлежала ей самой. Она впитывала знания, как губка, и за два года выучила столько, сколько другие учат за десять. Кроме того, она расцвела и превратилась в красивую молодую женщину с душой трепетной и нежной. И в то же время она оставалась прежней Марианной, веселой, живой, временами вспыльчивой и легкоранимой.
Пруденс искренне привязалась к девушке и всем сердцем полюбила ее. Как было бы славно, если бы Марианна с Филипом поженились. Они могли бы жить здесь, в этом доме, скрашивая своим присутствием ее одинокую жизнь, жизнь старой больной женщины.
Пруденс знала, что Марианна обожает Филипа, это она поняла уже давно. А вот испытывает ли ее племянник подобные чувства, это еще вопрос. Если даже он любит Марианну, сможет ли он отказаться от своей навязчивой идеи отомстить за смерть отца и, женившись, посвятить себя заботам о своей семье?
Пруденс закрыла глаза и принялась тихонько молиться, но, не успев дочитать молитву до конца, незаметно для самой себя заснула с улыбкой на губах.
– Марианна, малышка моя, как же я по тебе скучал, – хрипло прошептал Филип.
Они лежали на узенькой кровати в комнате Марианны, и Марианна, вне себя от счастья, что сжимает в объятиях своего ненаглядного Филипа, пробормотала в ответ что-то неразборчивое и принялась покрывать жадными поцелуями его лицо, щеки, плечи.
– Я очень тебя люблю, ты же знаешь, – прошептал он, и невыразимая радость охватила все ее существо.
– Тогда останься, – взмолилась она, проведя своим нежным пальчиком по его животу. – Не уезжай, останься со мной. Мы бы были так счастливы, Филип, так счастливы!
Застонав, Филип прижал к себе маленькое тело Марианны так крепко, словно пытался запомнить каждый его изгиб, каждую впадинку.
– Бог мой, Марианна! Зачем ты это говоришь? Ты ведь знаешь, что больше всего на свете я хотел бы остаться с тобой!
– Так останься, любовь моя, – попросила Марианна, ощущая всем телом восхитительно гладкое тело любимого.
Как же она его любит! Он для нее словно юный бог, и в то же время она способна зажечь в нем неукротимый огонь желания, дающий ей ни с чем не сравнимое ощущение власти.
Прерывисто вздохнув, Филип оказался наверху и одним движением стремительно вошел в нее, заставив Марианну застонать от охватившего ее блаженства.
– Скажи, что останешься, – прошептала она. – Обещай.
Но Филип уже ее не слышал. Темп его движений все убыстрялся и убыстрялся, и вот уже Марианну закружил и увлек за собой яростный вихрь страсти. Все осталось где-то далеко позади. Важным казалось лишь одно – утолить эту неистовую страсть. Наконец тела их содрогнулись в последнем сладком взрыве...
Придя в себя, Марианна ощутила прерывистое дыхание Филипа, щекотавшее ей шею. Он продолжал лежать на ней, подминая ее под себя своим теперь уже казавшимся тяжелым телом.
– Пообещай мне, что останешься, – вспомнив свои последние слова, попросила Марианна.
Филип, скатившись с нее, проговорил:
– Не могу, Марианна. И ты должна с этим смириться. Иначе никогда себе этого не прощу.
Марианна, чувствуя себя так, словно ее предали, отвернулась от него. Она уже ощущала боль расставания, не дававшую ей покоя, словно старая рана. Наверное, Филип ее все-таки не любит, и теперь если уйдет, то наверняка никогда больше не вернется. Опять он поигрался с ней и бросил...
Ну почему она была такой дурой, что позволила Филипу делать это с ней? Ведь знала, что до свадьбы допускать этого ни в коем случае нельзя. Ни одна порядочная девушка себе этого не позволит. Ну почему не смогла удержать Филипа на расстоянии, оставаясь гордой и неприступной? Может быть, тогда он бы никуда не захотел уезжать и даже женился бы на ней. Да, именно так она должна была поступить. Да любая из ее новоиспеченных подруг в два счета заманила бы его в свои сети. Он бы и думать забыл о какой-то там дурацкой мести. А она? Что сделала она? Упала в его объятия, словно переспелый персик, а потом позволила Филипу увлечь себя в постель. Вот и получила сполна. Он ее использовал в свое удовольствие, а теперь опять бросает.
– Марианна, – нежно прошептал Филип, но, коснувшись ее щеки, почувствовал, что она мокрая от слез.
На рассвете Филип вышел из тетушкиного дома и, отойдя, бросил на него прощальный взгляд. Этот маленький домик притягивал его как магнитом, ведь за его четырьмя стенами скрывалось все, чем Филип дорожил больше всего на свете.
Он знал, что из окна своей комнаты за ним наблюдает Марианна, хотя и не видел ее.
Тело Филипа все еще было наполнено приятной легкостью после ночи любви с Марианной, и он с грустью подумал о том, чего лишается, бросая ее. Ни с одной женщиной не доводилось ему испытывать такой страсти, как с Марианной. Рядом с ней меркли все остальные девушки. То, что он в очередной раз вынужден от нее уехать, причиняло Филипу острую, почти физическую боль, поскольку, раз познав ее маленькое нежное тело, уже невозможно было не думать о нем. И в то же время он с грустью понимал, что Марианна думает, что он ее не любит. Он большую часть ночи пытался доказать ей, что жить без нее не может, что непременно вернется к ней. Тщетно...
Если бы он только мог остаться с Марианной, он бы со временем непременно доказал ей, что любит ее. Но он должен был уехать, должен следовать тому пути, который для себя избрал. Как бы ему хотелось, чтобы Марианна на прощание пообещала, что будет его ждать. А что, если она его бросит и уйдет к другому? Ведь она такая красивая, что мужчины непременно будут слетаться к ней, как мухи на мед. В желающих соблазнить ее недостатка не будет... Филип попытался выбросить эти неприятные мысли из головы – он сейчас должен думать о других, более важных вещах, – но это оказалось не так-то легко. Тогда он загнал свои сомнения в самый дальний уголок памяти, однако они время от времени выбирались и оттуда и назойливо кружили над ним, не давая покоя.
Филип вытащил из кармана золотые часы-»луковицу», которые достались ему – среди немногих прочих вещей – от отца и потому были особенно дороги, и взглянул на циферблат. Шесть часов утра. А его корабль «Экскалибур» отчаливает в восемь. Багаж уже на корабле, так что время еще есть.
В этот ранний час торговые лавки были еще закрыты, но на пристани уже вовсю кипела жизнь. Несколько кораблей готовились к отплытию. В лицо Филипу пахнуло знакомым терпким ароматом моря. Ночной туман постепенно рассеивался, и бледные солнечные лучи уже коснулись украшенных капельками росы крыш домов и корабельных мачт. Наступал новый день.
